Снохождение

— Фу, — отвернулась Ваалу-Миланэ-Белсарра, фыркнув. — Я презираю. Я презираю всё, что не готово идти до конца. Я покажу на деле, что любовь к истинам — не безвольные стенания. Покажу, что это есть нечто страшное и могучее. Если сестринство готово убить меня за такое, так что ж: это плохо со мной или что-то с Ашаи-Китрах? Я всегда пыталась быть хорошей Ашаи, такой и погибну — мне не оставили выбора. Андарианка, я буду слышать перед смертью Аламут, великий ветер Андарии, уносящий к предкам; и говорят, он уносит в Нахейм, но кому там нужны нерадивые ученицы? Мне очень страшно, Арасси. Этой ночью я не смогу уснуть, и не смогу прочесть ни строчки, ибо ночной страх будет душить меня. Но я не разоблачусь — не видать никому такого позора. И пусть сестринство идёт далее к своим огням — но без меня. Не смогу жить в скверном воздухе трусости.

На столике у них всегда стояли песочные часы, подаренные ещё в незапамятные времена одним поклонником Арасси. Их взяла Миланэ, повертела в руках, наблюдая, как песком пересыпается время. Арасси остро смотрела на неё. Не было большего несчастья, которое она могла бы услышать; но так случилось.

Вдруг Арасси встала и засуетилась по комнате:

— Давай поговорим, обсудим. Мы должны что-то придумать. Ам, знаешь что? Я пойду и сделаю чай. Будешь? — торопливо говорила она.

— Не откажусь, спасибо. Я и так не буду спать. Наверное… Ты составишь мне компанию? — спросила Миланэ, ровно и обыденно, будто бы завтра не должно случиться ничего особенного.

— Составлю, — уверила Арасси, быстро уходя на кухню

У неё был секрет. Да, такой секрет, о котором даже Миланиши не знала. Она часто употребляла снотворное; на неё не действовали общие рецепты, точнее, действовали, но не слишком хорошо, потому Арасси за многие годы методом проб и ошибок вывела для себя рецепт самого лучшего снотворного: классическая основа из сильной настойки сон-травы обогащалась хеттом (слабый анестетик) и настойкой гвайи. У этого снотворного много достоинств, в том числе и его доступность, относительная дешевизна, эффективность. Так Арасси спасалась от несносных ночей, если не хотела терпеть ужасов снов.

Она залила чайные листья кипятком в чайнике, вытащила маленькую склянку со снотворным; каждое мгновение оборачивалась — не идёт ли? Нет, не идёт. Лежит на кровати, думает.

Арасси постояла у окна, дожидаясь, пока чай чуть настоится, потом добавила холодной воды. Чай так делать нельзя, но снотворное сильно убавляет эффект, растворившись в кипятке. Приговаривая энграмму на сон, Арасси вылила всё содержимое маленького стеклянного флакончика в чашку Миланэ.

Вот эту вот целую склянку настойки она сегодня приготовила для себя. Для своего Приятия. Она знала, что на Приятии ей лучше всего крепко-крепко уснуть; пробуждение будет невероятно тяжёлым, но это лучше, чем весь ужас, что ждёт её, с которым невозможно совладать. Она намеревалась выпить снотворное перед третьим испытанием.

Арасси смотрела на две кружки, прислонившись к стене, и тихо шептала:

— Так даже лучше… неизвестно, как снотворное с сомой взаимодействует… обойдётся… Переживу. Всю жизнь переживала, и теперь переживу. Ваал велик, Ваал могуч. Ваал, пощади меня… Добра судьба, благосклонен твой лик. Миланэ спасётся — так дай шанс и мне.

Два щелчка по ушам — верный способ убедиться, взяло ли снотворное.

Взяло.

Арасси выглянула на улицу. Уже ночь — Миланэ долго сопротивлялась сну и кажется, даже что-то заподозрила. Тем не менее, сейчас она спала хорошо и крепко. Арасси осторожно взяла из-под её безвольной руки книгу «Снохождение», которую та принялась читать в кровати после недолгой и бессодержательной беседы. Наверное, успела прочесть не больше пары строчек, как слегла; засыпая, говорила какую-то бессвязицу.

Торопливо собравшись, надев пепельный пласис и прихватив «Снохождение» в чёрной ткани, из-за которого появились все эти чудовищные неприятности, Арасси, осторожно закрыв за собою дверь, очень быстрым шагом пошла к стаамсу.

