Мания приличия

* *

Сынри сказал, что мои документы будут готовы вечером. Я держала в голове его предложение, что смогу устроиться к нему на фирму, но меня пока сдерживал недостаточный уровень английского. Я никого там толком не пойму. С другой стороны, документы – это и шаг к возвращению домой, но… Как много «но!». И одно из них начинается на «ми». И я не о третьей ноте, хотя если сравнивать заместителя начальника паспортного отдела с музыкой, то там безумно околдовывающее созвучие, целое произведение, соната, симфония! Куда мне возвращаться, к кому и зачем? Я зареклась не замышлять ничего серьёзного до получения информации о том, что произошло у моих близких за время моего отсутствия, а сведения Сынри тоже обещал вскоре предоставить. Я спросила его разрешения на прогулку по пляжу под чутким присмотром Тэяна, на что мой жених-любовник потерзался сомнениями и коротко пробубнил: – Ну, если он согласится… Тэян же не на меня работает. – Напоминание о том, чей он человек, должно было как бы сказать мне о ненужности лишних контактов, хотя бы и опосредованных, с Драконом. Я позвонила Тэяну, и тот согласился, попросив лишь подождать до обеда, потому что у него какие-то дела. Ожидание меня не затруднило, и когда он приехал, мы первым делом отправились в ресторан перекусить, перенеся прогулку на потом, когда желудок будет сыт. Я знала уже достаточно хороших заведений в Сингапуре, но выбор оставила ему. Мужчина привёз нас в ресторан возле пляжа, где мы и собирались погулять после. Тот самый пляж, где должны были раствориться боль и время, но вместо этого усилились и повисли тяжким грузом. На улице было жарко, и людей бродило не так уж много, но из зала веяло прохладой кондиционера, и не будь здесь очень дорого, все бы набились сюда, потягивая лимонад. Мне бросилось в глаза два ярких пятна и, идя за Тэяном, я не смогла не замедлиться, разглядывая в сдержанной обстановке помещения желтое и красное вкрапление. Приглядевшись, я узнала Сынхёна и Йесона, последний в обещанном кричащего цвета пиджаке, а первый, наверное из солидарности, в алом. К тому моменту, когда и Сынхён меня заметил, подняв руку, их увидел и Тэян. И вместо того, чтобы искать свободный столик, мы подошли к ним. – Добрый день! Какая встреча! – поднялся Сынхён, кланяясь головой. – Вот уж правда. – Мой спутник оглядел их, пожимая руки. – Что это? Никак День Дурака, а я не в курсе? – Всего лишь проигранный спор, – улыбнулся Йесон, мельком покосившись на меня. – Ты тоже проиграл? – обратилась я к Сынхёну. – Нет, это добровольное, – пригладил он, как любимую старую собаку, полы пиджака. – Мы похожи на M&M’s? – Есть что-то… – Осторожно протянула я. В тридцать четыре года нормально наряжаться в шоколадные конфеты? – Как поживает ваша супруга? – переключила я внимание на Йесона. – Спасибо, хорошо. Мы сегодня уезжаем, – он указал на пиджак. – Наконец-то, это заканчивается. – Передавайте ей привет, – раскланявшись, мы прошли дальше. Да, Сынхён теперь доложит Джиёну о том, что мы с Тэяном по-дружески катаемся и гуляем по Сингапуру, но я не думаю, что Дракон и без него бы был не в курсе. Сам же Тэян всё может сообщить. У него же нет секретов от товарища, которым он так восхищается! – Ох уж этот чудак! – уселся Тэян, взяв меню в руки. – У него вместо мозгов уже лапша, похоже. – А я думаю, что он умный человек, – не оборачиваясь, сказала я о Сынхёне. – Ты знаешь его прошлое? – Мы встретились глазами, и в моих было видно, что я-то кое-что знаю. – Я был в тюрьме, когда его жизнь изменилась, – витиевато сообщил Тэян. – Ты знал его жену? – Почти