Мания приличия

====== Товар ======

* *

Последнее, что я помнила, как меня попросили отойти в комнату полиции, потому что выявились какие-то проблемы с документами, а я никак не могла понять, в чем дело? В аэропорту был не очень чисто говорящий по-английски персонал, а китайского я не знала. Они что-то мне объясняли, и я пошла за ними, вошла в комнату без окон, где со служащим безопасности спорил какой-то мужчина, после чего меня попросили проехать в участок. Так я поняла. И зачем только я взяла рейс до Сеула с пересадкой в Шанхае? Ох уж эти китайцы! Ничего не поймешь. Я, растерянная, впервые летевшая куда-то за границу, последовала за незнакомцем в форме. Я знала, что законы в Китае очень строги и лучше не пытаться шуметь и дебоширить, но, увы, до участка и какой-либо официальной организации я не добралась…

В предложенной полицейской машине, куда я села, сидел неприятного вида тип, который тут же сунул мне в лицо какую-то вещь и, после полуминутного сопротивления, не понимающая, что происходит, я провалилась в черноту. Слабые всполохи сознания выбрасывали меня в реальность то в каком-то кабинете, похожем на медицинский, то в салоне какого-то грузового автомобиля, потом мне казалось, что я слышу гул самолета, но я никак не могла прийти в себя и начать ощущать действительность, а стоило пытаться ухватиться за какие-то картинки, держать глаза открытыми, как начинало тошнить, укачивать и клонить в сон с резкой головной болью. Я ничего не понимала и не осознавала, кроме страха и ощущения, что происходит что-то ужасное. В редкие мгновения прояснений я чувствовала на себе чьи-то руки. Мне мерещилась грубость… я уплывала в сон, в котором проносились воспоминания и то, что последним было в моей голове. Как здорово, что на последнем курсе, заканчивая на востоковеда и почти в совершенстве выучив корейский язык, я смогла накопить денег (частью позаимствовав их у родителей) и вырваться на каникулы в Сеул – город, который давно привлекал меня, столица страны, чья культура влекла к себе, заставив поступить туда, куда я поступила и выучить не очень-то модный, но зато очень сложный азиатский язык. Мечты сбывались, жизнь становилась интереснее, я впервые куда-то далеко выбралась без родителей, хотя мне было уже двадцать два года. Окрыленная и завороженная, с одним чемоданом и сумкой, налегке, я неслась навстречу приключениям и увлекательным прогулкам, и вдруг, эти странные люди, пропасть, провал в бессознание, тряска, потеря временных и пространственных ориентиров, иногда и ощущений, сменяющиеся неразборчивые звуки, то свет, то тьма, голоса на непонятном мне языке. Когда это кончится? Что происходит? Ну же, вырвись из этого омута, из этой мути… очнись! Приказав себе это, я поняла, что мысли более-менее собираются из беспорядочной кучи в стройный ряд. Я связно с собой говорю, отлично. Осталось открыть глаза. Я пьяно разлепила веки. Никогда не пила много, ничего кроме совсем легких напитков, шампанского или красного вина, но представление об опьянении было именно таким. Но я же не пьяная? Надо мной темнел серый потолок и я поняла, что полусидя лежу, с закинутой назад головой. Приподняв её, я ощутила боль залежавшихся мышц и, разминая шею, посмотрела вокруг. В небольшом помещении, метров десять в квадрате, без мебели и лишь с одним окном, за которым виднелась решетка, на полу, кроме меня, сидело ещё две девушки, испуганно озирающиеся и заметившие, что я очнулась. Кажется, они пришли в себя пораньше. – Где мы? – приложив ладонь к гудящему затылку, села я ровнее. Под нами были набросаны матрасы и наши верхние вещи, так что мы сидели не на совсем голом полу. По лицам девушки были русскими, но на секунду мной завладело предчувствие, что меня могут не понять. – Я не знаю, – покачала головой одна, едва шевелящаяся от предвкушения чего-то нехорошего. Вторая прижала к груди коленки и безостановочно всхлипывала. – Как… как мы попали сюда? – проникаясь обстоятельствами и общим эмоциональным состоянием, я начинала дрожать. Картинка постепенно складывалась, и я боялась себе признаваться в том, что угадываю, к чему все эти события. Мне не хотелось верить, что