Страница 48 из 109
Если не договоримся, имей в виду, у меня кроме наших собственных заводов, уже есть предложение от Тэда Джевелла, который приезжал во Владивосток к Крампу. И не с пустыми руками, как ты понимаешь, приезжал. Наши, конечно, будут долго запрягать. А вот дружок Крампа, пять лет служивший суперинтендантом на Нью-Йоркском флотском артзаводе, где над таким стволом как раз сейчас и работают, копытом землю роет.
- А что же вы Шнейдеру не предложили? Как-никак, а пока союзники... - с плохо скрываемым ядом в голосе осведомился Тирпиц.
- А то, что Государю надоело читать в утренних газетах сальные намеки о том, кто из его дядюшек вот-вот поправит свои финансовые дела достаточно для того, чтобы вновь совершить длительный вояж по ресторанам, кафе-шантанам и казино Лазурного берега. И, кроме того, французам веры нет по ряду более серьезных причин. Ты ведь в курсе, как эти господа отказались предоставить нам замок от их полевой трехдюймовки? А к "хоботам" их морских орудий ты не присматривался? Я вот думаю, что на дистанциях порядка семи-восьми тысяч метров, из них можно будет попасть в цель, размером разве что с Корсику. Все, что поменьше, может спать спокойно.
Но, Альфред, если не поторопятся твои, уговаривать не стану, - свято место пусто не будет. Извини за резкость, пожалуйста, но время сегодня - очень и очень дорого. Мне, после всего на этой войне пройденного, ясно одно: отстанем на старте - не наверстаем.
- Я тебя понял. И, пожалуй, не будем с этим откладывать в долгий ящик, тем паче, что Берта с сестрой в свите Виктории-Луизы. Как и кое-кто из их заводского руководства тоже здесь. Экселенц как в воду смотрел! Кстати, хочешь новость на тему. О которой, уверен, ты пока не слышал?
- Ну?
- Пока все мы были в Петербурге, много было разных встреч, обсуждений. Ну, про идею Государя, которую самым активным образом поддержал Экселенц, - о вхождении наших фирм в ваши крупные заводы, тебе уже, наверняка, сообщили...
"Знал бы ты, с чьей это все подачи закрутилось", - улыбнулся про себя Петрович.
- Но ведь была еще куча всяких светских и развлекательных мероприятий. Вообще, как русская столица нас встретила - это незабываемо. Но, вот тебе - нюансик: Берта и один из ваших промышленников - Борис Луцкий - несколько вечеров провели в обществе только друг друга, практически никого и ничего вокруг себя не замечая. Сказать, что это многих удивило, - поскромничать. Хотя, говорят, что они и раньше были знакомы, но тут что-то... э... вроде, сенсации вечера, наклюнулось, - рассмеялся Тирпиц.
- Да, мне как-то без интереса чужая личная жизнь, мне сегодня интереснее пушки, - прищурился Петрович, а про себя подумал, - "О-ля-ля! А вот это интересный оборот. Не было ни гроша, да вдруг - алтын. Если такая неожиданная комбинация выгорит, то нам - сам черт не брат! Надо бы царю предложить Луцкому титулок какой дать, завалящий, чтоб Золотая рыбка точно с крючка не сошла..."
- Личная жизнь, это важно, что ни говори. Ты прости меня, Всеволод Федорович...
- Это за что еще?
- Понимаешь, еще в Берлине я очень просил Экселенца договориться с Государем о том, чтобы они дали нам побольше времени пообщаться. И видишь, как вышло... тебе, вместо того, чтобы еще заслужено оказаться в объятиях любящей супруги, приходится снова мчаться с нами во Владивосток.
- Не кори себя. Я ей обо всем уже отписал. Жены моряков - понятливый народ. Тем более, что она сейчас счастлива возвращением старшего сына. И не сопляком с выпоротой задницей домой приехавшего, а мужчиной, офицером с Георгием в петлице.
Что же до меня, даже и не знаю, как это состояние пациента у врачей называется, но я пока, наверно, еще не отошел от всего. Короче - "возлюбивший войну"... - Руднев печально вздохнул, неуверенно повертел в пальцах свой опустевший бокал, после чего глубокомысленно выдал:
Эх! А, давай еще по одной, что ли? За наших домашних...
