Дети выживших

Сергей Смирнов

Дети выживших

Пролог

Под глухое бормотание наккаров десятки всадников сливались в сотни, сотни — в тысячи, тысячи — в тьмы.

Наккары были разными, большими и малыми. Были даже такие, которые приходилось везти на четырех верблюдах. Голос этих наккаров из буйволовых шкур разносился на расстояние дневного перехода.

Наккары звали в дорогу, ибо произошло то, что происходит один раз за всю вечность: бесчисленные круги кочевий слились в один огромный круг.

Шли люди и бесчисленные табуны, отары овец и стада волов, и тянулись верблюды, и катились со скрипом многоосные телеги. Одни из них маленькие, на одну семью, со шкурами на решетчатых стенах. Другие — огромные, на десятках колес, покрытые богатым белым войлоком, и тащили их тоже десятки медлительных волов. Волы шли медленно, неторопливо, и внутри юрты на колесах можно было пить чай или кумыс, не расплескав их из пиал.

Это были царские повозки, внутри было множество комнат — целые дворцы, со стенами, увешанными богатыми коврами и драгоценными тканями, с трофейным оружием, изукрашенным золотом и рубинами. В таких дворцах ехали любимые и нелюбимые жены военачальников, их дети и няньки-рабыни.

Все дальше на юг стремилась орда. Сначала — поднимаясь вверх, потом — спускаясь вниз. Так считалось: юг и север разделяет невидимый горный хребет, и у каждой стороны хребта свой цвет.

Кочующее воинство медленно клонилось все дальше к югу, за Белую гору. Некоторые кочевья уже перевалили гору и кочевали на той стороне невидимого хребта, — там, где не было в небе путеводной звезды, главной звезды — Екте.

Спускались с перевала воины и опускалась за горизонт звезда. За гребень мира, разделяющий белое и черное, север и юг.

Постепенно опускалась звезда — на три локтя, на два, на один. Пока однажды не исчезла совсем.

Больше не было звезды, которая показывала бы дорогу к дому.

Закатилась звезда хуссарабов.

Закатилась, и теперь уже навсегда.

Часть первая

Аххуман

Аххуман поднялся на Барьерный хребет, последний и самый высокий в горной стране Дукейн. Он возвращался домой — на разрушенный войнами Запад, где теперь воцарился наконец мир.

Эпоха Намуххи закончена. По крайней мере, на одном из бортов великой Земли-Корабля.

Аххуман оглядел изумрудные берега, зажатые между морем и горами. К югу, насколько хватало глаз, не было видно ни одного жилья. Разрушенные стены городов виднелись там и тут, затянутые буйной зеленью.

И нигде ни единого человека.

У его ног дымились разрушенные хуссарабами города Намута; далеко на юге небосвод полыхал кровавыми отсветами пожаров. Аххуман взглянул на север: дороги опустели, пустая гладь великой Тобарры ножом разрезала землю повдоль на две половины — и по реке не плыли караваны плоскодонок.

Наконец, взгляд Аххумана упал на северо-запад. Это были гиблые места: полупесчаная пустыня Шуалла, или, как называли её люди, Мёртвая пустыня, тянулась на сотни миль, а потом круто обрывалась вниз — и здесь царили смрад и испарения пересыхающей Лагуны — некогда морского залива, а сейчас мелководного озера с просоленными заболоченными берегами, на которых росла лишь жалкая растительность.

И вдруг взгляд Аххумана потеплел. Сначала он увидел пыль, а приблизив глаза, разглядел медленный и жидкий людской поток, тянувшийся через пустыню.

Он разглядел их — тысячи, десятки тысяч. Женщины, дети; скрипучие повозки, табуны лошадей, отары овец; воины, похожие на нищих; полумертвые путники, которые падают от усталости, и остаются лежать в ожидании стервятников.

Аххуман снова огляделся, теперь уже другими глазами. Беженцы шли с востока на запад и с запада на восток, с севера на юг и с юга на север; беженцы шли навстречу друг другу!

Аххуман закрыл глаза. И то, что он почувствовал, испугало его. Он всегда помогал людям, у которых Намухха и его орды отнимали родину. Но сейчас, впервые за многие века, он не мог помочь.

