Страница 2 из 18
Вышел на улицу и тут же встретил Владика Гусева.
— Привет! — говорю. — Спорим на миллион, что ты идёшь из больницы. А маму твою ещё не выписали.
— Привет, — удивлённо захлопал глазами Владик. — А как ты догадался?
— Элементарно, — отвечаю. — Если бы твою маму выписали, ты бы не ходил в больницу. Логично?
— Логично, — согласился Владик.
— А то, что ты был в больнице, — развиваю дальше свою мысль, — можно определить, если внимательно посмотреть на твои ноги: в больничных бахилах по улице не ходят!
— Ой, правда, — захохотал Владик. — Забыл снять. Так и бегаю.
— Но это не всё, — попыхивая соломинкой, как трубкой, продолжал я. — На спине у тебя рюкзак. Значит, ты пошёл в больницу сразу после школы. Следовательно, ты ещё не обедал, — логический ход моих мыслей наконец завершился… — Айда ко мне винегрет есть!
— Айда! — обрадовался Владик. — Я ужасно голодный! Спасибо!
…После обеда мы посмотрели ещё одну серию про Шерлока Холмса, и Владик отправился к себе домой. Вскоре пришла моя мама.
— Здравствуй, сынок! — поцеловала меня мама. — А почему ты до сих пор уроки не сделал?
— Как ты узнала? — настал мой черёд удивляться.
— Элементарно! — засмеялась мама. Но вместо объяснения строго добавила: — Не теряй время! Садись заниматься.
Как всё-таки она догадалась? Вроде, нет никаких улик…
Да-а-а, пожалуй, Шерлоку Холмсу далеко до моей мамы!
Прыжок фигуристки
Мы смотрели по телевизору фигурное катание. Фигуристы, как обычно, прыгали, кружились и делали «ласточку» под весёлую или, наоборот, грустную музыку. Знаменитый тренер Борис Буханкин комментировал выступления. Вдруг что-то щёлкнуло, и наступила полная тишина. То есть фигуристы всё так же подпрыгивали и кружились, но уже без всякой музыки. Да и Буханкина, хоть он и шевелил энергично губами и размахивал руками — его как раз показали крупным планом, — совершенно не было слышно. Короче говоря, пропал звук.
Мы стали нажимать на разные кнопочки и постукивать по телевизору — ничего не помогло.
— Ну и ладно! — сказал папа. — Будем смотреть без музыки. А комментировать и я смогу не хуже Буханкина.
— Давай! — согласились мы.
— На льду олимпийская чемпионка Карина Крутилина! — объявил папа. — Она в отличной спортивной форме после рождения пятого ребёнка! Браво, Карина! Блестяще выполнила сложнейший прыжок — тройной шницель!
— Какой ещё шницель! — захохотали мы. — Нет такого прыжка! Шницель ты на обед ел!
— Действительно, — вспомнил папа. — Было очень вкусно. Тогда это тройной штепсель! Или вентиль! Или что-то в этом духе.
— Может, вексель? — предположил дядя Вася.
— При чём тут вексель! Это же каток, а не твой финансовый институт! — возразил дедушка. — Здесь уж, скорее, будет вензель! Или крендель! Вот с тулупом не запутаешься: у фигуристов тулуп, и у меня тулуп. Только у них бывает и двойной, и тройной, а у меня лишь одинарный. Зато тёплы-ы-ый!
Тем временем Карина Крутилина снова взвилась надо льдом. Потом ещё и ещё раз!
— Лихо скачет, — заметила мама. — Оп! Оп! Я бы назвала такой прыжок опсель.
— Или скоксель! — подхватил я и подпрыгнул в знак солидарности с фигуристкой.
Тут в комнату вбежал мой младший брат Кирюшка и закричал:
— Аксель! Аксель!
В этот момент врубился звук и тренер Буханкин тоже закричал:
— Великолепный аксель от Карины Крутилиной!
— Правильно! Это — аксель! Ну и Кирюшка! Прямо специалист по фигурному катанию! — восхитились мы.
А Кирюшка, не обращая внимания на наши восторги, запел, приплясывая:
Здоровскую частушку я про Женьку Акселькова сочинил? А то он всё время дразнит меня:
— Здорово! — засмеялись мы и стали дальше смотреть фигурное катание.