***
К моменту, когда вторая поллитра благородного вискаря окончательно исчерпала себя, Петровичу вельми захорошело. Принимающая сторона периодически поклевывала носом и пару раз роняла кусок языковой колбасы с вилки, но по-моряцки держалась. И это радовало. Настало благостное время трепа по душам, когда дамский вопрос уже вчерне обсужден, не получив развития исключительно за отсутствием этих самых дам в зоне уверенного целеопределения, но возвышенная душа поет и жаждет чего-нить эдакого, а физические кондиции пока позволяют телу не растекаться в горизонталь...
- Альфред, а вот, все-таки, скажи: с чего это ты еще в Берлине задумал именно со мной все эти дела перетереть?
- Что значит "перетереть"?
- В смысле, обсудить. Есть же у нас Степан Осипович. Начштаба Молас, наконец...
- Прикидываешься тугодумом? Или так понравилось звучание комплиментов?
- Честно? Приятно, конечно, - не стал скромничать Петрович.
- Я уж так и понял. Почему именно с тобой, спрашиваешь? Ну, все твои "трюки на трапеции под куполом" в начале войны, это само собой. Это ты и сам понимаешь. Но я регулярно прочитывал не только ворох газет, но и донесения моих наблюдателей на всех ваших эскадрах. А они, мой дорогой, достаточно объективны. И меня заинтриговал не "новоявленный Нельсон", как о тебе трубили щелкоперы, а то, как ты "чудил", приводя в чувство сонное царство во Владивостоке, и переставлял пушки на своих крейсерах.
- Ну, воевать-то мне надо было хоть чем-то, после того, как Камимуру не удалось на минах поймать.
- Другой бы, получив прикуп в два эскадренных броненосных крейсера, вряд ли бы помышлял о чем-то ином, кроме прорыва в Порт-Артур, под флаг к комфлоту.
Я был во Владивостоке в 1897-ом и думаю, что за эти годы там слишком многое не поменялось. Все-таки, ваши порядки я чуть-чуть знаю. Даже Чухнин не смог бы быстро привести порт, как базу, в должную форму для ведения войны, а он там и был всего-то год с небольшим. Да, конечно, там у тебя был док. Только вместо полноценного морзавода - лишь ущербные мастерские. Однако... Ты не ушел, ты стал упрямо вытаскивать на себя Камимуру! И вот это, Всеволод, было и неожиданно, и чертовски интересно.
Но, уж если хочешь совсем на чистоту, то после твоих первых блистательных побед в качестве командира крейсера, позже, уже в роли флотоводца, ты ничем выдающимся не отметился. Организационные дела, все эти доработки на старых и новых кораблях, что в Кронштадте и Севастополе с твоей подачи делались, причем в неимоверно сжатые для российской традиции сроки, - вот это меня и магнитило к твоей персоне в первую очередь. Про торпедные катера - вообще отдельный разговор.
А потом - новое откровение. Появилась информация, что общий замысел операции "триединого боя", когда "Ослябя" прорывался, - это не Моласа и его штабных работа, а тоже твоя. После этого, я сам уже готов был мчаться в Циндао, чтобы там как-нибудь исхитриться и с тобой пересечься. Но Экселенц не отпустил...
- И был смысл так торопиться?
- Если бы японцы тебя утопили, я бы не узнал очень много интересного. Ведь то, как ты выкручивался и импровизировал... это, знаешь ли, даже не талант. Это - дар. Именно про таких обычно и говорят: человек, опередивший свое время.
- О-та оно КАК... - Петрович чуть не подавился очередным бутербродом, - Альфред, ты не боишься, что я забронзовею и зазнаюсь окончательно?
- Ну, если я тебе и польстил, то, пардон, не слишком погрешив против истины.
- Чертовски приятно иметь дело с умным человеком. А кто из твоих парней моей скромной персоне уделял повышенное внимание, если не секрет? - прищурился Руднев.
- Или сам не понял? Рейнгард, естественно, он же неотлучно при штабе твоем был.
- Я так уж, на всякий случай спросил, - рассмеялся Петрович, - Кстати, Альфред. На будущее - это твой выдающийся офицер. Без преувеличения могу сказать, что в успехе нашей осенней операции есть очень серьезная его заслуга. Он Хлодовскому, Гревеницу, Щеглову и Беренсу помогал здорово. Собственно говоря, с его неофициального к ним подключениея, штаб мой и заработал, наконец, как добротный Локльский хронометр...