нет. Видел один или два раза. – Я развернула из атласной салфетки зеркально начищенную вилку и, хотя мы ещё ничего не заказали, завертела её в пальцах. – Сначала Сынхён вызывал во мне дикое отторжение и презрение, но, вопреки всему, я начала его уважать. – Это не трудно. Он достойный человек. Наркотики – единственная его слабость. – Вспомнился тот момент, когда Сынхён подвел меня в ту комнату, из которой было видно, как занимаются любовью Кико и Джиён. А что, если он делился сокровенным? Показывал, что сам предпочитает вот так смотреть, представляя другое, вспоминая… Мечты устремленные в будущее, как у меня о Мино, приносят мучение неизвестности, но что тогда чувствует человек, чьи мечты навсегда остались в прошлом и обречены превратиться в прах? Поевшие, мы разулись и брели по песку вдоль воды. Любовь Тэяна ко мне незримо ощущалась, но именно она, мне кажется, создавала некоторое напряжение, мешая мне свободно с ним беседовать, как с Сынри. Да и Тэян чувствовал себя так же. Я хорошо помнила то внутреннее терзание, когда узнала, что Мино посетил проститутку, переспал с другой, пока я грезила его чертами, губами, хотя бы одним поцелуем. Что же творится в Тэяне, когда он прекрасно знает, что каждую ночь я сплю с Сынри? И ведь он по своему почину вручил меня тому, чтобы спасти. Иногда встречаешься с такими жестокими условиями выбора, что кажется, будто прежний вопрос «отдать девственность» или «не отдать девственность» – сущий пустяк. Не могу сказать точно, чем манил меня этот пляж. Здесь прошел один из последних вечеров до того, как судьба моя окончательно покатилась вниз. Возможно, ходя туда-сюда по этому месту, я пыталась вернуть то ощущение невинности, которое было во мне до её потери. Но время упущено… Хотя, если его не существует, то как его можно упустить? Оно не движется, а люди меняются. А что, если и это не так, и мы только надумываем себе лишнее, считая, что раз что-то случилось, логичнее было бы повести себя по-другому, нежели прежде. А что, если мы сами в состоянии не меняться? Джиён, по-моему, овладел таким искусством. – Тэян, ты когда-нибудь был счастлив? – сунув ладони в карманы шорт, спросила я его. – Скорее всего. До того момента, когда стал задаваться вопросом – а счастлив ли я? – Я понимающе кивнула. – В тюрьме больше не о чем было рассуждать, как о жизни, о прожитом, о сделанном, изредка о будущем, но из-за решетки оно никогда не выглядит обнадеживающим. Думаю, что именно это в местах лишения свободы и ломает многих, там слишком часто и обильно думаешь. – Расскажи что-нибудь о себе, – попросила я. Мужчина, которому я обязана не спасением – как выяснилось, ничего и не должно было со мной случиться в нижнем борделе, – но готовностью пойти ради меня до конца. Я ничего о нем толком не знала, кроме того, что когда-то он любил хорошую девушку, не ответившую ему взаимностью, а потом попал в тюрьму и его новая пассия ушла к другому парню, с которым изменяла ему всё то время, что они встречались. – Да что обо мне рассказывать? Я, как и Джи, с малолетства на улице и в криминале. Ничего другого у меня никогда не было, разве что лет до десяти. – А что родители? Где они? – Далеко, я с ними не общаюсь, – отвернулся к горизонту Тэян. Ясно, семья не излюбленная его тема. Бывает и так, что родственники не становятся самыми близкими людьми для нас. Не всем везёт родиться в кругу любящих, добрых, заботливых и благополучных мам, пап, братьев, сестёр, дедушек и бабушек. – Ты один в семье? – Нет, ещё младший брат… – он предугадал по взгляду мой вопрос: – С ним я тоже не общаюсь. Не видел его лет