со мной могло случиться подобное. Я догадывалась, что если мои догадки верны, то я уже ничего не смогу сделать, я пропала. Меня ждет кошмар. Плачущая девчонка, видимо, осознала это в полной мере. Другая, что ответила мне, была немного стрессоустойчивее. – Я отдыхала в Таиланде, – тихо, скованно и растерянно посмотрела она на меня, вжимая голову в плечи. – С подругой. Взяли экскурсию на один островок… нас заверили, что в катере осталось только одно свободное место, и вторую заберут потом… я села, а все, кто был в катере, видимо, были бандиты, – поджав губы, она поборола нервную судорогу. Уверена, пережила не меньше, чем я, хотя, накаченные наркотиками, чтобы перевозились без проблем, мы, к счастью, хотя бы пропустили те моменты, когда нас таскали с места на место, обращаясь, как с товаром. А мы, кажется, им и были. – А ты? – я очнулась, боясь трясти головой, чтобы не вернулся звон внутри неё. – Я летела в Сеул. Самолет делал пересадку в Шанхае… мне сказали, что что-то не так с документами… я пошла с людьми… мне казалось, что всё так прилично, это ведь государственные служащие, – я не выдержала, и закрыла глаза. Рыдания подкатывали неудержимо. Где же мы?! Где? Куда нас привезли? Почему? Зачем? – Тебя тоже проверяли у гинеколога? – кивнула она вопросительно. – Гинеколога? – испуганно ахнула я. Никогда не была у этого пугающего врача. Да и зачем, если я девственница? Я посмотрела на свои джинсы. Пуговица была расстегнута. Тут же вспомнилось, что я открывала глаза в каком-то кабинете… о нет! Что это было? Зачем?! Я заразилась у третьей, которая не сказала ещё ни слова, и захныкала. Самая стойкая из нас, та, вторая, погрустнела и обняла себя руками. – Нас в бордель продадут, я думаю, – мрачно изрекла она. Нет, пожалуйста, скажите, что это не так! Я прижалась спиной к стене, с жалостью глядя на плачущую девчонку, но и себя мне было жаль не меньше. А ещё мне было жаль родителей, которые, наверняка, уже с ума сошли от волнения. Сколько дней прошло с тех пор, как я должна была расположиться в гостинице и позвонить им? Понятия не имею. Они, наверняка, позвонили в полицию, подняли на уши турагентство, туроператора, консульство, что ещё там нужно, чтобы меня нашли? – Я не хочу! – крикнула плакса и, завалившись на бок, уткнулась лицом в свой или чей-то пиджак, затрясясь от слез. Казавшаяся тяжелой металлическая дверь отворилась и, достаточно просто распахнувшись, впустила в себя здоровенного детину, грозно прошедшего до середины и вставшего перед нами. Мы две, смотревшие на это всё, напряженно затаились в ожидании. Третья, поймавшая нервное расстройство, даже не услышала, что кто-то появился. И когда наше внимание готово было сосредоточиться на этом огромном и устрашающем амбале, в дверях появились очередные посетители. Высокий брюнет в белой рубашке и брюках и, рядом с ним, невысокий брюнет в длинных пляжных шортах и цветной летней рубашке, на пуговицах которой висели солнечные очки. Чуть приотстав от них, шага на три-четыре позади, вошел последний, в строгом светло-серебристом костюме, явно моложе двух первых. Красивый. Его лицо ненадолго загипнотизировало меня. – Так, ладно, поглядим, что тут у нас, – деловито встал рядом с громилой невысокий, обращаясь к самому себе. Я удивленно округлила глаза. Он говорил на корейском! Я, конечно, заметила, что все трое, кроме охранника-переростка, были азиатами, но их конкретную национальность я разоблачила только по языку. Невысокий обратился к молодому: – Как-то они потрепано выглядят, сложно выбрать, – он стал водить по нам троим пронзительными глазами. – Их только что доставили, ещё не привели в порядок, – парень чуть подошел, чтобы смотреть с того же ракурса и разделять единомыслие со своим… собеседником. Я не знаю, кто они были друг другу. Красота более молодого опять немного отвлекла меня от ожидания неизбежного насилия, избиения и всего, что с нами будут делать. – Но так даже лучше, видна естественная ценность без прикрас. – Ага, а это что там? – ткнул невысокий на рыдающую, высунувшую нос, такой же красный, как и глаза. Он повернулся к охраннику: – Ну-ка, вытащи её и разверни ко мне. Качок направился