Игра на двоих

Я и ментор покинули Капитолий сразу по завершении Игр, напоследок окинув беглым взглядом живописные развалины столицы и наскоро обнявшись со старыми друзьями.

— Скоро увидимся, — пообещал Лео.

Я поднялась на носки, оставила легкий поцелуй на его гладко выбритой щеке и грустно улыбнулась. Мы оба знали, что этого «скоро» никогда не случится. Парень снова поступил на государственную службу, так что ближайшие лет десять он будет страшно занят строительством прекрасного нового мира. Поэтому все, что мне оставалось, — это поблагодарить его и надеяться, что время сжалится над нами и сотрет наши воспоминания друг о друге не слишком скоро.

Нарядная Эффи ждала нас у входа на вокзал.

— Не могла с тобой не попрощаться, моя девочка, — капитолийка притянула меня к себе и порывисто обняла. Я положила голову ей на плечо и вдохнула знакомый сладковатый аромат ее любимых духов.

— Спасибо, Эффи. За все.

— Я так горжусь, так горжусь своей Победительницей! — всхлипнула Бряк.

Отстранившись, он взглянула мне в глаза и проникновенно сказала:

— Пообещай мне, что найдешь его.

— Покой Победителя?

— Да.

В тот день я много улыбалась, вот только все мои улыбки были грустными.

— Прощай, Эффи. Я буду скучать.

— Я тоже, Генриетта. Очень-очень.

Я отошла на несколько шагов, дав своим бывшим менторам возможность поговорить наедине. Не знаю, зачем. Мне просто казалось, что так надо. Северный ветер бросал колючие снежинки в лицо и доносил обрывки их разговора.

— Не пропадай, — Хеймитч сгреб Бряк в медвежьи объятия, сжал так крепко, что она не смогла сказать ни слова в ответ, и поцеловал чуть ниже щеки. В груди колыхнулась ревность, но я тотчас усмирила ее, напомнив себе, сколько лет эти двое были напарниками и сколько всего пережили вместе.

— Тебе пора, не заставляй невесту ждать.

С этими словами Эффи слегка толкнула мужчину в грудь. Ментор с усмешкой посмотрел в мою сторону. Было холодно, но щеки покраснели скорее от смущения, чем от мороза.

— Она не просто невеста, Бряк. Она — моя жена.

Внутри разлилось приятное тепло.

— Берегите друг друга, — одними губами прошептала капитолийка.

По лицу Хеймитча пробежала тень. Мужчина хотел ответить на пожелание Эффи со всем присущим ему сарказмом, но в последний момент передумал. Молча обняв женщину еще раз, он развернулся, чтобы уйти. Я протянула руку ему навстречу. Переплетя пальцы, мы неспешно побрели к поезду. Никто из нас не обернулся, но оба знали наверняка, что Эффи смотрит нам вслед и плачет. А еще мы прекрасно понимали, что сейчас она тихо вздохнет, сморгнет непрошеные слезы, упрямо стиснет зубы и снова превратится в нелепую капитолийскую куклу с пустым взглядом и застывшей улыбкой. Сделает вид, что ей все нипочем, и как ни в чем не бывало вернется к своим обязанностям, ведь впереди у неё ещё много важных-преважных дней. Иногда я думаю, что эта женщина сильнее нас всех вместе взятых.

Пит решил задержаться в Капитолии: врачи не теряли надежды помочь ему побороть капитолийского переродка. Через год Мелларк вернулся в Двенадцатый почти прежним, таким же, каким был, когда на Жатве Эффи вытащила листок с его именем. Не знаю, чья это заслуга — врачей или самого парня, —, но это и неважно. По понятным причинам Пит не захотел жить в Деревне Победителей, а потому с первого же дня стал помогать строить новый мир. Совсем как Лео, только в масштабах одного Дистрикта. Я слышала, что местные жители хотели избрать его новым мэром Двенадцатого, но парень отказался, желая, как и мы, провести остаток жизни в тишине и покое. Капитолий обязался платить выжившим Победителям щедрое пособие, но Мелларк оставил себе лишь малую часть, а остальное пустил на благотворительность. Парень живет один; он попытался вновь сблизиться с Китнисс, но ничего хорошего из этого не вышло, а кроме нее ему никто не нужен. Иногда по вечерам Пит заглядывает к своим бывшим менторам. Мы пьем чай с пирожными и смотрим новости или читаем письма от старых друзей. Каждый раз Мелларк повторяет, что у него все хорошо, но я знаю, что в его маленькой квартире над пекарней есть комната, где он пережидает плохие дни. Возможно, рисует. Или играет сам с собой в «Правду или ложь». Или просто забивается в угол, сжимает руки в кулаки и ждет, когда проснувшийся было переродок снова впадет в спячку.

