Игра на двоих

— Ты же говорила, что тебя напрягает общество этой сумасшедшей? — шепчу я Сойке.

— Ее любит Финник, — отвечает она. — Этого для меня достаточно, чтобы принять ее.

В ожидании, пока заиграет музыка, мы ведем светскую беседу. Я больше молчу, слушая собеседников и смотря в зеленые глаза девушки из Четвертого. Мысли бегут одна за другой, но все в одинаковом направлении. Начинается танец.

— Поздравляю, Одэйр.

— Спасибо, Роу.

— Скажи…

— Что именно?

— Энни ведь не такая сумасшедшая, как все думают?

Парень молчит. Проходит минута, ещё одна. Мы продолжаем танцевать как ни в чем не бывало.

— Скажи, Генриетта, — он лукаво улыбается и обрывает затянувшееся молчание, — твои отношения с бывшим ментором ведь не настолько невинны, как все думают?

С моих губ срывается нервный смешок. Знает, что ответить.

— Сохрани мою тайну, и я сохраню твою.

— Договорились, — смеётся в унисон со мной Одэйр.

Но мне уже не смешно: я хочу сказать парню кое-что очень важное. Музыка стихает, а мы продолжаем стоять друг напротив друга.

— Знаешь Финник, я не уверена, есть ли счастье в мире, где нам с тобой выпало жить: слишком редко оно встречается таким, как мы. Но если оно все же существует, то это все, чего я тебе желаю. Счастья.

С этими словами я легко целую его в щеку, подвожу к Энни и соединяю их руки.

— Это ваш день, ребята. Наслаждайтесь. Вы заслужили.

Оба выглядят растроганными. Китнисс смотрит на нас с удивлением. Непривычно видеть меня доброй, да, Сойка? Улыбнувшись им напоследок, я поворачиваюсь, мельком оглядываюсь по сторонам и ухожу к себе. Хеймитча не видно.

Он ждет в отсеке; мне даже не нужно включать свет, чтобы увидеть гостя, сидящего на моей кровати. Смятый галстук лежит рядом, рубашка расстегнута до груди, волосы взлохмачены. В молчании зажигаю настольную лампу, приближаюсь к зеркалу и пытаюсь снять платье. Ставшая вдруг страшно неудобной ярко-зеленая тряпка смотрится на мне до крайности нелепо и уродливо. Хеймитч встает, подходит и осторожно расстегивает молнию.

— Если бы Президент Тринадцатого была мужчиной, — тихо замечает он, — я бы подумал…

— Что я влюбилась? — почему-то его ревность — или даже мысль о ней — вызывают у меня смех.

Наверное, не надо было пить столько сидра.

Мужчина хмуро кивает.

— Но, — он продолжает говорить, задумчиво теребя застежку, — тогда бы тебе хотелось танцевать только с ней. А ты соглашалась на танец со всеми, кроме одного человека.

Мой смех обрывается.

— Почему ты больше не носишь ту подвеску с волчицей? — настойчиво повторяет ментор.

Хеймитч смотрит в глаза моему отражению. Не выдержав его пристального взгляда, я опускаю голову и прячу побледневшее лицо за волосами. Что-то подсказывает, что в эту минуту ни одна из придуманных отговорок мне не поможет. В эту минуту ментор не услышит ни лжи, ни правды. Не сможет услышать.

— Ты не влюбилась в кого-то другого, детка. Ты просто разлюбила меня.

========== Глава 56. Невеста в черном ==========

Одна секунда. Стыд. Хеймитч все знает.

Две секунды. Страх. Я теряю своего волка.

Три. Замешательство. Что он сказал?

Четыре. Неверие. Разлюбила? Что это значит?

Пять. Гнев. Как он мог так подумать?!

