Игра на двоих

Десять минут спустя я сижу на сырой земле, прислонившись спиной к широкому камню, все еще хранящему тепло клонящегося к закату солнца, и подставляю лицо оранжевым лучам. Ветер треплет и без того взлохмаченные волосы.

— Решила подышать свежим воздухом? — раздается за спиной. — Тебе не повредит. Но когда ты уже перестанешь исчезать из моего поля зрения?

— Ты все равно каждый раз находишь и спасаешь меня. Не надоело? — парирую я.

Койн садится рядом, прижавшись своим плечом к моему. От нее пахнет горечью, как от чашки крепкого черного кофе. Совсем как о Хеймитча.

— Нет, — спокойно и с улыбкой отвечает она.

— А мне да.

Впервые за прошедшие недели хочется поговорить. Не о случившемся — о чем-то повседневном и малозначащем. Просто чтобы убедиться, что их жизнь продолжается. Просто чтобы убедиться, что свою жизнь я продолжать не хочу.

— Ты решила нарушить молчание? Я рада.

— Я и не молчала.

— Молчала. Тебе кажется, будто ты говоришь, но на самом деле твои мысли так и остаются невысказанными. Мне так врач объяснил.

— Ты говорила с врачом обо мне? Зачем?

— Если ты еще не поняла, я за тебя беспокоюсь.

— Наверное, бесполезно спрашивать, почему?

Женщина молчит так долго, что я теряю всякий интерес и перестаю ждать ответа. Она о чем-то думает, я вдыхаю запах стоящей на пороге Дистрикта осени.

— Много лет назад у меня была семья, — Койн подает голос так неожиданно, что я невольно вздрагиваю, почти было забыв о ее присутствии. — Во время эпидемии они оба заразились оспой. Муж скончался через несколько дней, дочка боролась до последнего. Она так не хотела умирать. Я тоже была больна, но выжила. До сих пор не понимаю, почему я, а не они. Потеряй мир меня, никто бы ничего не потерял. А без них он утратил весь смысл.

— Как ты с этим справилась?

— У меня было много дел: я стала Президентом. Перед смертью муж успел подписать указ о назначении меня своей преемницей. Не знаю, зачем он это сделал.

— Чтобы у тебя было много дел и не было времени страдать из-за его смерти. Он оказался прав. Из тебя получился неплохой правитель.

— У него получалось лучше, я все время чувствую себя его тенью. Каждый мой день начинается с вопроса, как бы он поступил на моем месте.

Усмехнувшись, Койн добавляет:

— Видимо, мне все время нужен кто-то, о ком я могла бы заботиться. После гибели семьи пришлось выбрать на эту роль свой народ.

Наступает моя очередь смеяться:

— Кого ты пытаешься обмануть, Аль? Ты делаешь это не ради народа, но ради самой себя. Притворяешься, что заодно с повстанцами, что действуешь только в интересах революции и светлого будущего, а сама танком идешь на Капитолий, чтобы свергнуть Сноу и занять его место. Я назвала тебя неплохим правителем, потому что ты в совершенстве освоила искусство манипулировать людьми, причем так, чтобы даже самые умные из них не догадывались, для чего их используют.

— Но ты догадалась.

— Я просто не верю в человеческий альтруизм. Мы эгоисты по натуре. Заботимся только о себе и своих близких, а до остальных нам дела нет. Какое-то время я думала, что одна такая, и ругала себя за это, но однажды, оглянувшись по сторонам, поняла, что все вокруг одинаковые.

— Бывают же исключения.

— Бывают. Но только до первой настоящей угрозы жизни, до момента, когда срабатывает инстинкт самосохранения. Тогда у этих исключений два пути — вернуться к правилу или погибнуть. А умирать не хочется никому.

— Интересная философия, — Койн внимательно смотрит на меня до тех пор, пока я не умолкаю.

— Скорее, личный опыт.

Ветер срывает листья с деревьев и заставляет их водить вокруг нас свой разноцветный хоровод. Альма ловит в ладонь одинокий листок, водит пальцем по его ребристому краю и, не поднимая глаз, признается:

— Когда мужа и дочери не стало, я подумала… решила, что смогу избавить себя от новых бед, если сумею все время быть на один шаг впереди, держать под контролем все, весь мир. Тогда он не сможет причинить мне боль.