к девушке и, когда та поняла, что мужик надвигается на неё, истошно завопила и бросилась в истерику, куда худшую, чем была перед тем. – Он тебе ничего не сделает! – поспешила её успокоить я, но та не слушала. – Он просто тебя им покажет, пожалуйста, не бойся! – мы все были русскими, но вот знали ли другие девушки язык этих людей? Я не думала, поэтому, пользуясь своим знанием, я хотела бы помочь, но было без толку. Приподнятая и поставленная насилу на ноги, брыкаясь и вопя, пыталась вырваться, но её крепко держали, пока невысокий приблизился к ней и разглядывал. Я стала догадываться, что он тут главный. – Зубы нормальные, волосы нормальные, кожа хорошая, только нервная слишком, – он покосился на товарища в белой рубашке: – Её же никто не обижал, чтобы довести до такого состояния, Сынхен? – Нет, сюда никто не должен был заходить, а пока их доставляли, вряд ли они хоть что-нибудь видели, кроме сладких снов, – они с улыбкой переглянулись. – Тогда жаль, что такая истеричка, – скучающе вздохнул он и шагнул дальше, ко второй, похищенной в Тайланде. – По внешности мне больше всего понравилась, но шейху предоставлять головную боль не хочется. А вот эта выглядит более уравновешенной, – он взялся исследовать ту, с которой мы не успели представиться друг другу. – Отличный кусок. Мне нравится. В глазах мысль есть, – девушка, ничего не понимая, смотрела на что-то говорящего ей в лицо корейца, поглядывала на меня, старалась держать себя в руках. Я дождалась и своей очереди. Незнакомец подступил ко мне и, окинув опытным взором грудь и бедра, прищурился на лице, после чего повернулся к своим. – Я определился. К шейху отправим эту, – указал он на вторую, в чьих глазах нашел интеллект. – А этих двух везите в бордель. – Что?! – крикнула я на корейском, увидев, что они развернулись, чтобы уходить и поняв, что это последний шанс что-то сделать. Вся троица удивленно обернулась и посмотрела на меня. Я кинулась к невысокому, но меня поймал за плечо охранник, не дав к нему подойти. Меня трясло, потому что я услышала то, чего боялась. Мы предназначались для того, чтобы стать проститутками, пройдя какой-то отвратительный кастинг. – Нет, только не в бордель! – Ты знаешь корейский? – заинтересованно приподнял брови тот, к кому я и обращалась. – Прошу, пожалуйста! Я не хочу в бордель, я не переживу этого! Умоляю, отпустите меня! – Ну надо же, – он дал отмашку верзиле, чтобы меня отпустили. Споткнувшись, я поспешно выпрямилась, и подбежала к этому невысокому типу, который казался похудее меня. Он опять сказал тому, которого звал Сынхеном: – Бывают же совпадения, да? Выловить рыбку, знающую наш язык. Хотя произношение её корейского как мой тамильский. С акцентом «понаехали», – он засмеялся, и ему вторили его спутники, хотя более сдержанно, чем он сам. – Вы отпустите меня? Прошу вас! – сложила я ладони, умоляя. Если понадобится, я и на колени упаду. – Ты серьёзно? – хмыкнул он и, достав из кармана пачку сигарет, закрутил её в ладони. – Вот так вот просто открыть двери и сказать «ой, прости, я был не прав, иди»? Так ты себе это представляешь? – и его лицо, и его тон источали издевку. Я держала ладони перед лицом, но плечи немного поникли. – Хотя бы сообщите моим родителям… – Нет, она смеётся! – но засмеялся-то он. Мне было не до смеха. Он опять поглядел на молодых людей рядом. – Отпустить её! Вот хохма, – теперь его взор вернулся ко мне. – Ты хоть понимаешь, сколько стоит одна твоя доставка? Да чтобы привести сюда одну такую идиотку, я трачу столько, что вы потом все вместе год должны отрабатывать. – Почему вы меня оскорбляете? – тихо поджала я губы. – Совсем не зная, называете идиоткой. Кто дал вам право считать, что вы умнее? – судя по его рассуждениям, он не был доброй души человеком и, конечно, обращать к нему просьбы я могла только под воздействием адреналина и выветривающихся наркотиков. – Но ведь это я сейчас тобой владею, а не ты мной, – нагло расплылся он в улыбке. – Значит, я умнее. Так, ладно, не парь мне мозги и не трать моё время… – я схватила его за руку и упала на колени. – Я умоляю вас! Верните меня в Россию! Я что угодно готова сделать, только