Страница 101 из 102
Не говоря больше ни слова, Нгар пришпорил коня и устремился прямо на исполинов.
Шумаар скакал рядом, сосредоточенно глядя вперёд.
Туман продолжал убегать, растекаясь из-под копыт клубящимися полосами. Полосы отсвечивали желтым, красным, багровым.
Молча и бесшумно неслась лавина. Ибрисс держал копьё, — у него снова были руки.
Даггар поднял над головой меч, хотя в его груди еще зияли страшные чёрные раны.
Шаат-туур скакал спокойно, но в любой момент был готов выхватить саблю. От него и от коня начал валить пар — жар кипящего Рва начинал ощущаться даже мёртвыми.
И скакали бок обок Верная Собака и сын рыбака по имени Маркус, и умерший не прощенным Азан, и какая-то мумия, с которой неземным ветром наполовину сорвало саван, и мёртвые защитники Тцары, и мёртвые покорители Кута. Хуссараб — рядом с арлийцем, таосец — с нуаннийцем. Раб — рядом со своим господином. Потому, что здесь все стали равны.
Они не знали времени, и не знали, сколько суток, или месяцев, или лет пробежало на земле. Да это уже и не было важно.
Важным было то, что Сидящие у Рва, каменные идолы с едва намеченными резцом небесного творца лицами и руками, не приближались. Они словно передвигались вместе со всадниками, летевшими вперёд, и вместе с ними передвигался, отползая, гигантский бездонный Ров, который нельзя догнать, и нельзя ни погасить, ни заполнить…
— Позови Шаат-туура, — ровным голосом, будто и не было бешеной скачки, сказал Нгар Шумаару.
Шумаар отстал, а через мгновение (или через месяц, или через столетие) появился снова. Теперь рядом с Нгаром оказался и Шаат-туур.
— Назови вслух их имена! — крикнул ему Нгар.
Шаат-туур кивнул, сразу же всё поняв. Привстал в стременах и выкрикнул в пространство, в немые тёмные спины гигантов, заслонивших весь мир:
— Аман-Бар! Аман-Ек!.. Адам курулган!
Бешеная скачка продолжалась. Нгар не сразу понял, что произошло, а поняв, уже не смог остановить коня.
И они продолжали мчаться по ровной чистой степи, залитой лунным светом, мимо курганов, мимо каменных баб с равнодушными плоскими лицами, мимо сияющих серебром озёр, редких рощиц, торопливых ручьев. Белая ковыльная степь ходила под ними волнами. Летели куда-то колючие шары перекати-поля, и ветер пах бессмертной, вечно цветущей полынью.
Они летели под чистым звездным небом. Постепенно прощаясь с землёй, отрываясь от нее. Прямо к звезде по имени Екте.
Мёртвые скакали к ослепительному сиянию, которое поднималось над чёрной землёй. А земля отдалялась и начинала менять свой цвет; она опускалась, почти падала вниз, становясь голубовато-фиолетовой.
На лицах всадников появились подобия улыбок. Теперь они были почти счастливы. Нет, они были абсолютно счастливы — потому, что каждый получил своё.
Каждый из них видел то, что было для него самым дорогим: для кого-то — цветущая степь, пахнущая горькой полынью, для кого-то — желтый песок и изумрудная зелень волн, для кого-то — лес, полный щебета птиц и звенящих, как струны, солнечных лучей.
Они возвращались.
Все они возвращались домой.
— Сидящие у Рва исчезли потому, что не стало той силы, которая родила и поддерживала их. Великий круг кочевий распался, — сказал Шумаар спокойно и негромко, словно не скакал на коне во весь опор, и сзади не было огромного, летящего галопом, войска.
— Что? — не понял Нгар.
— Хуссарабский круг распался. Великое кольцо — это когда все племена, все кочевники начинают кочевать одновременно, по ходу солнца. Такой круг собирается только раз за всю историю. Он собрался — и возник Ров, и возникли те, кто сторожит его. Теперь круг распался. И Рва больше нет. И нет Сидящих у Рва.
Нгар кивнул.
— Я понимаю. Этого Рва, может быть, и нет. Но тот Ров, который вырыт перед каждым человеком, пока он жив, — остается. И живые отталкивают Ров от себя, отталкивают день за днем, год за годом. От себя, от своих друзей и близких. И всё-таки не успевают. Однажды следующий шаг становится шагом в пропасть.