Гейл уехал во Второй, где вступил в ряды миротворцев и быстро дослужился до командира отряда. Парень изредка возвращается в Дистрикт под предлогом того, что ему поручено контролировать доставку продовольствия и лекарств в отдаленные регионы, но никогда не делает и шага в сторону Шлака. Он навещает Китнисс, а после приходит в Деревню Победителей. Я прошу его беречь себя. Молодой мужчина хмуро улыбается и говорит, что мы можем спать спокойно, пока он стоит на страже порядка. Они с Бити больше не только не работают вместе, но даже не общаются.

Энни родила сына. К письмам, что она присылает нам примерно раз в полгода, всегда прилагается фотография. У ее мальчика рыжие волосы и глаза цвета бирюзы. Интересно, знал ли Финник о том, что у него будет ребенок, когда готовился лететь в Капитолий? Никто из нас никогда не посмеет спросить ее об этом.

Гений из Третьего снова работает на Президента, однако теперь его интересует не только наука. Что-то мне подсказывает, что на этот раз, наученный горьким опытом, он оставит в системе пару лазеек. На всякий случай.

Джоанна вернулась домой. Девушка не планирует заводить семью и не занимается ничем особенным. Она просто живет, как и мечтала когда-то, лежа на жесткой койке крошечного отсека в глубинах Дистрикта-13.

Нам неизвестно, что стало с Тринадцатым, но одно мы с Хеймитчем знаем точно: несмотря на выпавшие на их долю испытания, местные жители переживут всех нас.

Китнисс сошла с ума. Безумие дало о себе знать еще в Капитолии. После гибели матери девушка держалась из последних сил, но история с Прим стала последней каплей. Когда мы сажали ее на поезд, идущий в Двенадцатый, глубоко внутри меня жила надежда, что время и спокойная жизнь в окружении родных и любимых мест вернет девушке рассудок, но она не оправдалась. Чуда не произошло. В ее голове все перепуталось, и теперь она обитает в своем собственном мире. Мире, где нет никого из нас. Эвердин думает, что мой сон, в котором все погибают, — реальность, а я и все остальные — всего лишь призраки. Девушка ушла жить в лес, желая оборвать все связи с внешним миром. Мы заботимся о ней то ли из жалости, то ли от чувства вины.

Среди вещей, которые я захватила с собой, уезжая из столицы, был мой старый дневник. Это может показаться странным, но я решила спрятать его в доме Китнисс. Если что-то снова пойдёт не так, не хочется, чтобы тетрадь попала в чужие руки, ведь её истончившиеся и пожелтевшие от старости листы бережно хранят всю нашу с ментором историю. Моё последнее письмо Хеймитчу датируется днём, когда мы хоронили Койн: для меня это — точка отсчета нового времени. Нашего времени. Когда-то сам ментор принёс мне этот блокнот, сказав: «Он поможет тебе, когда ты захочешь рассказать обо всем, что произошло, но не сможешь найти в себе сил говорить.» Так вот я больше не хочу молчать.

Мы с Хеймитчем так и не поженились. На наших безымянных пальцах нет обручальных колец, и на стене в спальне, в рамочке под стеклом, висит не свидетельство о браке, а портрет, что когда-то нарисовал для нас Пит. Но после всего, что мы пережили — вдвоем, рука об руку, — размашистая подпись в документе и поджаренный в печи и разломленный на две половинки хлебец уже не имеют никакого значения. Главное, что мы просто живы. Главное, что мы просто вместе.