Страница 33 из 43
В январе 1968 года начальник генштаба Ицхак Рабин подал в отставку, и когда Моше Даян в числе прочих генералов спросил Ариэля Шарона, кого бы он предпочитал видеть в качестве нового начгенштаба – заместителя Рабина Хаима Бар-Лева или командующего ВВС Эзера Вейцмана, Шарон назвал Бар-Лева. Почему он выбрал именно Хаима Бар-Лева, до сих пор остается загадкой: Вейцман был тем самым человеком, который разработал стратегический план Шестидневной войны и подготовил к ней израильскую авиацию; именно Вейцман принял на себя командование армией в первые дни войны, когда находившийся в состоянии сильного никотинового отравления Ицхак Рабин на три дня выбыл из строя – так что по всем параметрам его кандидатура была предпочтительнее. Наконец, Вейцман, в отличие от Бар-Лева, считался другом Шарона.
Остается предполагать, что причиной столь странной рекомендации была какая-то внезапная размолвка между Вейцманом и Шароном. Это тем более вероятно, что оба этих прославленных израильских генерала отличались, мягко говоря, не самым легким характером.
Заступив на пост начальника генштаба, Хаим Бар-Лев в первую очередь начал думать о том, как защитить новую границу Израиля с Египтом, проходившую по восточному берегу Суэцкого канала и, одновременно, обезопасить израильских солдат от бесконечных египетских обстрелов. В конце концов он решил строить вдоль этого берега канала укрепленные бетонные бункеры, в каждом из которых мог разместиться взвод солдат. Эти укрепления получили название "линии Бар-Лева". И именно "линия Бар-Лева" и стала причиной острого конфликта между Шароном и новым начальником генштаба.
Шарон был убежден, что "линия Бар-Лева" не в состоянии ни защитить израильских солдат от обстрелов, ни остановить египетскую армию в случае, если она решит форсировать Суэц и начать новую войну против Израиля.
– Мои доводы тогда были просты, – вспоминал Шарон на одной из своих встреч с журналистами, в которой участвовал и автор этих строк. – Я помнил о судьбе линии Мажино и линии Маннергейма – все эти основанные на принципе пассивной обороны системы, в итоге себя не оправдывали. Они рушились, как только противник предпринимал против них массированную и хорошо продуманную атаку. Такая же судьба, говорил я, ждет и наши укрепления на Суэцком канале. Из оборонительных сооружений дзоты могут превратиться в ловушки для наших солдат. А, следовательно, для надежной охраны границы нужно было не строить бункеры, а, с одной стороны, обеспечить постоянное мобильное патрулирование линии границы на джипах, а во-вторых, придвинуть к ней танки и артиллерию, которая бы достойно отвечала на египетские обстрелы. На те миллионы из госбюджета, которые были потрачены на строительство этих укреплений, можно было купить тысячу новых танков и десятки самолетов, которые обеспечили бы нам победу в грядущей войне.
Все это Шарон вновь и вновь повторял в те дни на заседаниях генштаба, но Бар-Лев и его окружение было настолько уверено в правильности своей оборонительной концепции, что поначалу просто пропускали аргументы Шарона мимо ушей. Тогда Шарон позвонил ряду известных израильских журналистов, дал им интервью, в которых высказал свою позицию, спровоцировав тем самым широкую полемику в прессе о том, нужна ли Израилю линия Бар-Лева.
Бар-Лев, в свою очередь, провел пресс-конференцию, на которой заявил, что идущая в газетах дискуссия является "отзвуком борьбы между одним любителем военных приключений и группой генералов, несущих на себе весь груз ответственности за безопасность страны". Но на большие обвинения в адрес Шарона Бар-Лев в тот момент не решился, еще испытывая чувство благодарности за ту рекомендацию, которую ему дал Арик.
Шарон, однако, после этой пресс-конференции не успокоился и продолжал требовать прекращения строительства укреплений на Суэце, тем более, что жизнь уже начала подтверждать его мнение о том, что бункеры не оправдывают себя, а в случае прямого попадания в них артиллерийского снаряда превращаются в смертельный капкан для тех, кто в них находится. Будучи уверенным, что большинство высших офицеров ЦАХАЛа в глубине души думают так же, как и он, но не желают ссориться с начальником генштаба, Шарон начал осторожно сколачивать внутреннее лобби в генштабе в свою поддержку.
