Судьбы

— Я?! С чего так говорят?

— Саш, она мне не безразлична, мы ж учились вместе.

— Лена, я не развожусь и не помышляю. А вот почему так говорят, мне интересно. И только лишь с одной целью. Раз говорят у нас, то и ей быстренько донесут. А Вере этого не надо. У нее и так проблем хватает.

— Ну, говорят, что выглядит она плохо, что замученная совсем, что не рожает она и не сможет, видимо. Прости.

— А с чего ей выглядеть хорошо? Она мать похоронила, а та болела знаешь сколько?! И как болела. Глупости говорят. И о каких детях могла идти речь в той обстановке.

— Врут?

— Врут.

— Но ведь и ты, Саша, на себя не похож стал. Дерганный, раздражительный.

— Я все это время был с ней, и с тещей, и с бабушкой ее, как ты думаешь, легко это? А потом я не обязан никому раскрывать свои мысли и чувства, а вот жену от лишних волнений и напраслины защитить обязан.

В приемный поступила женщина в тяжелом состоянии, и его вызвали. В отделение он из приемного уже не вернулся, сразу ушел в операционную.

У Веры в этот день случился почти отгул, ее пригласили на консультацию в роддом. Там ребенок родился с вторичным врожденным сифилисом, вот нужна им запись в истории от венеролога. Даулет ее отправил, решил, что ей прогуляться и развеяться в самый раз. И с коллегами пообщаться тоже то, что доктор прописал. Сказал, чтобы не возвращалась на работу, отчитается завтра, а так сразу домой можно. Вот она и пошла после консультации на работу к мужу, пусть просто в ординаторской посидит, но только не в пустой квартире.

Со своим горем она привыкала жить. Нет, не смирилась, нет, не отпустило, но жить дальше было нужно, хотя бы ради Саши. Ради своей единственной любви. Ради человека, который ей был безумно дорог. Так хотелось, чтобы он был рядом все время, без перерывов, просто надо было ощущать его присутствие, даже если он занят одним, а она другим.

А еще она безумно хотела ребенка — девочку, и назвать ее маминым именем, тогда и мама вроде рядом будет.

Опять обследовалась, ходила к какому-то заумному доктору. Он ее посмотрел и… сказал обратиться к Романову в БСМП (Больницу скорой медицинской помощи). Правда, причитающиеся ему деньги взял и еще посоветовал сходить на метросальпингографию, проверить проходимость маточных труб.

Пробовала она с мужем об этом поговорить, но он даже слушать не стал. Заявил, что в проходимости ее труб не сомневается, и спросил, кто такую глупость вбил ей в голову.

Она затаилась. Решила, что проходимость проверить надо, только вот как? Но ничего, что-нибудь придумает.

В ординаторской гинекологии находилась только Лена, истории писала. Они обнялись.

— Верунь, чай?

— Можно.

— Твой на операции, даже не знаю, что там. Вместе с хирургами пошел. Надолго, короче. Посидишь?

— Посижу, ужин у меня есть, а дома одной не очень, понимаешь…

— Понимаю, надо в руки себя брать и становиться прежней, потому что мешки под глазами женщину не красят.

— Знаю. Пройдут со временем. У тебя как?

— Дочка большая совсем, муж, сын, все как всегда. Знаешь, кого видела. Татьяну Леонову — Рожнову бывшую, ну, которая с вашим Асаном.

— И что? Как он?

— Как он, не знаю, только вот она говорит, что у нее теперь отдельная квартира. Она там какую-то старушонку нашла одинокую, ухаживала за ней, та померла, квартиру ей оставила. Так что она на Ленина живет, в двенадцатиэтажке на последнем этаже. Вот и все. Я с ней особо в беседы вступать не хотела, от нее пахло алкоголем, неприятно, знаешь.

Вера лишь согласилась. Они уселись на диван и болтали за чаем, вспоминали студенческие годы, да Лена про Сашу всякие истории рассказывала, вот тут они совсем хохотали, истории были казуистические и уж больно смешные. Потом к ним присоединилась старшая медсестра отделения. Лена Веру представила просто как сокурсницу. Нечего той в личную жизнь врачей вдаваться.

— Лена Апсатаровна, слышали, небось, к нам перешла операционная сестра с первой городской больницы, — начала медсестра.