семь и понятия не имею, где он и кто. – Как же так… – Тогда мне казалось неважным всё, кроме денег, власти, а потом, когда ввязался в преступность, уже первостепенным было хотя бы выжить, победить, устранить соперников. Для этого пришлось многим пожертвовать. Тем, чем я не стал бы жертвовать сейчас. – Внезапно нас нагнал Сынхён. Со стороны ряда закусочных, снявший от пекущего солнца пиджак и оставшийся в тонкой бледно-серой рубашке, мужчина шлёпал по влажному темному песку в лакированных черных ботинках, к которым уже прилип этот самый песок. Брюки плотно закрывали ногу, не показывая даже цвета носков, потому пострадали тоже, слегка намоченные по краю. Я сравнила наши с Тэяном босые ступни с его пуританской закупоренностью. – Вы всё ещё гуляете? – мягко поинтересовался он. – А я вот проводил Йесона и тоже решил пройтись. – Шедшие мимо две девицы в купальниках, улыбаясь американскими улыбками, загляделись на Сынхёна, ища отклика с его стороны. Он был видным мужчиной, высоким брюнетом с благородными чертами, поэтому было на что клюнуть. И тем больше он привлекал внимание, что кроме него ни одного человека в брюках и офисной рубашке тут не было. Сделав вид, что не заметил, как с ним попытались флиртовать, Сынхён вытащил солнечные очки с верхней пуговицы, за которую они были зацеплены, и нахлобучил их на нос поплотнее, чтобы скрыть взгляд от яркого света и ненужных ему озабоченных переглядок. – Жарко сегодня. – Сынхён поправил указательным пальцем очки за оправу, чтобы не сползали, и я заметила на безымянном золотое кольцо. Как я раньше не видела? Он до сих пор носит его… – Да, душно… – согласилась я, понимая, что совершенно не знаю, о чем с ним можно было бы поговорить. У Тэяна зазвонил телефон и он, извинившись, достал его и отошёл что-то решать деловым тоном. – Ботинки не жалко? – решилась я, кивнув вниз, частично подозревая, что Сынхён мог и не обратить внимания на порчу обуви. Мужчина посмотрел вниз, отчего очки опять шевельнулись, и их пришлось придержать. – Да нет, – пробасил он глухо. – Крокодил уже мертвый, что ж его жалеть? – А живого тебе было бы жалко? – Каковы были рамки человечности Сынхёна? Шире, чем у Дракона? – Живых в принципе немного жальче, чем мертвых, – заметил он. Знал ли он, что Джиён рассказал мне о его жене? – Мы с Джиёном часто спорили о существовании загробного мира. Ты знаешь, наверное, об этом… – Жаль, что он спрятался за непроницаемыми черными стеклами, я бы хотела читать эмоции в его глазах. – Интересно всё-таки, есть он или нет? Я в него верила, но твой товарищ пытался убедить меня, что это всё ерунда. – Ты слышала когда-нибудь о Гарри Гудини? – Я покачала головой. – Был такой иллюзионист и фокусник век назад. Кстати, он и в России бывал с гастролями. Так вот, при жизни своей он хотел доказать, или вернее узнать, что есть нечто сверхъестественное, что существует место, где обитают души. Он искал медиумов и экстрасенсов, колдунов и магов со всего света, желая, чтобы они доказали ему, что призраки, параллельный мир, волшебство – существуют. Ни один не прошёл его проверки, все оказались мошенниками и шарлатанами. И вот, когда он умирал, как говорят, он оставил своей жене какой-то пароль, какой-то тайный знак, который он должен был подать, если бы вдруг остался духом или смог перебороть преграду, разделяющую мир живых и мертвых. Человек, который фактически обманул законы природы – настолько невероятны были его трюки – верил в то, что и смерть обмануть удастся. И вот, когда он скончался, его жена стала ждать и искать возможности связаться с его душой. Она тоже