— Власть над Панемом не вернет твоих родных к жизни. Ты как охотник, который гонится за призраком.

— Знаю. Но это решение вот уже много лет заставляет меня просыпаться по утрам. Придает сил, когда кажется, что я больше не выдержу. Позволяет найти смысл даже там, где его нет.

Расстояние между нами медленно, но неумолимо сокращается. Нет больше Победительницы Голодных Игр и Президента Дистрикта-13. Есть два человека и две игры, которые они ведут. Есть две сломанные жизни и, возможно, одно будущее на двоих.

— Скучаешь по ним?

— Немного.

Я никогда не умела утешать других и теперь не знаю, что должна сказать Койн в ответ на её откровения. Все осложняется ещё и тем, что этой женщине вряд ли нужно моё сочувствие, как мне тогда, в Штабе, не понадобилось её.

— Несколько дней назад был День рождения дочки. Ей бы исполнилось восемнадцать.

Несколько дней назад Койн нарушила сложившуюся традицию и не пришла ко мне в отсек с очередной порцией новостей. Теперь я понимаю, почему.

Кажется, её история окончена, но она продолжает, отвечая на мой вопрос:

— Я вижу в тебе то саму себя, то свою дочь. Не понимаю, что перевешивает — моя сила или её желание жить. Внешне ты совсем не похожа на нас, но после первого же разговора с тобой я не могу отделаться от мысли, которая, словно ядовитая кислота разъедает меня изнутри. Вот бы та девочка не умерла. Вот бы что-то случилось, и она бесследно исчезла из Тринадцатого, а десять лет спустя вернулась…

Голос срывается. Она делает глубокий вдох и пробует снова:

— …вернулась ко мне. С другой внешностью, с другим именем, с другой историей, но с той же жаждой жизни.

По мере того, как Койн говорит, её взгляд разгорается все ярче, и я с удивлением замечаю, что глаза женщины вовсе не бесцветны. Словно после многолетней зимы грязный лёд тает, обнажая кристально-чистые воды бурной и стремительной реки, в которых совсем чуть-чуть отражается небо. Не знаю, как называется этот цвет. Он прозрачный, светло-серый и голубой.

— В твой коммуникаф встроена система слежения и кардиодатчик на случай, если что-то случится. Я не хотела следить за тобой, словно маньяк за жертвой или тюремный надзиратель за заключённым. Мне просто важно знать, что с тобой все в порядке. Когда в лаборатории произошёл взрыв, я узнала о случившемся только благодаря браслету у тебя на запястье. Я держала тебя, истекающую кровью, на руках и думала, что потеряю во второй раз. И мне казалось, что с этим справиться я уже не смогу. Знаю, зря я тогда назвала тебя ребёнком. Мне никогда не понять ваших с ментором отношений. Но и убить себя из-за чувства вины и тоски я тебе не позволю. Ты заслуживаешь жизни, а не смерти.

— Слышала, Китнисс собирается во Второй? — то ли просто невпопад, то ли нарочно меняя тему разговора спрашиваю я.

— Ты же понимаешь, что я не отпущу тебя с ней?

— Я не хочу жить просто потому, что ты так хочешь. Не хочу жить ради кого-то.

— Почему бы тебе не последовать правилу, о котором ты рассказала мне пять минут назад? Живи ради себя. Живи просто потому, что хочешь жить. Живи так, как считаешь нужным. Просто живи.

Смеркается. Койн снова набрасывает на мои замёрзшие плечи свою куртку и заставляет встать с сырой земли. Мне приятна её забота. Все так же плечом к плечу, мы стоим и смотрим на небо, по которому плывут низкие лиловые облака. И в этот момент происходит что-то странное: с неба срываются первые снежинки, а мне, кажется, снова хочется жить.

Сейчас только конец сентября. Ещё слишком рано для снега и для того, чтобы смириться со смертью Хеймитча. Снежинки тают, так и не долетев до земли. А боль в груди слабеет, но не утихает совсем и навсегда.