— Слышала, еще не встречалась. И как она?

— Нормальная, дело знает. А так по жизни одинокая баба, и ей уже сорок. Возраст, однако. Мы давеча болтали, так она рассказывала, что у нее такая любовь была, что она за ним в Сибирь, как декабристка прямо, — Сестричка вздохнула, закатив глаза от удовольствия, полученного от услышанной истории.

— Да ты что? — Лена развесила уши.

А ту понесло, да так, что остановить ее не представлялось никакой возможности.

В общем, встретились они, когда он школу только окончил, а она работала давно уже. И любовь, говорит, вот с первого взгляда. А потом поступать он поехал, мать его подальше от нее отправила, а то он почти съехал к ней, съехал-то, но она старше его на шесть лет была. А как он поступил, так она за ним в Томск. Там на работу устроилась, квартиру сняли, она ему и стирала, и готовила, и все честь по чести. Только не беременела, а может, он и не хотел детей от нее. Говорит, что вроде любил и вроде нет. Только она его любила больше жизни и сейчас любит.

Она очень многозначительно подняла брови. Показывая, что и такая вот любовь бывает.

— Так ты ж говоришь, что она одна. Куда же он от такой любви делся?

— Так он там встретил молодую и на той женился. Вот гад, да?

— Кто его знает… Чужая душа — потемки, — пожав плечами, произнесла Лена.

— Да нет, Лена Апсатаровна, она такая милая. Вы бы только знали… А еще новость слышали? Наш Сан Саныч с женой разводится.

Лена аж подпрыгнула, а Вера раскрыла рот от удивления.

— Да не удивляйтесь Вы так, информация точная, проверенная, почти из первых рук.

— Иди, а! Что работы нет, что ли? — возмутилась Лена.

— Ну что Вы так сразу. Я вам точно говорю, Лиде сказала его мама, они общаются.

— Еще раз.

— Ну, медсестра новая в операционной, Лида, дружит с мамой Сан Саныча. Вот она ей и сказала. Верней информации не бывает!

— Так ее Лидой зовут? — это уже спрашивала Вера.

— А Вы-то откуда знаете? Вы же не наша, — совсем растерялась сестричка, пожала плечами и вышла из ординаторской.

Вера засобиралась

— Пойду я, Лена.

— Куда?

— Домой.

— Врут они. Я сегодня с Сашей говорила, он боялся за тебя. Переживал, искренне. Нет, Вераш, даже если они и напридумывали что, то правда в том, что он тебя любит.

— Спасибо, Лена, пойду я.

— Погоди. Дождись его здесь.

 — Пойду, может, пирог сварганю.

Она вышла из ординаторской. Надо было не заплакать и покинуть здание больницы. Опустила глаза в пол и… налетела на человека.

— Извините, пожалуйста, — она говорила и глянула на… собственного мужа.

— Хорошо, что пришла, Верочка. У тебя все нормально? Почему не на работе?

— Так хорошо, что я пришла? Или почему я не на работе?

— Пойдем в ординаторскую, жена, соображаю я сейчас плохо. Побудь со мной, заодно расскажешь, отчего глаза на мокром месте.

— Что-то случилось?

— Да. Побудешь?

— Конечно.

Она видела, насколько он расстроен. В ординаторскую вошли вместе.

— Вернулась? — спросила Лена, — Саша, что?

Он только покачал головой. Это означало, что пациентка умерла, а значит ему сейчас так херово, что и представить себе невозможно.

— Чай? — опять спросила Лена.

— Коньяк бы.

— Чай, возражения не принимаются, — это уже была Вера. — Расскажешь?

— Нет, кровопотеря, несовместимая с жизнью. Не спасли мы ее.

Он прижал Веру к себе аж до боли. Но она не возражала. А он продолжал:

— Молодая девчонка, вот была и нету, — он замолчал, и Вера и Лена тоже молчали. Лена налила чай и положила пару кусочков сахара.

— Жену отпусти, пей чай, а то синяки у нее будут, еще скажут, что бьешь ее.

Он пил и понемногу приходил в себя.

— Вераш, так как ты у нас очутилась?

— На консультации была в первом роддоме.

— Это по поводу вторичного врожденного сифилиса?

— Ага!

— А плачешь почему?