Время уходит быстро, как песок сквозь пальцы. Хеймитч не двигается с места и не сводит с меня напряженного взгляда. Он ждет, и я, наверное, должна что-нибудь сделать, оправдать его ожидания. Повернуться к нему, обнять за плечи, взглянуть в глаза, встряхнуть и закричать, что это неправда, что он все не так понял, что между нами ничего не изменилось, что я люблю его совсем как раньше. Но я не могу. Растерянная и испуганная, я теряю дар речи и не могу издать ни звука. Тело цепенеет и не слушается приказов разума, который пытается дать объяснение происходящему, все исправить, спасти ситуацию. Громадным усилием воли заставляю себя обернуться, поднять голову и взглянуть на мужчину. И в этот момент Хеймитч вдруг притягивает меня к себе и целует. Он не закрывает глаза, и, заглянув в них, я вижу, как просыпается его внутренний зверь — дикий, безумный, опасный. И на этот раз опасен он для меня. Тонкая ткань платья с треском рвется под сильными руками мужчины, и цепкие пальцы вслепую блуждают по моему телу. Ментор уже не надеется, что я скажу ему правду, но ему так хочется если не услышать, то хотя бы почувствовать, что он ошибся в своих подозрениях. Горячие ладони ложатся на талию и спускаются все ниже, касаясь низа живота и бедер. Меня бросает в дрожь, когда, под давлением кончиков пальцев, я вновь ощущаю мучительную пустоту внутри. Его прикосновения похожи на объятия призрака. Они переносят меня в прошлое и заставляют заново прожить моменты, которые я хотела бы забыть, как самый ужасный кошмар. Грубые поцелуи царапают губы, щеки, шею. Я не отвечаю, и Хеймитч настаивает все сильнее. До боли сильнее.

«Соври мне», — умоляют его губы. — «Пожалуйста, соври мне. Соври так красиво, как только сможешь.» Но я не могу. Мне больно, страшно, холодно и невыносимо. Я отталкиваю его. Отталкиваю торопливо, пока он не перешел черту. Я ведь уже знаю, что если зверь причинит мне вред, если заставит любить его силой, между нами все будет кончено. Причина, по которой я с ним, вот-вот исчезнет: вместо того, чтобы защищать меня от боли, он сам причиняет мне ее. Все будет кончено, а я совсем не хочу этого. Не ожидавший удара ментор оступается и отлетает к противоположной стене. Его судорожный вздох напоминает болезненный стон. Я закрываю глаза и зажимаю уши руками.

— Скажи мне, что это неправда, Эрика, — просит, умоляет, заклинает меня мужчина, делая шаг навстречу. — Скажи, что я ошибся.

Слова едва доносятся до меня сквозь пелену почти панического страха. Я стою перед ним в одном нижнем белье, дрожу как осиновый лист и молчу, просто потому что не знаю, что сказать, какой подобрать ответ. У меня не получится объяснить, в чем дело, не раскрыв свой секрет. И вместе с тем не получится раскрыть секрет и не потерять Хеймитча. «Ты и так его теряешь», — шепчет внутренний голос. — «Вот, например, прямо сейчас». Конечно, ментор принимает мое молчание на свой счет, как знак согласия: «да, я тебя разлюбила». Он уходит. Мне очень хочется думать, что это оставленная открытой дверь — намек, что это не конец, что продолжение следует.

Во мне борются две Генриетты. Одна готова броситься за ментором, остановить его, признаться в любви, все объяснить. Но побеждает вторая — та, что слабее и трусливее первой. Забыв одеться, я опускаюсь на застеленную кровать и беззвучно плачу, уткнувшись лицом в колени. Меня не отпускает тяжелое предчувствие беды; я боюсь его потерять. Он уйдет, узнав обо всем, что случилось. Я чувствую, что подвела его. Со всех сторон, куда ни посмотри. Я боюсь проснувшегося в нем зверя и почти ненавижу Хеймитча за то, что заставил меня бояться силы, которой я доверяла больше, чем кому бы то ни было. И еще я боюсь, что те его слова — правда, а я слишком напугана, чтобы признаться в этом даже самой себе.

Сомнения, сомнения. От долгих размышлений я запутываюсь в своей паутине и, зажмурившись до звездочек в глазах, стараюсь поскорее уснуть. Но на этом все не заканчивается. Следующим утром просыпаюсь не от пронзительного визга будильника, а от чьего-то пристального взгляда. Хеймитч сидит в изножье узкой кровати. Заметив, что я не сплю, он протягивает руку и осторожно гладит меня по бедру сквозь тонкую белую ткань. От его прикосновений по коже бегут мурашки. Я моментально напрягаюсь. Явился завершить начатое прошлое ночью? Взгляд ментора скользит по комнате и цепляется за единственное яркое пятно в комнате — разорванное платье на полу, неподалеку от кровати. Серые глаза широко раскрываются: память услужливо подбрасывает картины прошлой ночи. Голос мужчины дрожит.