принялась нанимать медиумов и некромантов, которые должны были сообщить ей тот самый пароль в качестве доказательства, что Гудини «вышел на связь». Но ничего не произошло. Никто так и не назвал ей условленного. Даже великий иллюзионист не сошел с небес на землю. – Я не собиралась вставляться, но Сынхён предупреждающе поднял руку. – Только про Христа не надо. – Я и не думала… он же не фокусником был, в конце концов, – насупилась я. – Да? А, по-моему, превращать воду в вино и ходить по воде – это чистое шоуменство. Я так и представляю себе седого старца-отца, то бишь Бога, который говорит: «Сынок, я отправляю тебя к людям, наделяя чудотворными силами, чтобы ты дал им истину, учение и облегчил им жизнь, творя исцеление душ и тел», а Иисус такой, – Сынхён щелкнул звонко пальцами, – «Блестяще, побегаю по морю и наделаю алкоголя из водицы». По факту он больше смахивает на Брюса Всемогущего. Будь ты на его месте, стала бы доказывать своё божественное происхождение таким образом? – Слушай, я не хочу говорить о религии. Всё, давайте забудем, что я христианка, можно я буду молча верить? – Конечно, пожалуйста. – Сынхён развернулся к проливу, встав ко мне в профиль. Я дала отпор, но верила ли я уже, как прежде? Поздно было просить не говорить об этом, потому что всё во мне было в сомнениях. – Если праведный человек и грешник полюбят друг друга, а после смерти первый попадёт в рай, а второй – в ад, станет ли рай для праведника раем без возлюбленного? – Стесненная тем фактом, что не хочу открывать свои знания о его биографии, я растерялась, но ответ, казалось бы, был на поверхности. – Нет, я думаю, что без дорогих людей раем ни одно место не станет. – Примерно как роскошь Сингапура не делает меня счастливой без близких и любви. – Как же быть? – Не знаю. Возможно, душа после смерти забывает свои чувства… может, поэтому Гудини и не вернулся? Он всё забыл. – Сынхён задумчиво постоял, покачнувшись с пятки на носок. – Ужасно. – Что именно? – Солнце печет просто ужасно, – внезапно сменил тему Сынхён. – У тебя когда-нибудь было желание заплакать при виде солнца? – Кажется, у кого-то мозги припариваются и он начинает входить в привычное ему состояние. – Да вроде бы нет… а у тебя? – На рассвете, постоянно. Поэтому предпочитаю спать до обеда. – Что такого сентиментального в солнце? – Оно оповещает о новом дне. Воспевает жизнь и пробуждение, – спокойным низким голосом сказал Сынхён. Я опустила ресницы, начиная понимать, когда Тэян вернулся к нам, закончив разговор. – Ну вот, надо кое-куда съездить, порешать дела, – он кивнул мне. – Поехали? Отвезу домой. – Я посмотрела на не шелохнувшегося Сынхёна. – Что ж… до свидания! Приятно было… пообщаться. – До свидания, – отзеркалил мужчина, и мы ушли, а он так и стоял на берегу, обездвиженный, через черные линзы смотрящий на горячее небо, раскаленное солнцем, на которое он любовался в одиночестве, потому что кто-то, умерший три года назад, новых дней больше не увидит. Вечером Сынри привёз мне новый паспорт и вручил так торжественно, словно это были документы на владение целым государством. Я полистала с интересом удостоверение личности гражданки Южной Кореи, ознакомившись с псевдонимом. Вряд ли он мне пригодится, потому что паспорт требуется лишь для легитимизации меня, как человеческой единицы, а звать меня всё равно будут по настоящему имени. Оставалось узнать только, что творилось на моей родине, и эта моя просьба тоже была вскоре удовлетворена Сынри. Дней через шесть после дарения паспорта, он, в свой выходной день, свозил меня в ресторан, а оттуда мы заехали в какую-то контору, из которой он вышел с тремя папками, достаточно толстыми, чтобы заподозрить их в насыщенности и информативности. – Держи. То, что ты хотела знать. – Он тронулся, а я так и гладила обложки до самого возвращения в квартиру, не решаясь окунуться в правду, не зная, какой она окажется. – Я попросил сделать снимки для достоверности. Значит, там, внутри, ещё и кадры из жизни людей, которых я почти пять месяцев не видела… из моей прошлой жизни. Усевшись в зале, я разложила отчеты перед собой. Не подписанные, они никак не выдавали себя, в какой папке о ком говорится. – С тобой побыть? – спросил Сынри, стоя в проходе. – Нет, лучше не надо, – отказалась я и, когда он скрылся, решилась распахнуть первую. Там была фотография моего жениха. Он выглядел… таким же, каким я его и помнила. Ничем не изменился. Отодвинув снимок, я принялась читать. Все сведения о нём, чтобы я убедилась, что речь идёт о том человеке. Потом я перевернула страницу. Под прозрачную плёнку файла была подсунута другая фотография. На ней мой бывший суженый сидел в своей машине с какой-то девушкой, обычной, простой, ненакрашенной. Но мне потребовалось прочесть комментарии, чтобы убедиться, что она заняла именно моё место. В докладе сообщалось, что (судя по датам) через месяц после моего исчезновения, когда я была ещё в борделе Тэяна и боролась за свою невинность, родители моего жениха нашли ему другую невесту, убедив его в том, что я пропала безвозвратно. Отшвырнув от себя папку, я уронила её на пол, и из неё рассыпались ещё фотографии, где молодой человек держал новую спутницу за руку где-то возле своего дома, где он улыбался и смеялся, разговаривая со знакомыми. В общем, никаких признаков несчастья и горечи от потери. Сжав кулаки, я ногтями оставила красные следы на ладонях. Поднявшись, я наступила на снимок с его лицом и несколько раз топнула, сминая. Чертов семинарист! Даже Сынхён любит сильнее! Он за три года не разлюбил, а этот… этот… Пнув фото, я плюхнулась на диван и взялась за следующую папку. Лицо мамы на первой странице заставило меня сразу же заплакать. Сжавшись и беззвучно захныкав, я прижала глянцевую бумагу к груди. На мамином челе застыло горе и тревога. Не приходилось сомневаться, что это недавнишний кадр, такой она никогда раньше не была… и косынка, под которую она обычно убирала волосы, сменилась черным платком. Она думает, что меня больше нет… я принесла ей столько страданий! Фото отца явило его более суровым, чем раньше, появились новые морщинки, седина в бороде. Мои родные… пальцы дрожали, пока я перебирала фотографии братьев и сестёр, дедушки, бабушки… у них ничего не изменилось без меня, за исключением того, что они жили в напряжении и мучительной надежде. В отчете так же рассказывалось, что родители до сих пор пытаются заставить полицию продолжать поиски, не бездействовать, что они обращались куда только можно, и продолжают обращаться. Но во всём этом мой жених не участвовал. Он уже не был частью моей жизни, он добровольно свернул в другую сторону. Всё это мне потребовалось переварить, прежде чем браться за последнюю папку. Там должно быть всё о Вике. Что узнаю я там? Неужели недостаточно того, что я рисковала жизнью, охраняя свою честь ради того, кто не попытался приложить хоть какие-то усилия для моего возвращения? Мерзавец… я думала, что оставила в России самое достойное, а тут окружена скотами и подлецами, но теперь… даже Сынри выигрывал на фоне этой непостоянной сволочи! Месяц, Господи, он переждал всего месяц, после чего согласился завести новую невесту! И ведь его никто не принуждал, не угрожал. А я… готова была умереть, лишь бы остаться нетронутой. Ради него. Тварь. Открыв досье на Вику, я увидела её слегка поправившейся. Сколько у неё уже должен быть срок? Около четырех месяцев. Самые страшные подозрения, казалось, развеялись. Она не сделала аборта, и моя жертва не была напрасной. Но потом я внимательно стала читать о её жизни. Отца нет, старший брат женат, имеет маленького ребенка и живет отдельно, в двушке. Мать Виктории работала на кассе в одном из сетевых магазинов; вернувшейся в положении дочери не поверила насчет похищения, и уверена, что та где-то нагулялась и вернулась (о чем беззастенчиво рассказывает всем соседкам и другим кассиршам). Обеспечивать дочь и её приплод не желает, хотя из дома не выгнала. Вика, бросив учебу, встречается с каким-то зрелым мужчиной, который, возможно, обещает взять её на содержание. Захлопнув папку, я спрятала лицо в ладонях. Всё. Конец. Это то, ради чего я принесла себя на заклание? Это то, чего я хотела для Вики? Нет, я верила, что она обретёт счастье, вернувшись на родину, но счастьем там и не пахнет. Я могу примерно представить, в каких условиях ей приходится жить. В борделе Тэяна ей было бы лучше. Да, я так искренне считаю. Каковы же итоги? Жених доволен жизнью без меня, Вика недовольна ей из-за меня, семья моя не обрела покоя после моей пропажи. А я сама? Запуталась и потерялась. Ни стало бы моё возвращение похожим на случай Вики? Вокруг сплетни, злые языки, неустроенность… от меня, правда, никогда бы не отказались мать и отец, и упрекать не стали, поверив мне. Разметав снимки, листки и папки, я поднялась, плачущая, загнанная в тупик, совершенно обессмысленная. Ворвавшись на кухню, я увидела там Сынри, тихо пьющего кофе. Наши взгляды встретились. – Можно что-нибудь разбить? – хлюпая носом, с красными глазами, спросила я. Мужчина некоторое время помолчал, потом встал, подошёл к раковине, раскрыл полку над ней и, указав жестом «добро пожаловать» на тарелки внутри, отступил подальше, сев на место. Подойдя к мойке, я достала первую тарелку. Никогда не била посуду. Всегда было жалко, не видела смысла в порче вещей. – А-а! – бахнула я её об пол и зарыдала сильнее. – Сволочи! – Я достала вторую тарелку. – Почему?! Почему?! – Звон, очередные осколки. Рука сама взяла третью. Слёзы лились не прекращаясь. – Я же хотела, как лучше! Почему ничего не вышло?! Что я сделала не так?! – Грохнув две тарелки подряд, я выдохлась, напрягшись от дребезжания в ушах, вызванного своими же действиями. Сев на корточки, я уткнулась в коленки, плача. – Всё без толку… всё напрасно… бесполезно… Сынри присел рядом и тронул моё плечо. – Не стоило тебе этого показывать, наверное. – Я подняла на него глаза. – Стоило, очень стоило! Какой же я была глупой… каждый раз, когда я считаю, что узнала о себе всё, оказывается, что всё намного хуже! Я не должна была спасать Вику, я не должна была думать о своём женихе… зачем? Кому это всё было нужно? Мне? Но мне тоже лучше не стало. – Даша, что не делается – всё к лучшему. По крайней мере, я доволен результатом, – услышала я его ободряющий голос над ухом. – Если бы ты не пыталась спасти Вику, ты бы не пришла ко мне… – И ты бы трахался с какой-нибудь другой – какая разница? – Я посмотрела на него, горя ненавистью и гневом, относящимися ко всему миру. – Какая разница? – Сынри поднялся, отступив. Такое ощущение, что я чем-то задела его. – Да, в самом деле – нет разницы! – Выйдя быстро из кухни, он оставил меня одну среди осколков. Осколков посуды, моей жизни, моих надежд и меня самой, расколовшейся ещё мельче, чем эти пять тарелок.