— Глупа, глупа ты, Миланиши, ой глупа. Зачем позналась со всем этим? Не знай ты этой книги, не поехала бы в Айнансгард, не было бы размолвки между нами, я бы не зажила тревогой!

После посещения дома странной сестрины в Норрамарке Арасси окончательно поняла, что её в жизни что-то не так. Совсем не так. Она и раньше это знала, чего скрывать; но раньше могла защититься фальшивой, но прочной стеной «понимания», которая выстраивалась долгие годы и вдруг в одночасье рухнула. Раньше у неё был уверенный ответ, что её во снах посещает Ваал, душит и творит прочие непотребства, но Ашаи-Китрах суждено видеть Ваала во снах, потому с этим ничего не нужно делать. Но Нараяна не пожалела спасительных иллюзий, она достала со дна то, что Арасси всегда и так чуяла — в снах к ней приходит что-то чуждое, совершенно иномирное; самое страшное, что Арасси понятия не имеет, как этому сопротивляться.

После того случая её проверенные методы — разгульная жизнь и снотворное — стали работать хуже. Если последнее ещё неплохо срабатывало и кое-как спасало от ночного насилия, то первое в уже не давало нужного результата; всё равно во снах являлись проблески ужаса. Но самое страшное ждало впереди. Приятие.

Арасси понимала, что сома безумно опасна для неё.

Но сейчас не время думать о себе.

«Выкарабкаюсь. Не впервой».

Охрана стаамса на входе проводила её удивленным взглядом.

По огромным ступеням вверх, направо, потом налево, прямо-прямо-прямо. Группа наставниц навстречу. Какой-то старый лев. Вот и вход в покои амарах.

Арасси открыла тяжёлую дверь, но охрана, стерегущая покой амарах у входа, остановила.

— Её высокосиятельство, скорее всего, уже отдыхает. Час уже ночной.

Охранник — молодой лев, хорош как на подбор — несильно держал её за плечо.

Не секрет, что многие охранники, некоторое время послужившие в дисципларии, привыкали к постоянному присутствию Ашаи-Китрах и начинали воспринимать их, как обычных львиц. Поэтому они позволяли себе чуть больше обычного, им это попускалось; тем не менее, это было слишком.

— Лев забрал руку. Лев успокоился. Лев открыл мне дверь.

Те переглянулись.

— Сейчас нельзя, благородная.

— Можно сообразить, что среди ночи амарах по пустякам не тревожат?

Вообще, Леенайни неплохая амарах, по отзывам большинства сестёр и учениц; но именно неплохая, не более того. Но у неё есть несколько сторон, которые не все воспринимают однозначно. Например, Леенайни во многих случаях окружала себя охраной, которая иногда достигала десяти голов. Нет, конечно, по дисципларию с охраной она никогда не ходила — это было бы слишком: оскорблением сестринства и проявлением саахри; это слово древнего языка переводится сложно, примерно оно обозначает «стремление к дурным сторонам светской жизни». Но вот ночью перед её покоями тоже выставлялась охрана, чего не все могли понять. Ходили слухи, что Леенайни по ночам чем-то балуется. Хотя, вообще-то, Ашаи должна баловаться уже невесть чем, чтобы её попрекали.

Один из них молча пошёл справляться, можно ли пустить неожиданную визитёршу, конечно, не у самой Леенайни, а у её служанок — вход в личные комнаты амарах львам строго воспрещён. Усевшись на лаву, Арасси закинула лапу за лапу и начала нервно топать в ожидании. Оставшийся охранник наблюдал за нею. Вдруг хвост неудачно подвернулся, и она наступила на самый его кончик.

— Дрянь, — не стесняясь, выругалась Арасси.

Послышались шаги.

— Благородная может войти.

Леенайни, естественно, было что скрывать, но не сегодня. Этой ночью она просто сладко спала без всяких сновидений, как тут её разбудила служанка-дхаарка, явившись в спальне с подсвечником в руке.

— Безупречная Ваалу-Леенайни, здесь, оказывается, пришли к месту, — сказала она с сильным акцентом и неверными ударениями.

О, сколько упрёков амарах довелось слышать о том, что её служанки — дхаарки. Одна из них так и не могла стройно говорить по-сунгски. Но Леенайни, недоверчивая, ни за что бы их не променяла — так ценила трёх дхаарок за безграничную преданность. А слова служанки просто означали, что «кто-то пришёл».