не бросайте меня в бордель! – Что угодно? – цинично посмотрел он сверху вниз. – Ты думаешь у тебя есть что-то, что ты можешь мне дать? Ой, девочка, у тебя даже нет таких денег, чтобы вернуть мне мои затраты… – Я найду! Клянусь, если вы отправите меня домой, то я пришлю вам рано или поздно всё, что вы потратили, – он захохотал, поглядывая то на меня, то на товарищей. – Нет, ну вы слышали? Она вернет… ага, и адресок тебе дать, куда слать денежку, да? Послушай, мне незачем создавать себе проблем. В борделе ты отработаешь всё. Тем более что ты ещё нераздуплившаяся, так что твой первый раз я продам за хорошую сумму, – я не поняла слова, которым он меня назвал, и довольно произвольно перевела его себе на русский, как «нераздуплившаяся», изъяв смысл из последующей фразы. – Я не смогу… я не буду этим заниматься, – отпустила я его руку и покачала головой. – Я никогда не дам с собой это сделать! Никогда! – Да кто тебя спросит? – раздражаясь, бросил он и опять приготовился повернуться спиной. – Я покончу с собой! – выдала я то, что пришло мне в голову. И это была не шутка. Представляя, куда меня засунут, и что будут со мной делать, пусть я даже не могла представить это в подробностях, я готова была на всё. Ещё когда в дверях появился огромный качок и я подумала, что он начнет нас насиловать, мне захотелось скорее умереть, чем жить в подобных условиях. – Покончишь с собой? – притормозил главный. Ухмыльнулся. – Серьёзно? – Да, – уверенно кивнула я. – Отлично, – велев подождать его, он вдруг вышел. Я ошарашено вылупила глаза. Что он собрался сделать? Принести мне веревку с мылом? Двое солидных парней тоже не поняли его странного ухода. Сынхён смотрел насквозь меня, даже когда его взгляд попадал в эту сторону, а тот, молодой, пытался не смотреть вообще. Его умные глаза под изогнутыми бровями плутали где-то в своих мыслях. В дверях вновь нарисовался невысокий. Дымя уже зажженной сигаретой между губ, он нес в руке… пистолет. Я вскрикнула. Прищемляя сигарету в одном уголке рта, он произнес: – Что, страшно? – меня замолотила дрожь. Он направил на меня дуло пистолета и, не нажимая, видя, как я неловко пытаюсь выйти из-под прицела, игриво подергал дулом вверх-вниз: – Пиф-паф! Ну, что ты побледнела? Ты же хотела скорее покончить с собой, лишь бы не стать шлюхой? – я уже с меньшей уверенностью подумала об этом. Он подошел ко мне и, не отпуская оружия, вложил его мне в руку, придерживая, чтобы я не направила пистолет на него. – Тебе же твоя целка дороже жизни, верно? – сглотнув слюну, я ощутила на щеках слезы. – Давай, докажи мне это, не пустословь. Я подскажу, как это делается: открываешь ротик, пошире. Суёшь туда дуло и нажимаешь на курок. Одна секунда – и всё. Мозг отбрызгивает на потолок, ты труп, – рука моя дрожала, поддерживаемая его руками. Как врач, уговаривающий принять лекарство, он коснулся моего подбородка, чтобы я открыла рот и пододвинул к нему дуло. – В чем дело? Один щелчок, и твои страдания закончились. Никакой проституции. Героическая смерть за честь. – Джиён… – позвал из-за его спины красивый парень. – Не надо, может? – Мино, она же сама хотела. Ты можешь отвернуться, мягкосердечный наш, – введя дуло в рот, я плакала всё сильнее. Почему всё так? Почему в тот момент, когда жизнь казалась мне прекрасной и только начинающейся, она закончилась? Почему она должна была оборваться? У меня ещё столького не было, я ничего не успела повидать. Даже до Сеула не добралась. И вот… в неизвестном краю, в каком-то полузаброшенном месте, под присмотром негодяев и ублюдков, я должна покончить с собой. Это не так-то просто. Одна секунда, и меня больше нет. – Что, сомневаешься уже? Оказывается, жизнь-то подороже принципов, да? – ухмыльнулся Джиён. – Подумаешь, десять-двадцать мужиков в день будут засовывать в тебя свои члены, везде, куда захотят. Кстати, туда, где у тебя сейчас пистолет, тоже. Кто-нибудь ударит, кто-нибудь матом обложит. Но зато живая, а? Лучше ведь торговать телом, чем отдать Богу душу? – слушая его, я представляла всё это воочию. Как меня насилуют, как я ничего не могу с этим сделать… мужчины, десятки некрасивых, ужасных, чужих мужчин… закрыв