Встречаясь с глазу на глаз с тем или иным генералом, Арик вновь и вновь приводил ему свои доводы против линии Бар-Лева и уговаривал "вместе поднять этот вопрос в генштабе". При этом Арик не был голословен – как всегда, он разработал свой план обороны Суэца и расчертил его на карте, с помощью которой и надеялся убедить своих товарищей по генштабу.
В итоге с точкой зрения Арика согласились только командующий ВВС Мордехай Ход и командующий бронетанковыми войсками Исраэль Таль, зато о ведущихся Ариком за его спиной разговорах стало известно Бар-Леву.
Конфликт между ними достиг своего пика в апреле 1969 года, когда было закончено строительство второго этапа "линии Бар-Лева" и в честь этого события в генштабе устроили нечто среднее между дружеской вечеринкой и рабочей конференцией. Выступавшие на ней офицеры говорили о завершении еще одного, чрезвычайно важного этапа в укреплении обороны страны, велеречиво рассуждали о том, что, вне сомнения, линия Бар-Лева – это важное достижение израильской военной и строительной мысли, желали начальнику генштаба дальнейших успехов в предпринятом им начинании и т. д. Взяв слово, расчувствовавшийся Хаим Бар-Лев поблагодарил всех собравшихся за теплые высказывания в свой адрес, пообещал и дальше преданно служить еврейской родине, а затем упомянул "некоторых офицеров", которые, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, плетут интриги и пытаются с помощью прессы вынести чисто профессиональные вопросы на широкое общественное обсуждение.
Сразу после того, как Бар-Лев закончил говорить, Шарон поднялся со своего места с налитым кровью лицом.
– Я хочу заметить, что если кто-то и виноват в том, что обсуждение профессиональных вопросов выплеснулось на страницы прессы, то только нынешний начальник генштаба, – начал Арик. – Не желая прислушиваться к чужому мнению, не извлекая никакого опыта из истории других стран, он упорно продолжает реализовывать свою, глубоко ошибочную идею, за которую мы уже заплатили человеческими жизнями, и еще втрое, если не вдесятеро заплатим в будущем. Профессиональная слепота и косность начгенштаба и тех, кто его поддерживает, очень дорого обойдется стране!
Обычно сдержанный, интеллигентный Бар-Лев после этих слов встал со своего кресла бледный от ярости и со сжатыми от ненависти кулаками.
– Вы посмотрите, кто это говорит! – сказал он. – Лично я не припомню более провальных операций, чем те, которые проводил ты, Арик, в Калькилии и Митле! Никогда ни до, ни после этого наша армия не несла столько совершенно ненужных потерь, как в тех сражениях. И я не помню, чтобы после этих провалов последовали какие-либо серьезные выводы в твой адрес. Ну, конечно, у тебя же тогда был очень высокий покровитель! Но если у кого-то и есть право на то, чтобы критиковать меня, то не у тебя, Арик! И того, что сейчас все присутствующие здесь наши товарищи своим молчанием поддерживают меня и осуждают тебя, мне достаточно!
В конце концов офицерам генштаба удалось развести Шарона и Бар-Лева в стороны и вернуться к обсуждению текущих вопросов, не подозревая, что этой словесной баталией между двумя генералами ничего не кончилось – напротив, все только начинается. Шарону удалось убедить минстра обороны Моше Даяна организовать специальное заседание генштаба, посвященное целесообразности линии Бар-Лева. Так как именно в те дни обстановка на египетской границе стала особенно напряженной и бункеры явно не оправдывали возложенных на них надежд, Даян согласился провести такое обсуждение.
Однако уже в начале этого заседания командующий Южным округом генерал Шайке Габиш в своем выступлении, по сути дела, повторил все обвинения Бар-Лева в адрес Шарона. Габиш говорил о том, что генерал Шарон своими интригами только мешает нормальной работе генштаба и армии в целом, одновременно запустив работу вверенного ему отдела, и было бы неплохо, если бы он вернулся к исполнению своих прямых обязанностей.