Ручка и ножка
Диктант на этот раз начался просто замечательно: Татьяна Евгеньевна посадила меня за одну парту с Ножкой, то есть с Надькой Ножкиной, отличницей!
Давно мне так не везло! Теперь, считай, пятёрка или уж, во всяком случае, не двойка у меня в кармане, а точнее — в дневнике. Ура!
Мы подписали новые тетрадки и приступили к работе.
История, которую диктовала Татьяна Евгеньевна, оказалась очень занятной — про весёлую цирковую обезьянку по имени Ручка. Чего только не вытворяла эта Ручка! И на лошади скакала, и танцевала, и строила рожи зрителям!
Все внимательно слушали и старательно — кто записывал, а кто списывал. Как я у Ножки. А что делать, если в каждом предложении каверза на каверзе сидит и каверзой погоняет. Ну и Ручка! Такое представление устроила, что простыми словами не опишешь.
Наконец выступление неугомонной обезьянки завершилось, и Татьяна Евгеньевна сказала:
— Проверьте, что вы написали, и я соберу тетрадки.
Все начали тщательно — кто проверять, а кто сверять свои записи с соседскими. Как я, например.
В общем, сверяю я, сверяю — всё верно. Всё, как у Ножки: вот мягкий знак в слове «обезьянка», вот — в слове «Ручка»… И вдруг меня стукнуло: а что, если моя фамилия Ручкин тоже с мягким знаком? А я на обложке тетрадки написал без него. Как же правильно? И у Надьки, ясное дело, не подсмотришь. Эх, надо было перед диктантом на ней жениться! Мигом превратилась бы из Ножкиной в Ручкину! И я спокойненько свисал бы с её тетрадки нашу общую фамилию. А теперь придётся спрашивать.
— Ножка, — зашептал я, — в «Ручкине» есть мягкий знак?
— Сам должен знать, что в тебе есть, а чего нет, — проворчала Ножкина. — Отстань!
Ух, вредина! Счастье, что я на ней не женился! Ну и ладно, разберусь как-нибудь. Хотя чего, собственно, разбираться? Невооружённым глазом видно, что «Ручка» и «Ручкин» одного поля ягоды. А значит, пишутся одинаково.
И я мастерски втиснул мягкий знак в свою фамилию между буквами «ч» и «к». Получилось очень даже аккуратно.
Я скорчил Ножкиной такую рожу, что обезьянке Ручке и не снилось, и сдал тетрадку. В числе первых!
А на следующий день было вот что.
Урок русского языка начался с меня.
— Ручкин, — сказала Татьяна Евгеньевна, — ты меня поразил. Причём дважды за один диктант! Во-первых, ты с ошибкой написал свою собственную фамилию. Таких учеников я ещё не встречала! Запомни: нет мягкого знака в слове «Ручкин»!
«Эх, промахнулся, — пожалел я. — Значит, всё-таки Ручка Ручкину не товарищ!»
— Но при этом, — продолжала учительница, — ты написал диктант на удивление хорошо. Как будто знаешь все правила, чего я раньше за тобой не замечала. Или, может, ты списал у Нади Ножкиной?
— Нет! — убедительно замотал я головой. — Я вообще не смотрел в её сторону!
— Молодец! — похвалила Татьяна Евгеньевна. — Но одну грубую ошибку ты сделал: в слове «Ручка» поставил всё тот же мягкий знак. Единственный из всего класса!
— Как это единственный? — возмутился я. — А Ножкина? У неё был мягкий знак! Я точно видел! Два раза проверял!
Тут ребята ка-ак захохочут! А Ножка — громче всех.
— Да я его стёрла, когда ты побежал тетрадку сдавать, — сквозь смех еле выговорила она. — Это была описка!
Вот такая история. Остаётся только добавить, а точнее, убавить — убрать мягкий знак из моей фамилии на обложках тетрадок, куда я успел его впихнуть.
…А всё-таки я правильно сообразил, что «Ручка» и «Ручкин» пишутся одинаково.
Валентин Постников
Диоген, или Воспитание воли
Однажды я сидел дома и скучал. Неожиданно раздался звонок в дверь, и ко мне ввалились два моих школьных друга — Пашка и Вадик.