Аххуман опустился на раскаленный склон. Под его ногами, не замечая их, муравьиными колоннами упрямо ползли люди. Выжившие. Выжившие — и дети выживших.

А ведь это — только начало бедствий.

Он задумался. Он был в растерянности. Он вспомнил время, когда земля была кораблем, который носили по морю неистовые первобытные ветры. Вспомнил, как множились люди, как грузнел и оседал корабль, достраиваемый многими поколениями.

И вот теперь корабль — вернее то, что когда-то было кораблем, — приходил в негодность.

Был лишь один способ помочь несчастным. Не всем, и даже не большинству. И даже не многим.

Только тем, кто рядом. Быть может, всего десятку людей. Или даже двоим. Нет, хотя бы одному.

Иногда это бывает важнее забот о Вселенной.

Иногда только это и спасает Вселенную — помощь больному старику или голодному ребенку.

Он повернулся на юго-восток; там собирались черные тучи, окутывая снежные пики Туманных гор.

— Брат! — крикнул он.

Его крик покатился по земле, пригибая деревья, отражаясь от склонов, и уже раскатами грома докатился до туч над горами. Там, в иссиня-темном клубке, расползавшемся по ущельям и пропастям, сверкнуло ослепительное Древо Аххуама; изломанные ветви проросли сквозь тучи и погасли.

Тучи заклубились, и появился Намухха. Он стоял на вершине и прикусив губу смотрел на брата.

— Брат, — повторил Аххуман вполголоса, боясь потревожить живое, — я хочу вернуться к людям.

— А разве ты не возвращаешься? — заметил Намухха. Он повернулся боком, сунул свой громадный извилистый меч, побуревший от засохшей крови, прямо в чрево грозы. Вновь взметнулось Древо, ударив ветвями в утесы. Зашевелились снежные шапки.

Намухха подержал меч в тучах, потом вынул его — новый и сияющий, очищенный молнией, отмытый грозой. Полюбовался его сверканьем и сунул в ножны. Вновь повернулся к Аххуману.

— Настало твое время, — сказал он. — И ты возвращаешься. К родным пепелищам…

Он хохотнул.

— Нет, брат, — спокойно ответил Аххуман. — Я совсем другое имею в виду. Ты ведь понимаешь меня?.. Наш корабль зашатался. Люди истребляют друг друга с невиданной жестокостью. Кажется, еще чуть-чуть — и на земле останутся лишь жалкие кучки дикарей, которые будут бродить по лесам в поисках корма, забыв обо всем, что было.

— А развалины городов заметут пески… — продолжил Намухха. И деланно вздохнул. — Все это уже было, брат. Что в этом нового?

— Наш корабль… Земля. Разве ты не чувствуешь качки?..

Намухха склонил голову, послушал.

— И это бывало, — наконец сказал он. — То, что внизу, под слоем земли и воды, — оно еще не остыло. Горы тряслись и раньше, и земля уходила из-под ног.

— Из-под наших ног? Из-под наших с тобой, брат?..

Снисходительная усмешка пропала с темного лица Намуххи. Он поднял голову. Тучи, приподнявшись, тяжело поползли к югу, оставляя рваные клочья на мокрых гребнях хребтов.

Намухха облизнул внезапно пересохшие губы.

— Что-то я не пойму тебя, брат…

— Или не хочешь понять?

Они обменялись долгим взглядом, и Намухха сделал шаг назад:

— Ты хочешь вернуться на землю?

— Да.

— Вселиться в слабое человеческое тело?

Аххуман глубоко вздохнул:

— В мертвое тело, брат. Мы не можем вселяться в живых.

— Это ты не можешь! — торопливо перебил Намухха. — А я — могу!

Аххуман медленно взмахнул рукой. Взглянул в небо:

— Это уже не так важно.

— И ты, созидатель, будешь сражаться? — спросил Намухха. — Возьмешь в руки меч и пращу и бросишься в человеческий муравейник?

— Ты знаешь, — кивнул Аххуман. — Значит, ты согласен.

— Я еще не решил.

— Это тоже неважно. Мы возвращаемся к людям. Прощай, брат.

Он уже повернулся спиной и сделал шаг, когда сзади донесся хриплый смех, похожий на клекот.