Страница 48 из 69
— Вы не читали «Книгу Велеса»? — спросил он между прочим.
— Нет, — ответила я и вспомнила, что видела у тебя это название. Стало интересно: — О чем она?
— Это святорусские веды, записанные на дощечках каким-то волхвом.
— Я знаю только индийские веды.
По его словам выходило, что славяно-арии являются носителями истинной правьславной (он так произнес) веры. Культы Вишну, Кришны и Шивы в Индии тоже от них. Славяно-арии поклонялись солнцу, в Египет от жрецов с русского севера пришел культ бога Ра. В нашем языке много производных слов от имени Ра.
— Слово «вера», — вдохновенно вещал Мирослав, — состоит из двух рун: «ведать» — мудрость, знание, и «Ра» — сияние всевышнего прародителя. Слово «культура», как вы думаете, что означает? Культ Ра! Клич «ура!» теперь понятен? А «небеса»? Нет беса! А «славянин»? Славящий ян (светлая мужская энергия) и инь (темная женская энергия)!
Меня как бывшего филолога увлекло его словотворчество. Забыв об осторожности, я с интересом слушала Мирослава, не замечая, что мы ходим по пятому кругу: озеро, лес, лагерь. Слово «аристократ» расшифровалось как «арий, исповедующий ведическую культуру во сто крат», «сударь» — «судящий себя арий», то есть идущий духовным путем; слово «космы» говорило о связи с космосом; «борода» — о богатстве рода и связи с ним. История славян-ариев слушалась, как сладчайшая сказка, в которую хотелось верить. Я понимала, почему тебя она так привлекла.
— А эти веды, почему про них ничего не известно науке? — спросила я Мирослава.
— Наука о многом умалчивает, — уклончиво ответил он, а я сделала свой вывод.
Наверное, это все же мистификация. Красивая сказка в стиле фэнтези. Я ведь училась в университете на русском отделении, знала бы. Однако не стала расстраивать Мирослава: сам во всем разберется.
Он с увлечением продолжал рассказывать о магических способностях ариев, пришедших из космоса с девятым (божественным) духовным уровнем, но утратившим его в результате насильственного крещения. Вернуться к прежнему уровню невозможно, но нужно стремиться к духовному совершенствованию в гармонии с природой. У древних славян-ариев была уникальная образная руническая письменность, которая тоже давно утрачена. Мирослав рисовал на песке солярные и рунические знаки, объяснял их значение, а я узнавала те узоры, которые вышивала тебе по твоим рисункам на сценическом костюме. Мне снова сделалось тревожно: опять повеяло духом сектантства.
Впрочем, я зря боялась. Ты всегда был человеком с независимым образом мыслей и твердо стоял на ногах. Ты мог увлекаться чрезвычайно, доходить до самой сути, чтобы потом перейти к другому предмету и так же изучить его до йот. Что же тогда привело тебя в «Святояр»? Ответ на поверхности: она.
— Мне нужно в Колоколушу, — сказала я, обрывая беднягу Мирослава на полуслове.
Он поднялся с песка (мы сидели на берегу озера, в сторонке от лагеря), отряхнулся и сказал:
— Я провожу вас.
Я хотела отказаться от этой чести, но посмотрела на него, красивого, солнечного, светлого, и — промолчала. До сих пор не понимаю, что заставило этого юного ария-полубога возиться со мной, незнакомой, далеко не юной женщиной. Наверное, то же, что и Гошку… Не знаю. Вербовать меня он явно не собирался.
Не озаботившись прикрыть рубахой загорелый торс, Мирослав вывел меня к широкой проселочной дороге. Она ничем не напоминала узенькую тропку в лесу, по которой я шла в лагерь.
— Дорога вполне проезжая, но я не вижу машин, — высказала я свои соображения вслух.
— Правилами запрещено приезжать сюда на машинах, — ответил Мирослав.
Логично. Какое же единение с природой, если будут шуметь и дымить искусственные механизмы?
— Ну да, назад, в пещеры, — пробормотала я.
— Это не так, — серьезно возразил Мирослав. — Вы верите в прогресс?
— Не знаю, — честно ответила я. — Больше нет, чем да.
— Вот видите.
— А что такое джамбеи? — спросила я, вспомнив объявление на стенде.
— Маленькие африканские барабаны.