глаза, я нажала на курок. Вздрогнув, я ждала, что всему настал конец. Пусть через адскую боль, но настал. Но выстрела не было. Я нажала ещё раз, подумав, что сделала что-то не так. И ещё. Открыв глаза, я поняла, что осечки происходят одна за другой. Джиён уже не сидел на корточках напротив, а стоял передо мной, беззвучно смеясь. – Черт возьми, ты серьёзно думала, что я дам тебе застрелиться? – его прорвало, и он загоготал. Непонимающая и растерянная, я бросила взгляд на Мино. Напрягшийся, он тоже верил в то, что случится смерть и теперь, всё ещё не расправив складку между бровей, расслабленно выдыхал. – Нет, ты и впрямь идиотка. Сказал же, я на тебя столько денег потратил, что пока ты не отработаешь их в моём борделе, хрена лысого ты хотя бы сдохнешь, это понятно? – он вырвал у меня пистолет и отдал его охраннику. – Я… я всё равно не дамся, – пережив, мне кажется, переход в загробный мир, успокаиваясь, но безнадежно, я не могла найти силы в себе даже встать. Я настроилась на смерть, и к жизни никак не могла пока вернуться. – Если вы не дали мне это сделать здесь, то я найду способ в борделе. – А я думал, что девушки, трясущиеся над своей честью, остались в наш век только на страницах книжек, – произнес Сынхен, со сдержанной, вежливой насмешкой оглядев меня. – Она просто в шоке и не понимает, что делает, – объяснил Джиён мои действия, выдохнув сигаретный дым облаком. – Понятия чести и принципов не существуют. Есть только глупость, которая в них верит, пока ей не предложишь что-то выгодное. Она трясётся над своей девственностью, но поухаживай за ней несколько неделек, признайся в любви, подари брюлики и цветы, и она раздвинет ноги. Хотя под дулом пистолета геройствует. – Я не раздвину ноги, даже если ты мне миллион заплатишь! – прошипела я, всей душой начиная ненавидеть этого человека. Скольких он уже похитил? Сколько судеб загубил? – А если я скажу, что верну тебя домой, если ты раздвинешь передо мной ноги? – не веря ушам, удивившись и рассматривая этого мерзкого индивида, я задумалась было, но он тут же изрек: – Видели? В глазах-то уже не то что сомнение, а почти готовое согласие потрахаться за отчий дом. Как я и сказал – всему есть своя цена, и ни один принцип не является окончательным, потому что найдется весомый покупной довод. Ну, ты не думай всерьёз о возвращении. Я пошутил. Если мне захочется тебя выебать, я сделаю это даром, но, всё-таки, мне важнее поиметь с тебя прибыль. – Послушайте, я могу работать не только проституткой! – попыталась я доораться до его разума. Если таковой был в просторах счетной машинки и калькулятора, которым, судя по всему, Джиён заменил мозги. – Да ладно? – карикатурно изобразил он удивление. – А я и подумать не мог! Разве женщины имеют другие профессии? – высмеяв меня в конец, он продолжал злорадствовать: – Кем бы ты могла быть? Русско-корейским переводчиком? Мне он не нужен. Сынхен, Мино, вам нужен русско-корейский переводчик? – Сынхен шутливо улыбнулся, Мино серьёзно покачал головой. – Надо же, никому не нужен… что же ещё? Горничная? Повар? У меня они есть. Чем же ты удивишь? Что у вас там в России умеют такое, чего я не найду больше нигде? – запутанная и обреченная, я никак не могла придумать, что предложить такого, чтобы выкрутиться. Со мной говорили, это уже был шанс. Большинство преступников и тупых мафиози никогда не размусоливают с жертвами, а этот Джиён, будь он не ладен, надо признать, обладал и интеллектом и желанием позабавиться, что и давало мне возможность говорить с ним. – Вы знаете что-нибудь об уникальных талантах России? – обернулся он к товарищам. – Хм, – Сынхен пожал плечами. – Кроме водки и матрешки я ничего не знаю об этой загадочной стране. – Неужели ни в одном из вас нет жалости? – посмотрев и на Мино, и на Сынхена, обвела я их троих глазами. Мино отвернулся к окну. – Неужели вы не можете смилостивиться и пощадить меня? Я готова на всё, просто прошу вас не отправлять меня в бордель… я не выдержу этого, – я посмотрела на всхлипывающую в углу другую девчонку, которая не понимала, что происходит и, вместе со второй, удивленно глядела на меня, как на инопланетянку, нашедшую общий язык с другими пришельцами. – И она не выдержит. – Если бы в нас была жалость, мы бы работали грузчиками в порту, а не занимались тем, чем занимаемся, – Джиён улыбнулся. – А если я скажу, что пощажу её, – указал на ноющую девчонку, – Если ты добровольно станешь проституткой? – тут же выдал очередную игру Джиён. Мне стало ещё более тошно. Зачем же он так всегда? Вопрос ребром, жестокость. Мне было страшно за себя, я не закаленная психически, воспитанная в любви, но строгости, где и передач для взрослых нельзя было посмотреть. Но я держалась лучше, чем другая. Спасти её ценой собственных мучений? Я никогда не чувствовала в себе героизма, но отец всегда говорил, что мы должны жертвовать собой на благо ближнего. Согласна ли я на это? Как долго живут шлюхи в публичных домах востока, принимая ежедневно по десять-двадцать клиентов? Я умру медленно и мучительно, но с осознанием того, что спасла другую жизнь. Стоит же чья-то жизнь поруганной чести и опороченности? – Если я могу верить, что девушка будет спасена и избавлена от всего этого, – несмело промямлила я, понимая, что подписываю себе приговор. – То пусть будет так. – Вот те на! – опять завеселился Джиён. – Мино, ты где откопал эту мать Терезу? – я шокировано посмотрела на парня. Так это он навел на меня? Но как? Почему? Это он виноват в моей злосчастной участи. Мино вытащил из подмышки три папки и, раскрыв первую, захлопнул, достал следующую и, удовлетворено кивнув, пробежался по строчкам, найдя нужное и зачитывая вслух: – Отец – приходской священник, мать – домохозяйка, образование – воскресная школа. Ты же говорил, найти как можно более порядочную. Я и нашел, – Мино пожал плечами и закрыл досье на меня. Откуда у них это всё? Насколько влиятельны эти люди, что нашли меня в российской глубинке, из которой я на электричке добиралась в областной город, где был университет с возможностью выучить корейский? Как они узнали обо мне? Как перехватили в Шанхае? Неужели есть подобные группировки на свете, которым всё нипочем? Которых не остановишь. – А-а, это та самая, – протянул Джиён. – Ну, ясно. Религиозная, потому и не смыслит ничего в жизни. Только любовь, всепрощение, и все дела. Пусть и дарит теперь любовь в непосредственном виде. – За что вы так со мной?! За что вы так с нами? – упала я опять на колени, попытавшись встать. Голос дрожал, слезы потекли неукротимо. – Неужели у вас нет матерей, сестер? Неужели трудно представить, как это ужасно? Вы же мужчины! Как можете вы пользоваться своей силой над слабыми женщинами? – я готова была уже бросать проклятья. Не желая слушать мои речи, Сынхён поспешил к выходу. Джиён храбро принял к сведению всё сказанное и, хмыкнув, побрел к двери. Мино задержался последним, говоря о чем-то вышибале-телохранителю. Потом, когда вышли старшие, он повернулся ко мне: – Где-то через час приедут за девушкой для шейха. Объясни ей, пожалуйста, чтобы приготовилась и не капризничала. – Где ты нашел нас? Почему я? – смотрела я ему в глаза. Он опустил их к папкам, возясь в них будто по надобности. – Ты поняла меня? Переведешь ей. – Это ведь на твоей совести всё это… – Мино зыркнул на меня, озлоблено, но не давая вырываться гневу наружу. – Не будь меня, на этом месте был бы другой человек. От меня ничего не зависит, я исполняю волю и приказы Джиёна, у меня нет никакой власти, – не веря в его полную беспомощность, я поморщила нос. – Если я умру, хотя бы пошли моим родителям обманное сообщение, что это было быстро и безболезненно. Пусть они будут спокойны, – он взялся за ручку двери, тщетно делая вид, что ничего не слышит. Я видела по его лицу, что он всё принимает к сведению. – Ты сделаешь хотя бы это? Одно сообщение! Разве это так трудно? – И успокой другую. Вас неделю не будут трогать, пока не убедятся, что товар понравился заказчику. Если он будет недоволен, то одна из вас пойдет на замену. Хотя, Джиён никогда ещё не ошибался со вкусами клиентов, – Мино пожал плечами и вышел. Охранник сел на стул перед нами. Мы вновь остались сами с собой, только теперь под присмотром. Собираясь с духом, я начала объяснять своим сестрам по несчастью, что ожидает каждую из нас.