Снохождение

Луана, наряду с Миланэ, Шасной, и ещё двумя, была из тех дисциплар их года, которым по-настоящему пришлось поглядеть на Восток. И если Миланэ скрывала, что была на Востоке, и многие даже не знали об этом, а Шасна была этим известна на весь дисципларий, то Луана относилась к этому очень равнодушно; она не питала иллюзий и знала, что уедет туда сразу после Приятия. Вообще, Луана собою представляла идеальный усредненный образ Ашаи-Китрах. Она делала, говорила и двигалась так, словно сошла с некоей картины, которую рисовали все Сунги и Ашаи на протяжении веков. Все её убеждения сливались с верой Сунгов и общими взглядами сестринства; честность её стала притчей; она позволяла себе вольности лишь в тех границах, в которых находился образ правильной Ашаи; она никогда не ленилась и редко предавалась праздности; даже отношения со львами завязывала по правилам; она даже не всплакнула на сожжении своего мертворожденного дитяти, ибо на траурных церемониях Ашаи-Китрах не одобряется плакать; на неё всегда можно было положиться.

— Прохожу Приятие в один день с тобой, — Луана подсела к Миланэ.

— Я рада, сестра, — ответила Миланэ. — Удачи нам.

Луана развела руками, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

— Хорошо, что ты не уедешь на Восток.

— Спасибо, — ответ получился с заминкой.

Она вертела в руках маленькую шкатулку, то открывая, то закрывая её. Зачем она понадобилась ей здесь, в беседке сада — непонятно.

— Всегда вот что хотела сказать, Милани, — тихо заговорила Луана, приклонившись. — Ты одна из самых лучших. Я рада, что училась эти годы с тобой.

— Луани, и я рада, что…

— За нас, — Луана схватилась за серебряный кубок с вином, который прежде поставила на перила.

— За нас.

Вернувшись домой, Миланэ вдруг заметила письмо на пороге дома.

Подожгла свечи и лампу в комнате, переоделась попроще и принялась разворачивать. Оказалось, что письмо — от подруги, Шасны. «Похоже, наша дружная четвёрка стала тройкой», — подумала Миланэ: Шасна первой прошла Приятие и уже наверняка уехала прочь.

Письмо оформлено очень просто; сразу и нельзя сказать, что его написала Ашаи-Китрах.

Здравствуй, Миланэ,

я стала сестрой. Полагаю, что Ашаи-Китрах должна быть отважной. В более широком смысле можно сказать так: я люблю храбрых. Ты такая, потому пройдешь Приятие без этих дурацких стенаний. Я насмотрелась на них в эти дни, было противно. Хотя мне вообще многое было противно все эти годы. Не ропщу, а извещаю о факте: многое в нашей среде для меня осталось непонятным и тягостным.

Я уезжаю на Восток, во 2-й Восточный Д. Не могу оставить адреса, потому что точно не знаю. Кроме того, наверняка сразу попаду в поход, ибо Сунги хотят новой войны. Когда буду в Марне, тебя найду и мы посидим. Полагаю, что не раньше, чем через года два. Естественно, всё это будет, если выживу. Мантика говорит, что выживу. Раскинь на меня Карру, чтобы ты знала, готовиться к моему небольшому визиту или нет. Будет жаль, если приготовишься, а я буду мертва — напрасные усилия.

Я узнала, как ты убила варвара, когда была в Первом Восточном. Мне случайно обмолвилась Хильзари. Не злись на неё. Отличный выстрел. Зря ты не рассказывала, я бы хохотала до упаду.

Присмотри за Арасси — она словно ёж. Не может найти себе места и не выбирает слов.

Взяла с собой браслет, который ты мне когда-то подарила.

После Приятия о тебе расспрашивала наставница Амалла, дотошно. Из разговора я поняла, что ты им интересна. Наверное, это из-за патрона. Я уже сестра, потому могу себе позволить сказать, что Амалла взросла в грязном воздухе; они будут пытаться использовать тебя, прикрываясь интересами сестринства. Вообще, выстраданный совет: если кто-то начинает говорить об «интересах сестринства», тотчас навостри уши. Почти всегда найдёшь шкурное.

Дисциплары младших годов после Приятия подарили мне книжку со стихами, из которых следует, что поэт любил птичек, цветы, нас (львиц), закатные холмы и т. д. Если придётся отлеживаться после ранения или в болезни, то будет что почитать. Так наверняка случится, потому что в походе рано или поздно станешь слабой на живот, и придётся несколько дней терпеть.