— А как сюда попали африканские барабаны? — удивилась я.
Мирослав сорвал два стебля зеленого иван-чая, чтобы отмахиваться от комаров, один протянул мне.
— У нас приветствуются любые этнические инструменты, будь то варган или жалейка.
Он рассказал о том, что в лагере постоянно звучит музыка. Я смогу наглядно убедиться в этом вечером, когда зажгут костры. И на фестиваль привозят самые редкие, необычные инструменты.
Так, переговариваясь, мы дошли до Колоколуши, которая оказалась большим селом со школой, гостиницей и даже супермаркетом, больше похожим на сельпо. На полуголого Мирослава никто не обращал внимания, и я поняла, что народ здесь привычный ко всякому. Юноша привел меня к деревянной гостинице:
— Вам сюда?
Я кивнула и в ожидании посмотрела на него. Мирослав помялся некоторое время. Чего он ждал? Что я позову его к себе? Знал бы он…
— Увидимся! — помогла ему я.
— На концерте?
— Я приду еще в лагерь. Мне интересно.
— Приходите к обеду! — Мирослав махнул рукой и отправился назад, помахивая веточкой иван-чая.
Фу-у! Стоять под окнами гостиницы, в которой, возможно, сейчас находишься ты, — это крайняя неосторожность! Да еще с молодым парнем!
— Вы с фестиваля? — раздалось рядом, и я увидела женщину среднего возраста — скорее всего администратора гостиницы. — А ваши все уехали на раскоп.
— Какой раскоп? — спросила я, чтобы только сказать что-нибудь.
— Да у нас тут копают, древнее поселение, что ли. Вы из какого номера?
— Я не в гостинице остановилась, — смешалась я, а женщина понимающе кивнула:
— В «Святояре», значит. — И без всякого перехода: — Хотите чаю? Я заварила только что хороший, меня ваши угостили.
Я согласилась вопреки желанию. Раз уж играть в Следопыта, то до конца. От администраторши я могла узнать что-нибудь важное.
— Меня зовут Ириной, — представилась она, когда мы уселись в ее небольшой комнатке за казенным столом.
Ирина достала симпатичные, вполне домашнего вида чашки, разлила чай. Я отвыкла от черного чая, но пила с забытым удовольствием. Ирина с любопытством разглядывала меня, угощая печеньем и конфетами.
— Вы знаете, у нас разный народ бывает: приезжают в «Святояр», на фестиваль. Много всякого повидали. Но вот такие знаменитости, как Красков, не часто бывают. Ой, он мне так нравится! Я когда его вижу, в улыбке расплываюсь и как дура смотрю и насмотреться не могу. Как он поет! Я вообще-то люблю народные песни, душевные, «Золотое кольцо», например. Но Краскова обожаю!
Я слушала, поддакивала, улыбалась в ответ, пока она не спросила:
— Не знаете, он женат? Я спрашиваю у всех, никто толком ничего не говорит. Вроде женат был на актрисе, этой, как ее… Не важно. Так женат?
— Женат, — ответила я, но не стала распространяться.
Ирина подвинулась поближе:
— Тут он с девушкой из ансамбля «Коловрат» чаще всего ходит. Вот я и подумала: не с ней ли он теперь живет?
Я собралась с силами и изобразила безразличие. Пожала плечами:
— Не знаю, не интересуюсь.
— А что, они неплохо смотрятся, — рассуждала безжалостная Ирина. — Как вам кажется?
Я опять пожала плечами.
Вот и услышала что хотела. Меня будто иглой пронзила боль. Девушка из ансамбля «Коловрат» — это она! Это она крадет у меня тебя! Могу ли я соперничать с девушкой? Мне тридцать восемь лет…
Тут Ирину отвлекли постояльцы, и я под этим предлогом сбежала, поблагодарив ее за чай. Куда же мне теперь идти? Что делать дальше? Мир потемнел, сердце разрывалось от боли. Но опять — как живуч человек! — в глубине души трепетал последний отголосок надежды. А что, если они просто сдружились на почве этнической музыки? И нет никакого обмана, измены? Я знаю, что в ревности человек становится сумасшедшим и все видится ему в другом свете. Надо знать точно, надо увидеть… Что увидеть? Сам факт измены? Постоять со свечой? Ужас, что мне приходит в голову.