Без имени

- Я ничего и никогда не слыхал об этой организации.

- И не услышите. Она вне религии, общественных движений, определений и границ. Она помогает тем людям, которым трудно выжить... В том социуме, который приносит беды и страдания, в том ежедневном "выживании сильнейших", которое убивает более тонкие, творческие и созидательные энергии.

- У этой организации есть название?

- Нет. У неё нет названия. И потому...её нельзя вычислить и разрушить. Да и у нас, у многих, давно уже нет тех имен, что значились в первом паспорте.

- И... Чего вы хотите?

- Я не знаю. Я сама только недавно попала сюда.

- Ну да. Вы же... Так молоды.

- Я старше вас.

- Мне пятьдесят два.

- Мне - сто один.

- Не шутите так, Фанни. А вдруг, я поверю?

- А я и не шучу, - твердо ответила она.

Схимник внимательно посмотрел в глубину её зрачков.

- Расскажите о себе, Фанни. Так, что-нибудь.

- О себе? - переспросила Фанни, на мгновение отведя взгляд, будто вглядываясь куда-то вдаль.

Снова всматриваясь в глубину глаз собеседника, она вдруг, совсем неожиданно, провалилась в воспоминания. Отчетливо увидала себя в комнате, в которой жила со своим первым мужем, в компании пришедших к ним гостей... Где-то на далеком теперь от нее краю вселенной...

В маленькой комнатке их общежития, где они жили с двумя довольно взрослыми детьми, вечно толпились и "тусовались" какие-нибудь люди, которые кого-нибудь из себя усиленно изображали: преподавателей вуза, православных христиан, великих эзотериков, поэтов, музыкантов... При этом "религиозно ушибленные" или просто "православные" легко совмещали свой "духовный поиск" со слушанием "Гражданской обороны" или курением конопли, а те, кто пел под гитару песни, навроде "Марихуана моя" или "Да будет свет, сказал шахтер - и не вернулся из забоя" - с рассуждениями о русском космизме и с портретом Че Гевары на майке. При этом, свои философские размышления они нередко чередовали с рассказами о поездках в Израиль и Египет... "Да что там та Стена Плача: я там сильно в туалет хотела; пришлось в мужской сходить, чуть международного скандала не случилось"; "Да что там та пустыня: мы туда выехали вечером и водку пили", - говорила, к примеру, некая молодая женщина, пожившая в Израиле и вернувшаяся назад, в Россию. Рассказы о Турции и Египте и вовсе легко совмещались со вздохами о Советском Союзе, при котором "так было хорошо", гораздо лучше "всех этих заграниц".

Фанни никогда не понимала этакого коктейля из христианского низкопоклонства, чтения молитвы перед принятием пищи, - и одновременного слушания рока, "Нирваны", русского рэпа; смеси икон со Сталиным и идей о вселенском коммунизме, которые подкреплялись чем-нибудь психоделическим, с транквилизаторами на закуску.

Впрочем, Фанни, вообще-то, никогда не любила толпы...

Ну а потом, значительно позже, некоторые мальчики и девочки (подростки конца девяностых годов двадцатого - начала нулевых годов двадцать первого века, из числа знакомых студентов бывшего мужа; с их нирваной, коноплей, Че Геварой и православием) - уже выросшие, были встречаемы ею на просторах интернета... Она жила уже в Питере, и с ужасом обнаружила их в социальных сетях, в контакте, в фейсбуке... Они смотрели на неё с аватарок: мужчины, одетые в берцы, в камуфляж, женщины в мини-юбках и высоких сапогах, с автоматами Калашникова и "лимонками"... Они призывали, "назло прогнившей Европе" возродить "Великую Сарматию" на юге России, создать там "милитаристско-идейное, молодое государство"... "Мифотворчество, как завещал нам наш великий земляк Лосев, началось здесь, на Юге", - с апломбом заявлял некий "мультимедийный журналист и писатель Юга России", и Фанни с удивлением узнавала в его физиономии молодого парнишку - пономаря Новочеркасского собора, слушавшего некогда Егорку Летова и бредившего Че Геварой...Ну, еще одним из его увлечений Достоевский был...