Он взглянул в глаза Шумаару:
— Мы тоже не успели, брат. Так бывает всегда. Самое важное в жизни никогда не успеваешь сделать. Всегда слишком поздно. Добро нужно делать вовремя. Прощай, называвший себя Шумааром.
— Прощай, повелитель Нгар. — ответил Шумаар и крикнул: — Кош, кош, аман бол!..
Легкий туман подёрнул степи, горы, леса, и море.
А потом поднялось солнце и растопило мутную завесу, которая сотни, а может быть, тысячи лет затягивала землю.
Конечно, растопило не навсегда. Но хотя бы на этот раз. Хотя бы на этот…
Киатта
Крисс внезапно застонал. Лекари, сидевшие вокруг, очнулись от дрёмы, а с подоконника с грохотом свалился Сейр.
Раздвинул лекарей, которые разом загомонили и стали наперебой совать Криссу лекарства. Взял руку Крисса и почувствовал, как она теплеет, как постепенно в неё возвращается жизнь.
Сейр посмотрел на лекарей, улыбаясь так, как не улыбался ещё никогда в жизни.
Крисс шевельнулся и открыл глаза. Сейр склонился к нему, позвал вполголоса:
— Крисс! Крисс, ты слышишь меня?
— Адам… — прошептал Крисс. — Адам курулган…
— Что? — Сейр в недоумении оглянулся. — Что он сказал?
И внезапно, потеряв всякую власть над собой, завопил:
— Кто-нибудь здесь знает, что он сказал??
Шевельнулся лекарь, приведённый Лухаром.
— Я знаю, господин, — проговорил он каким-то странным голосом. — Это по-хуссарабски, вернее, на языке Белого Юрта. Так называют племена хуссарабов, которые живут южнее Большой излучины Тобарры. Видите ли, их языки очень сильно различаются. Учёные считают даже, что это — совершенно разные народы, хотя и вышедшие в незапамятные времена из одного обширного пле…
— Что ты мелешь? — прервал его Сейр, дрожа от ярости. — Я спрашиваю: ЧТО ОН СКАЗАЛ?
Лекарь удрученно пожал плечами:
— Он сказал: Погибли люди.
Подумал, вздохнул и добавил:
— Но что это означает в данный момент…
— Тьфу ты! — в сердцах сказал Сейр. — Да ничего это не означает! Ему просто приснилось, привиделось что-то. Уйди!
Лекарь нахмурился, вжал голову в плечи и строгим голосом произнес:
— Не тебе решать, господин темник, когда мне уйти. Я лекарь, а не воин, и служу больному, а не тебе.
Сейр на мгновение вытаращил на лекаря глаза, потом рассмеялся и повернулся к Криссу:
— Крисс! Ты узнаешь меня?.. Киа-та-Киа, Крисс!
Он хотел потрясти Крисса за плечи, но тот же самый маленький лекарь строго отвёл его руки.
— Он ещё не совсем пришёл в себя. Отойди, господин. Не мешай. А если тебе не стоится на месте, то, если хочешь, сходи и сообщи родным о том, что больной очнулся.
Фрисс вошел, держа мать на руках, как ребёнка. Арисса была легка, как пёрышко, но она страшно переживала, что не могла идти сама, и что её могут увидеть в такой неудобной позе, на руках у собственного сына.
Фрисс опустил королеву на ноги у постели Крисса. Кто-то подставил ей скамеечку и Арисса машинально села, не отрывая рук от Крисса: руки быстро-быстро ощупывали его лицо, волосы; руки королевы бегали, руки смотрели.
— Ты жив, сынок. Ты жив… — по щекам Ариссы потекли слёзы, нос покраснел, и один из лекарей услужливо подал ей платок.
Арисса оторвала руки от Крисса, нащупала платок и звучно высморкалась.
— Я столько лет ждала тебя, мой малыш, столько дней и ночей… Никто не верил, что ты вернёшься, даже Фрисс, никто не верил, что ты живой…
— Это не совсем так, — буркнул Сейр как бы про себя.
Внезапно тонкая рука Крисса поднялась и коснулась головы Ариссы. Арисса вздрогнула и перестала плакать.
— Я вернулся, мама. Зачем же плакать? — чужим, надтреснутым голосом произнес он.
Топтавшийся позади матери Фрисс вдруг громко шмыгнул носом, прокашлялся и сказал: