Страница 39 из 105
====== Блудный сын ======
На яхте мы приплыли вовсе не к дому Джиёна, откуда отчаливали, а к какой-то пристани, среди множества других катеров, лодок и прогулочных корабликов, привязанных и покачивающихся в черноте ночи, освещенной вдоль прибрежной линии огнями. Они красиво отражались в черной воде, жемчужным ожерельем моргая на шелестящем прибое. Вообще в округе было так спокойно и тихо, лишь плеск, как шепот русалок, что едва ли не представлялось, будто мы возвращаемся с настоящего рандеву, где-то в укромном краю земли, далеком от каких-либо событий, а не в огромном многомиллионном мегаполисе. Я оставила плед на палубе, поэтому сделалось прохладнее, и ладони невольно потирали плечи под футболкой. Джиён не торопился, но двигался уверено и целенаправленно. Я не назвала бы его в этот момент нервничающим, скорее наоборот. Он был уверен в том, что делает, и чем всё закончится, но хотел разобраться со всем поскорее. В который раз вспомнились его заверения в том, что лично он никогда не участвует в насилии, только отдаёт приказы. Собственноручные грязные дела остались в прошлом. Но он присутствует и смотрит на многое, что делают его люди, не значит ли, что это всё-таки ему нравится?
– Можно я поеду домой? – стуча низенькими каблучками сандалий, шла я по доскам пристани позади Дракона. – Даша, давай не будем. Мы же уже обговорили, – нехотя бросил он. Рука его скользнула в карман. Я видела, как она сжала там пустоту, замерев, словно расстроенная невеста, не обнаружившая на назначенном для свидания месте жениха. Ни сигарет, ни зажигалки. Только привычка, создавшая рефлекс. Джиён обернулся, и его белозубая улыбка выделилась на фоне темноты. – Если ты хочешь спать, то потерпи, это не займёт много времени. – Я просто не хочу видеть… – Ты продолжаешь пытаться закрывать глаза на то, что происходит вокруг. Научись принимать всё, и тогда судить. – Не суди, да не судим будешь, – выдала я цитату, известно откуда. – Я предпочитаю не осуждать, да и ты не судья. – «А судьи кто?» – вспомнился мне Грибоедов. Джиён точно не читал его, но вдруг выдал кое-что близкое по смыслу: – А кто тогда вообще вправе судить других? Дипломированные судьи? Они, по-твоему, обладают наибольшим пониманием жизни? Или всё-таки просто законы знают, и следуют им, поэтому там всё правильно, а я противозаконничаю, поэтому плохой судья? Но судьи следуют законам людским, а не божьим. Насколько я знаю, в большинстве западных стран отменили смертную казнь, но этого добились сами люди, следуя гуманистическому развитию. А что там у нас по святым писаниям? Сжечь города с грешниками, истребить неверных, наслать мор, чтобы иноверцы вымерли… Так кто же судья более соответствующий указаниям твоего Бога – официальные представители государственного правосудия или я? – его глаза прищурились, мои тоже. Я запоздало прекратила раздувать ноздри от недовольного и возмущенного дыхания, выдав своё настроение. – По-твоему, правильно, когда за кражу кошелька сажают на несколько лет, за добровольный секс с семнадцатилетним парнем сажают лет на двадцать, потому что он несовершеннолетний, за педофилию сажают пожизненно, а за ложь, предательство, подлость, брошенных беременными девушек, немощными и одинокими стариками родителей, за истязание кошек и собак вообще ничего не делают? Это согласовывается с твоим представлением о справедливости и ненужности судить и вмешиваться? – Ты умеешь приводить сторонние примеры, с которыми я согласна, уводя разговор от того, о чем речь идёт прямо сейчас. Человек, которого ты хочешь убить, этого не заслужил. Кто ты, чтобы отнимать чужую жизнь? – Я тот, кого он предал, и именно мне решать, как с ним поступать дальше. Вот ты говорила мне о Вике… – я стиснула зубы, внимательно его слушая. – Она беременна, и кто-то поставил её в такое положение. Ты согласна с тем, что тот мужчина нуждается в наказании? – Вспомнив и представив вечно похотливый взгляд Сынри, я сказала: – Да. – Это наказание имеет право определить сама Вика? – Интересно, влюбленная по уши в этого мерзавца, она сумела бы вынести ему какой-либо приговор, или простила бы? – Возможно. В зависимости от того, каким оно будет. – Если она потребует смерти? – Нет, человек, сотворивший плохое, расплатится рано или поздно по божьей воле. Никто не избежит кары. – Джиён засмеялся, хлопнув себя ладонью по бедру. – Да неужели? Что ж, в который раз готов заявить, что приди к власти такие, как ты, всем тюрьмам открыли бы двери, и мы погрязли бы в преступниках и преступлениях. Жди, если тебе так хочется, небесного правосудия, а мой жизненный опыт показал мне, что действовать нужно самому. – Развернувшись, он пошёл дальше. Я тоже, за ним. – Джиён, не убивай никого. – Не трать силы. – Почему ты не хочешь пощадить его? – семенила я следом. – Простить одного – появится сотня. Закон дозволения и отсутствия страха. – Я прошу тебя. Разве не могу я воспользоваться правом королевы? – Он остановился, и на миг опять подобрел, заулыбавшись. Мы встали друг напротив друга, уже приблизившись к фонарям. Стало намного светлее. Подняв руку, Дракон коснулся пальцами моего подбородка, проведя по нему, потом по щеке, и отведя руку обратно. – Детка, во все века существует правило: королева может делать всё что хочет, только не вмешиваться в правление короля и не влиять на его власть. Всякое государство начинает разваливаться, когда женщина протягивает руку к пульту управления… – Он почему-то многозначительно расплылся, опустив взгляд вниз. – В России в восемнадцатом веке правила императрица, Екатерина Великая. Так вот, при ней государство было крепким и мощным, как никогда! Она расширила его границы, усилила авторитет, выигрывала войны… – Ну, об уникальности русских женщин я уже начинаю тайно догадываться… – Да нет, она была немкой, – внесла я историческую точность. – А-а, ещё один бутерброд? – Меня немного выбило из колеи его замечание, пока я не вспомнила то, что как-то попала впросак с сендвичами и бутербродами, как иностранными словами в других языках. Но только Джиён мог сравнить великую личность с закуской. Впрочем, он бы мне сейчас напомнил, что я сравнивала кофе с людьми. Мы ходим по кругу, обвиняя друг друга в том, кто начинает первым. Он сводит всё к детской возне, не позволяя сражаться с ним, как взрослый человек. Или я сама не доросла до его уровня и не в состоянии этого делать? – А ещё была Елизавета Английская. И королева Виктория… – Он больше ничего не говорил, просто шел дальше, а я всё пыталась заинтересовать его, остановить, уговорить, образумить. Нет, скорее наоборот, заставить отключить свой жестокий разум и включить сердце. Мы поднялись по лестнице на парковку, где какой-то служащий вручил Джиёну ключи от автомобиля, подогнанного к самому заезду. Властелин Сингапура сел за руль, а мне тот парковщик открыл пассажирскую дверцу, помогая забраться. Машина была низкой, так что я опустилась, как в подводную лодку. – Я мог бы в ответ тебе рассказать о Цыси, из-за которой от Китая в начале двадцатого века почти ничего не осталось. – Джиён завелся и тронулся, включив яркие фары, как огромные драконьи глаза, прозревшие ночную дорогу. – Но что проку от этих биографий, ушедших в прошлое? Я в любом случае не изменю своего решения. Здание, к которому мы подъехали, сначала показалось мне тем самым ужасным местом, из которого увезли нас с Викой в тот день, что мы пришли в себя и осознали, что произошло, откуда нас затолкали в бордель. Серые нежилые стены, не то достроенные, но не отремонтированные, не то и не достроенные вовсе. Но приглядевшись, я нашла разницу. Тот дом был скорее доделанным, но не сданным, а здесь ещё шла стройка. Сваи и железные каркасы торчали там и тут. По ту сторону, из-за возводящейся крыши, возвышались строительные краны, подсвечиваемые по ночам, чтобы их не задели вертолёты или самолёты. Рабочих, конечно же, в такой час не было. Временный забор отгораживал территорию стройки от улицы. У разведенных перед автомобилем Джиёна ворот стояло несколько мужчин в черных костюмах, с рациями и, скорее всего, оружием под пиджаками. Я могла лишь предположить. За воротами горели прожекторы, указывающие невыложенную ещё плиткой песочную дорожку внутрь. Дракон припарковался, вернее, остановился, где ехал, и заглушил мотор. Вышел. Я продолжала сидеть, не отстёгивая ремня. Джиён шагнул вперед, и был уже в метре от переднего бампера, когда осознал, что я не иду рядом. Он остановился и обернулся, поглядев на меня через лобовое стекло. Под его режущим взглядом я коротко вздрогнула, но покачала головой. Вернувшись, он открыл мою дверцу. – Выходи. – Нет, я не хочу. – Пока ещё вежливо, он протянул мне ладонь. – Пошли, прекрати устраивать свои сцены упрямства хотя бы сейчас. – Я не хочу видеть ничью смерть. – Не зная смерти, не понять жизни. – Его афоризмы как-то не внушали мне мужества и желания подчиниться. Наклонившись, Джиён щелкнул держателем ремня и, разгибаясь, прошипел мне в лицо: – Вылезай и иди! – Вокруг ходили какие-то люди, драконы, судя по всему. Я ненавидела в эту минуту их всех, и более других Джиёна, но решилась выйти, испепеляя его праведным гневом в глазах. Мне было далеко до умения вкладывать во взгляд столько силы и власти, что у получающих его подкашивались колени, так умел лишь он – Квон Дракон. Но это не мешало надеяться на то, что сверля ментальную дыру в его туловище, я чего-нибудь добьюсь. Взяв меня под руку, словно это меня должны были притащить куда-то и казнить (на секунду я так и подумала, испугавшись, как когда-то, увидев, как открылась железная тяжелая дверь, и вошёл здоровенный охранник), Джиён повёл меня вовнутрь. Неутрамбованный песок разъезжался под ступнями, за нами шли телохранители, угрюмые и молчаливые. Они тоже могли бывать палачами? Похоже, каждый здесь способен запросто убить кого бы то ни было. Внутренние перегородки ещё не были возведены, только колонны, столбы и несущие стены, на которых держались верхние этажи. Яркие лампочки горели там, где предвиделись лестничные пролёты и там, где на ночь оставлялись инструменты. Ящики и коробки, сварочные аппараты и дрели, тянущиеся непонятно откуда и куда провода, на земле лежало много чего. Мы перешагивали всё это и поднимались по приставным стремянкам куда-то наподобие строительных лесов. У ограждения уже стоял Сынхён, я заметила его издалека. Возле него толпились ещё какие-то типы. Я на всякий случай присмотрелась к ним, но ни Тэяна, ни Мино среди них не было. – Ну что, всё готово? – поздоровавшись, спросил Джиён. Друг кивнул ему вниз, когда мы подошли к этим же перилам. Я посмотрела туда и увидела вырытое углубление, как археологическая шахта укрепленное по бокам досками. Возле него стояло четыре человека, каждый из которых держал пистолет, направленный в центр между ними. У меня сжалось сердце. На коленях, среди них, с завязанными за спиной руками, находился пятый мужчина. Избитое лицо не помешало ему посмотреть наверх, сюда, где стояли мы, и у меня начало крутить внутренности от этого взгляда. Взгляда того, кто обезумел от осознания своей скорой кончины. – Джиён! – прокричал он, что эхом отдалось в гулких сквозных пространствах. – Джиён! Прошу тебя, прости! Прости, Джиён, ты же знаешь, мы все работаем за деньги… мы все продаёмся, Джиён! – Его голос заставил кровь в моих ушах ухать, как грозный филин. Нет, ворон, из тех, что каркают на кладбище. Дракон рядом со мной не шевельнулся, но смотрел на обращавшегося к нему внимательно. Меня затрясло. – Джиён! Прошу тебя, выслушай… давай договоримся! Джиён, я ведь могу теперь служить наоборот, только тебе… я добуду любую информацию! Джиён, скажи, что ты согласен! – Джиён ничего не говорил. Я не выдержала смотреть на мужчину и посмотрела на главаря сингапурской мафии. Ноль эмоций, бесчувственное наблюдение за происходящим. Меня пугали его глаза, там ничего не было, словно это не к нему летело прошение, словно не от него зависела жизнь! – Джиён, умоляю тебя, давай поговорим? Дай мне шанс, Джиён, слышишь меня? Прошу тебя! – Мне не хватало воздуха, хотя было свежо и прохладно. Я опустила глаза к пальцам Дракона, державшимся за перила. Они не вцепились, как делают это пальцы тревожащихся или взволнованных, они не побелели от напряжения. Я тяжело задышала, всматриваясь в них, не в силах дольше смотреть на лицо Джиёна. Правая рука оторвалась от парапета и поднялась. Следя за ней, медленной и плавной, я увидела, как она выросла перед Драконом, застыла, будто маятник, дошедший до крайней точки одной стороны, и, как он, тронулась дальше, подавая сигнал. Это был легкий жест, указавший на что-то внизу. Я развернула лицо туда, ахнув. Я и не посмотрела на что-либо, кроме пленника. Перпендекулярно ему, сбоку от ямы, стояла цистерна с цементом. Мужчина закричал. – Джиён! Пощади! Я умоляю тебя! Слышишь, Джиён? Я сделаю всё, всё что ты захочешь! Джиён! – стоявшие рядом парни с пистолетами стали подталкивать его к яме. Двое откуда-то взявшихся гангстеров приблизились к цистерне. Когда они её тронули, жидкость внутри колыхнулась, показывая, что ещё не застыла. – Джиён! Умоляю, пощади! У меня двое детей, прошу тебя! Что с ними будет? Позволь мне увидеть их в последний раз! Пожалуйста, дай мне ещё один день! Подожди! – Я заткнула уши ладонями, не заметив, когда начала плакать. Меня бросило в такой жар, что создалось ощущение, будто я тону в лаве. Надрывные крики предателя невозможно было для меня слышать, это был вой, вопль грешника из ада, из него словно уже вырывалась душа, покидая тело через невыносимую боль, его рвало этой болью и отчаянием, будто органы в теле кричали вместе с ним. От таких спазматических оров, должно быть, лопаются жилы. У меня натянулись все нервы, и я думала, что они порвутся, когда мужчину спихнули вниз, а цистерну с цементом подкатили к краю. С завязанными руками, ещё живой и дышащий, он должен был погибнуть медленно и мучительно, захлебнувшись или задохнувшись каменеющей жижей. Я перестала разбирать его слова, они слились в гул мук и страдания. Я упала на колени рядом с Драконом. – Джиён, прошу тебя, пощади его! Джиён, я прошу тебя, останови это! – Мне показалось, что я кричу не тише, чем умирающий внизу. Я не смотрела туда больше, мокрая от пота, безумная от жестокости. Схватив руку Дракона, я сжала её, как распятье во время молитвы. – Джиён, прекрати это! У него дети, Господи, он отец… Джиён, избавь его от мучений… оставь детям отца! Джиён, я умоляю тебя! – Он наклонил лицо, посмотрев на меня. – Встань, Даша, – только и сказал он. Спокойно, цинично и обыденно. – Джиён! Молю… верни меня в бордель, продай меня, как хотел, только прекрати это! – Его брови нахмурились. Крик фоном ещё стоял, душа меня, истязая. Я мельком заметила его свободную от меня руку. Она как будто бы мелко потряслась, прежде чем была сунута в карман. – Хочешь – кури, давай забудем обо всех наших пари! Я буду пить с тобой, если тебе это нужно, начну курить, что угодно, Джиён, только пощади этого человека, это невыносимо, Джиён, как ты можешь, Господи, как ты можешь?! – Перестань, – вырвал свою ладонь Дракон и отступил на шаг. Мне почудилось, что окружающим стало интереснее происходящее на нашем возвышении, а не внизу, но из страха или уважения, они старались не смотреть. – Я не буду пользоваться обещаниями, которые ты щедро даришь, пребывая не в себе. – Я… я… – кислород кончился, и прежде чем я надышалась им, чтобы заново наполнить легкие, я осознала, что на стройке повисла тишина. Всё было кончено. Боль пронзила меня насквозь. Прямо передо мной убивали человека, а я ничего не смогла сделать. Пусть это был незнакомец, но разве предательство подобного рода в этом криминальном мире зла такой уж кошмар? А тот, кто управлял этим, распоряжался, был мне знаком куда лучше. Я думала, что знаю его, что хоть немного узнала… но ему было плевать на мольбы, на слёзы, на упрашивания. Я не могла посмотреть в бок, туда, где всё завершилось, хотя бы там и осталась лишь ровная поверхность залитой канавы. Всё тело ощущало ломоту, как выжатое. Джиён развернулся и пошёл спускаться. Чьи-то руки подхватили меня подмышки, помогая встать. У меня с трудом это получилось, но когда я поняла, что помощь была оказана мне Сынхёном, я немедленно стряхнула с себя его касания и отстранилась. – Чудовище! – бросила я ему в лицо. Он лишь указал на меня кому-то из гангстеров и, поддерживаемая безымянным бандитом, я сумела спуститься, раза три чуть не завалившись. Ноги не слушались, я словно заболела чумой, которая тащила меня в могилу. Внутри распространилась жгучая грязь и мерзость, а в ушах ещё стояли крики, смешивающиеся с моими собственными слезами. Под руки, меня подвели к автомобилю Джиёна, в котором он уже сидел. Сама не своя, я стала упираться, голосить что-то, проклиная и покрывая его голову словами ненависти. Я пыталась вырваться, чтобы убежать куда-нибудь, не совсем – в Россию, а просто подальше от этого монстра в человеческом обличье, остаться в недосягаемости для него, в одиночестве, не видеть никого, избавиться от шума, прошившего мне сознание. Двое телохранителей запихали меня на моё место возле Джиёна, прикрыв дверь, которая защелкнулась от нажатия Драконом блокировки. Я уставилась перед собой на бардачок, ничего не видя, но зная, что если бы в руках у меня оказалось оружие, я бы не думая уничтожила водителя, сидящего справа. Слёзы катились по щекам градом. – Ты вела себя не как королева, – услышала я, но поняла сказанное не сразу. Что? После этого всего, единственное, что пришлось ему не по душе – это моё поведение? – Ненавижу… – тихо произнесла я, сжимая пальцы на коленках. – Ты тварь… ты дьявол, ты чудовище, исчадье ада, убийца, ирод… Как тебя носит земля? Умер, я хочу, чтобы ты умер, – твердо, искренне и иступленно, истово изрекла я. – Подождём божьей кары, она ведь настигает всех? – Не прошло и пяти минут после «казни», недавно живой азиат, теперь уже ставший трупом ещё не остыл, а Джиён засмеялся, не придавая значения ничему, кроме очередной иронии. – А-а!!! – закричала я, сорвавшись в истерику, опять зажав уши ладонями, согнувшись напополам. Нажав на газ, Дракон вылетел во вновь открытые ворота, увозя нас подальше от ужаса. Как много зданий Сингапура построено на крови и костях? Пытаясь не потерять рассудок, я стала вспоминать историю, рассказанную Мино, о губернаторе, поселившемся на запретном холме. Всех настигает наказание за самоуверенность и дерзость, за высокомерие и попытки быть неподвластными высшим силам, всех… Но я всё ещё рыдала и горлопанила, сама того не осознавая. Джиён остановился у обочины, быстро выпрыгнув из-за руля, обойдя машину и распахнув мою дверь. Я даже не пристегнулась, чем он и воспользовался, потянув меня наружу. Замолотив его по рукам, отбиваясь и бросая ему в лицо оскорбления, я была вызволена и вытащена на улицу, где Джиён тряхнул меня с такой силой, что у меня едва не хрустнул шейный позвонок. Но это подействовало. Мой рот захлопнулся. – Хватит! – гаркнул на меня Дракон. Я нашла в себе дух воззриться на него. Его темно-карие глаза пилили меня, но я посмотрела в них своими, голубыми. – Что ты такого невообразимого узнала сегодня? Что люди умирают? До этого ты пребывала в уверенности, что удел человечества – бессмертие? – Я не могла ничего сказать, просто не было сил. Дрожа в его деспотичной хватке, я словно уменьшилась в размере. – Или ты забыла, что я способен убивать? У тебя что, действительно, настолько короткая память, что если пару месяцев назад я спокойно мог застрелить тебя, но с тех пор ничего подобного не демонстрировал, то всё, ты думала, я стал добрячком, Далай-Ламой? Я не изменился, и каким был, таким и являюсь. Ты думала, что изменила меня? Чем? Слезами и испугом? Состраданием к предателю, который убил своими руками несколько десятков своих и чужих? Ты о сохранении его жизни молила? Только потому, что тебя разжалобили его вопли, недостойные мужчины? А если бы при тебе такую сцену закатил серийный маньяк, расчленивший сотню детей? Ты бы и для него просила о помиловании? – Услышав кое-что вразумительное и обоснованное, я попыталась перебороть тремор в руках и ногах. – Ты забыла наш разговор о перенаселении планеты, которая гибнет от количества недостойных? У тебя хоть что-нибудь в голове задерживается? Или там по-прежнему одна святость и библейская пропаганда? Зерна разума там не приживаются напрочь? – А ты… – сглотнув слюну, я тряхнула головой, откинув волосы. – Ты думал, что ты изменил меня? Чем? Угрозами и бесстрашием? Бесчувственностью и жестокостью ко всем, даже безвинным? Я не была предательницей, никого не убивала и не совершила никакого злодеяния, когда в ответ на мои мольбы ты принёс мне пистолет для самоубийства! – Он отпустил меня, дернув желваками. Посмотрел пронзительно, косо ухмыльнулся и повернулся спиной ко мне. – Даша… – произнес он моё имя. – Я не хочу менять тебя… – Он развернулся обратно. – Когда мы заключили сделку о королевской неделе… ты пообещала мне… помнишь, что? – Душу, – не моргая, вымолвила я. – Назовем это так. Речь шла о чем-то вроде того, что ты должна понять меня, испытать какую-то разновидность любви, приняв со всеми недостатками. Если ты не осознаешь, что я собой представляю, то ничего этого не выйдет. Ты должна понять меня не тем, каким ты себе меня представляешь, а таким, каков я есть. Да, если так угодно, я убийца, я чудовище, я бездушная тварь. Вот эту-то тварь ты и пойми, а не расчетливого уставшего дядю за тридцать. Умного понять трудно, для этого нужно достичь его уровня знаний. Сволочь понять тоже трудно, но для этого нужно достичь того же морального уровня. Иначе никак. – Я не хочу опускаться до твоего отвратительного уровня, – поморщилась я. – Мы говорили о том, что пойдём друг другу навстречу, не только я буду пытаться, но и ты… – Да, но я был девственником, как ты, я был наивен, как ты, я был молод, как ты. Я был верен, как ты. Я всё это знаю изнутри и всё это хорошо помню, я всё это пережил, и уже прекрасно тебя понимаю. Мне не нужно пробовать дважды, достаточно воспроизвести в себе. Что касается тебя… ты не испытала и сотой части того, что было в моей жизни. Сегодняшнее представление лишь посвящение, небольшое, но необходимое. – Чтобы понять тебя? Но понять ведь и значит, исходя из всего этого, измениться и уподобиться тебе! – Но ты же хочешь изменить меня, вернуть в лоно первозданной доброты, – Джиён безучастно улыбнулся. – Вот и скажешь, оказавшись в таком же положении, есть ли путь обратно. И если ты сможешь вновь стать самой собой, то я последую твоему примеру. Остаться тем, кем и был – легче легкого. Достаточно, как ты и хотела, не участвовать ни в чем, не видеть ничего, не пытаться разобраться… а вот уйти и вернуться – это другое, – я машинально водила головой слева направо, как бы отрицая его слова, но они укоренялись во мне. Как бы мне ни хотелось, чтобы информация отскакивала от меня, как от находящейся под бронированным колпаком, но они, эти зерна, эти семена приживались. – Процитировать тебе твоего Иисуса? На небесах больше радости об одном кающемся грешнике, чем о девяносто девяти праведниках, не нуждающихся в покаянии. Это Евангелие от Луки, если не ошибаюсь глава где-то пятнадцатая, где притча о блудном сыне. – Я во все глаза уставилась на него. Джиён улыбнулся теплее. – Да, безверие не мешает читать книги, как обычную литературу. В свободное от жестокостей время я люблю заниматься самообразованием. – Как я могла сражаться с Люцифером, который выбрал оружием сына Божьего и его слова?! Но неужели там так и говорилось, что раскаявшиеся грешники лучше праведников? Неужели Джиён прав, и нельзя быть по-настоящему понимающим благость Господа, не побывав под властью Дьявола? Притча о блудном сыне… да, ведь отец одарил вернувшегося неблагодарного сына, обидев тем второго, который никуда от него и не уходил. Я никогда не понимала эту притчу, почему возлюбил отец больше ошибившегося, а не того, кто ничего и не нарушал, не совершал подлостей? Выбор у меня не велик, либо согласиться с этой притчей и её моралью, а вместе с ней и с Джиёном, либо назвать её глупой, неправильной, и тем отвергнуть Евангелие и истину, принесенную Христом? – Подумай над этим, Даша, – остановил поток своей проповеди Джиён и указал мне на машину. Мы погрузились в неё и в молчании добрались до особняка, где я тут же ушла к себе, закрывшись и упав на кровать. Полежав некоторое время в темноте, я тихонько захныкала, но плач всё расходился, пока мне не пришлось уткнуться в подушку, чтобы его не было слышно в доме. Я всё ещё слышала предсмертные крики и мольбы того мужчины. Мне было плохо, что бы ни сказал Джиён. Это была прививка жестокости и бессердечности? После прививок часто перебаливают, но я не хотела бы, чтобы во мне поселился этот вирус. Я не хочу отдавать ему душу, не хочу становиться такой же, как же это было невыносимо и больно… В самом деле, не проще ли отдать тело? Пусть заберет его, пользуется, как знает, только не заставляет меня принимать такие вещи за норму. Это выше моего понимания, это не должно быть мною проглочено. Не должно! Безучастно принимать клиентов, не разделяя наслаждения и удовольствия, к которому они стремятся – это не такие великие муки, как те, когда перед тобой убивают кого-то, а ты ничего, ничего не можешь сделать и ощущаешь свою вину, хотя ни в чем не виновата… или виновата? А что вдруг, если бы не я, то Джиён помиловал бы его? Если он устроил всё, доведя до конца, чтобы помучить меня? О, Господи, нет, пощади, не дай мне стать причиной чужой беды! Я не вынесу этого… Не раздеваясь, я лежала и лежала, плакала и плакала, а сон всё не шел и не шел. А в голове отдавалось, как азбука морзе: «Джи-ён-по-ща-ди!». И как театр теней перед боковым зрением шевелились силуэты, выливающие цемент в ту яму. Меня тошнило, но я не нашла в себе сил встать и пойти в ванную. Стиснув челюсти, я смогла перебороть дурноту, и со всеми зверствами и ужасами, не выходящими из мыслей, кое-как уснула под утро.