А в двадцатых этот, только уже и вовсе совсем взрослый, "парнишка" возглавлял молодежные ряды казачества, ополченцев "Великого войска Донского" и призывал их "расширить границы великой Скифо-Алании до её истинных размеров, завоевать территорию от Южной Осетии, через Кубань, Дон и Украину, до Запада, заканчивая Великобританией"... Осуществить "Сарматский ренессанс", значит... Сам он был, в общем-то, уже пожилым дядей, и воевать лично не собирался.

Фанни помотала головой... Ей вовсе не хотелось сейчас погружаться во всяческий бред прожитого, тем более, в выдаваемых сейчас её мозгом вариантах. Не было там, в этом прошлом, ничего хорошего...

- Я... Не прошу вас рассказывать о личной вашей истории... Только... Мне хочется поговорить с вами, зацепиться за что-то, нам обоим близкое. Где вы родились? - взор Схимника проникал, казалось, в самую её душу, - В Питере?

- Нет. На юге. Теперь это - территория Донской Республики.

- А мы с вами - земляки! Я... в 26-м был призван "Великой Сарматией" в милитаристские ряды "верной молодежи" для Великого Похода на Запад... Жуть! Девушки - в кожаных юбках, юноши - в штанах с лампасами, упасть и отжаться, автомат разобрать на скорость - всё это ещё в школе... Мои ровесники с первых классов мечтали воевать... Так и отвечали, на вопрос, кем ты хочешь стать, когда вырастешь: "Я хочу умереть на полях сражения"... Понятно: заводы стояли, работать было негде, наука, образование, медицина - полностью были развалены; ведь это - не Питер, не Москва, где они более-менее, но существовали... А на "окраинах" - прежде всего всё пошло прахом. Не было света, магазины не работали, а по поселкам и хуторам казаки с нагайками разъезжать стали...

Ну, именно в 26-м я и понял: пора бежать. Иначе, пошлют стрелять в людей, ни в чем не повинных. А куда? В Украину не сбежишь: там "наши" посты кругом, на границе стоят, танки, пулеметы, зенитки. Через них не пройти. На Урал - так там тоже "Красный Урал" с Че Геварой на знаменах и в берцах... В Казахстан - тоже не пустят, прибьют на границе, и правы будут: всякое отрепье с наших краев туда суется. Осталось одно: сюда двигаться, в Московию. Ну, по Московии я тоже помотался изрядно, пока в Питере, не так давно, не осел.

Границу с Московией я, понятное дело, пересек нелегально. Конечно же, потом прошел чипизацию, но остался без паспорта и других документов и почти что вне закона, бомж-гастроарбайтер с личной идентификацией... Ни семьи, ни прописки... Ни в вуз не поступить, ни на приличную работу устроиться... Так и живу. Иногда, грешным делом, даже подумывал: может, зря из Великой Сарматии ушел... Отслужил бы там, быть может, выжил как-то... И жил бы теперь себе. Там теперь - Донская Республика и демократия. Быстрей, чем здесь, всё повернулось; в конце концов, жизнь в нормальное русло вошла. А здесь этого не будет вовсе.

В общем, попал я из огня, да в полымя. Жуткая это страна - Московия... Особенно, когда она - мачеха, а не мать. Тьма беспросветная. Хотя...Я почему-то полюбил этот город... Мой Питер...

- Я тоже, - сказала Фанни.

Они немного помолчали. За окном было темновато. Шел дождь.

- Схимник, - Фанни сказала тихо, - Можно, я так буду вас называть?

- Да. Меня так зовут друзья.

- Схимник, что вы там такого написали, в своей тетради? Той самой, которую нашел ваш друг, выброшенную в мусорный контейнер... По которой он вас и разыскал...

- Вы в курсе этой странной истории?

- Да.

- Ничего особенного там не было. Там был черновик нескольких моих сказок, несколько придуманных мною афоризмов, стихов, карта фантастической земли, текущие записи: телефоны, адреса... Но, найдя эту тетрадь, он понял что-то важное только для него: что он не одинок, не один в этом мире... Он захотел поэтому меня отыскать. Вовсе не затем, чтобы отдать назад эту тетрадь. Для него просто было важным то, что мы существуем.