Будь охотна в той столичной жизни, потому что там тебе придётся плыть по море лжи.

Будь сильной,

твоя подруга Ирмайна.

Миланэ всплакнула, узнав свою Ирмайну в каждом слове. Немногословная, твёрдая, бесконечно упорная. Перечитав несколько раз, обратила внимание на это «они». Она «им» интересна. «Они» будут пытаться. «Наставницам?», — размышляла Миланэ. — «Ну не всем же. Амалла приближена к Леенайни. Их компания. Наверное, это она имела в виду». Несомненно. Миланэ ведь помнила, как переменилась в облике Леенайни, когда узнала о патроне-сенаторе в Марне.

«Ну я ж не глупа, всё понимаю», — подумала она с грустной улыбкой. — «Мир на этом держится: ты мне — я тебе. В конце концов, они мои наставницы, они заботились обо мне все эти годы… Почему бы не отплатить благодарностью?»

Миланэ услышала скрежет ключей во входной двери. Застыв, она сидела, сложив письмо вдвое, и прислушивалась. Несколько шагов, шуршание пласиса, и вошла Арасси.

Она будто бы немного удивилась, что Миланэ уже здесь, точно та возвратилась слишком рано или ей не совсем следовало находиться в комнате. Они посмотрели друг на друга: Миланэ — вопрошающе; Арасси — с деланным аристократством.

— Привет, — первой начала дочь Андарии, потому что кому-то надо было начать.

Да, чуется: Арасси знает за собой толику вины и боится делать первый шаг.

— Привет, — сразу ответила Арасси.

Отлегло. Нет, она не может долго держать обид. Миланэ хорошо узнала её за эти годы.

Миланэ несколько раз ударила письмом по столу, посмотрев в окно.

— Я уже вернулась.

— Да, вижу, — раздеваясь, молвила Арасси.

Повисла тишина, во время коей Арасси с каким-то рвением снимала пояс и бросила сирну с стампом на кровать.

— Где пропадала всё это время?

— Я? Развлекалась. Что ещё делать, когда полно времени.

— У тебя полно времени? Ты не готовишься к…

— Пол-но. Вот столько, — показала руками Арасси, словно держа огромную рыбу. Так Миланэ и подумалось: «Будто рыбу держит».

Это напомнило о еде, и она поняла, что весьма голодна. Час вечерний, можно пойти в общую столовую, но это удел сталл и дисциплар семнадцати-восемнадцати лет, ученицы постарше ужинают то, что сами состряпают. Миланэ, быстра на решение, после осмотра того, что есть у них дома (а толково ничего не было, лишь пряности и сушёности) пошла прямиком на кухни общей столовой, благо, они не так далеко. Там она попросила ощипанную потрошенную куру или утку; в общем, любую птицу, только не гуся. Хозяйки, разводя руками, извинились, ибо ничего такого у них не было: только готовое либо живое. Готовое пусть едят, кому сейчас лишь служения да учёба на уме, потому Миланэ взяла себе бело-рыжую куру. Оказалась она большой и упитанной, и Миланэ отметила, что это некая добрая мясная порода, не иначе.

С этой добычей она пошла назад, одолжив у хозяек небольшой мешок, чтобы её спрятать, ведь Ашаи крайне не одобряется делать некоторые обычные для светских львиц вещи, а именно: носить передники; таскать с собой корзины под локтем; нести в руках охапки чего бы то ни было; нести живую пищу вроде вот этой куры и так далее. Ашаи не должна смешиваться с обычной хозяйкой, где-то так. Но эти правила этикета иногда ставят самих же учениц и сестёр в столь неудобное, а зачастую и глупое положение, что спаси Ваал, и ничего с этим нельзя поделать.

Притемнялось, Миланэ решила не медлить; во-первых, скоро ночь, а во-вторых, хотелось кушать. Арасси, к удивлению, осталась дома, а Миланэ была почти уверена, что та снова куда-то пойдёт. На вопрос, будет ли ужинать, Арасси утвердительно мурлыкнула, углубившись в чтение какой-то книжки. Обрадовавшись, что трапезничать не придётся в одиночку, она разогрела очаг, отрезала куре голову, предварительно связав ей шею суровой нитью (иначе курица начнёт кричать: как тут не закричишь, если тебе собрались оттяпать голову, а в Сиднамае громкие звуки неприличны); ошпарив, быстро ощипала её; и в итоге сготовила свою любимую курятину с имбирём.