Страница 3 из 151
Баулин зачем-то отлучился на кухню и не возвращался уже с полчаса. Мне не терпелось узнать подробности происшествия, запечатленного бесстрастным фотообъективом, и, прихватив альбом, я тоже направился на кухню. Увиденное невольно заставило меня приостановиться в дверях: капитан третьего ранга развешивал на веревке только что выстиранные детские рубашонки, чулочки.
— Простите… Кажется, помешал? — пробормотал я.
— Что вы, что вы! — Баулин нимало не смутился тем, что я застал его за столь не мужским занятием, — Вы меня извините, что оставил вас одного… Оля всегда сама стирала Маришино приданое… Ну, и я… Так, знаете, чище… Как фотографии? — спросил он, увидев в моих руках альбом.
— Поразительные! — Я показал на последний снимок. — Николай Иванович, когда это снято? Кто это с Маришей?
— Алексей Кирьянов. Тот самый старшина первой статьи Кирьянов, с которым мы сегодня утром распрощались, — Голос Баулина на секунду оборвался, — Алексей спас Маришу во время моретрясения…
Мы вернулись в столовую.
— Вы, наверное, слыхали, что архипелаг Курильских островов, или, как обычно зовут его, Курильская гряда, — одно из звеньев знаменитого вулканического кольца, — раскрыв морской атлас, начал Баулин, — Кольцо это опоясывает Азию, Америку и южные острова со стороны Тихого океана и размещается оно в области так называемого разлома земной коры. Здесь вот, — легонько постучал он карандашом по карте, — как раз в соседстве с нашими островами находится одна из самых глубоководных впадин в мире…
— Тускарора, — подсказал я.
— Это раньше ее так называли, до пятьдесят четвертого года. Наши ученые выяснили, что она тянется вдоль всех Курил и Южной Камчатки, и назвали ее Курило-Камчатской. А самое глубокое место обнаружило советское судно «Витязь», в честь него ее и окрестили впадина «Витязь». Десять километров триста восемьдесят два метра! Эверест потонет с макушкой…
— Ничего себе, «разломчик»!
— Потому-то, — продолжал Баулин, — в Тихом океане и происходят моретрясения. Слыхали, конечно?
— Что-то вроде гигантских штормовых волн?
— Куда штормовым! Самая сильная штормовая волна не бывает выше двадцати метров, а в моретрясение на берег обрушиваются волны метров в тридцать-сорок, а то и во все пятьдесят…
Я невольно взглянул на окно.
Баулин улыбнулся.
— Думаете, не затрясется ли океан на этой неделе?
— Нет, я просто так, — смутился я, — Откуда же они набирают такую силищу?
— В этом-то и все дело. Обычная, поднятая ветром волна — не что иное, как колебание верхнего слоя воды. Даже у самых мощных штормовых волн слой этот не превышает полсотни метров. Это известно каждому подводнику. Погрузи лодку глубже — и никакой шторм тебе не страшен, хоть в двенадцать баллов. Во время же моретрясения колеблется вся толща воды от дна океана до поверхности. Вся. В волнение приходят гигантские массы воды, в тысячу… какое там — в десятки тысяч раз больше, чем в штормовом слое.
— Что же делается с кораблями в открытом море? Переворачивайся вверх килем?
— Даже не шелохнутся. Будете стоять на палубе и не заметите, что под кораблем прокатилась цунами. И не одна, а несколько, друг за дружкой.
Я хотел было спросить, почему эти страшные волны называются «цунами», однако Баулин предупредил мой вопрос.
— Цунами — это по-японски. В буквальном переводе: «большая волна в заливе». В названии и разгадка. Словом, представьте себе, что где-то далеко от берега в океане, в результате сильного подводного землетрясения произошло резкое, стремительное изменение рельефа дна, поднялось, скажем, оно или опустилось, значит, тотчас же поднялась или опустилась в этом районе и вся толща воды…
— И во все стороны пойдут волны?
— Какие? Как пойдут? Вот в чем суть. В открытом море, повторяю, вы их можете и не почувствовать — глубины огромные, и вместе с толщей воды поднимется и ваш корабль. Но чем ближе к берегу, чем мельче, тем все больше и больше волны будут нарастать. В особенности нарастает сила цунами в заливах, бухтах и проливах. Масса воды, сотрясенная подземными силами, обладает колоссальной мощью, а сужающиеся берега залива или пролива сдерживают ее. Тут-то и происходит стремительное нарастание цунами, тут-то, ища выход, они и обрушиваются на берег гигантскими крутыми валами, ломая скалы, сокрушая и смывая все на своем пути…
— И часто обрушиваются такие цунами? — поинтересовался я.
— Не часто, но бывают. В сорок шестом году,4 к примеру, катастрофа постигла несколько японских островов. Цунами снесли тогда все постройки на побережье залива к югу от Осака. А в апреле сорок шестого еще большая катастрофа произошла от гигантского моретрясения у берегов Северной Америки. Колоссальные цунами произвели опустошительные разрушения на Аляске, на Алеутах, в Калифорнии и докатились до Гонолулу на Гавайях. Как знаете, и Камчатку с нашими Курилами цунами иной раз тоже не забывают.
Баулин усмехнулся, добавил с горячностью:
— Были тут у нас некоторые, в панику ударились, чемоданы начали упаковывать… Скатертью дорога! Трусам и в большом городе по тротуару ходить страшно — вдруг кирпич сверху свалится. Ашхабадское землетрясение куда больше бед натворило. А разве уехали оттуда наши люди? Живут, строят. А наводнения и гигантские лесные пожары чем лучше? Перед природой отступать нельзя, покорять ее надо.
— Когда-нибудь покорим и цунами, — сказал я, подивившись про себя его внезапной горячности.
— Когда-нибудь… — снова усмехнулся Баулин, — Курилы нам не послезавтра — сегодня осваивать надо…Богатейшие острова. Одной рыбы сколько. Народу каждый год прибывают тысячи.
— Судя по тому, что вы рассказали, с цунами справиться будет трудно?
— А кто говорит, что легко? На первых порах нужно научиться предсказывать цунами. Для этого сейсмические станции и несут теперь круглосуточную вахту и в Южно-Сахалинске, и в Курильске, и в Петропавловске-Камчатском…
За окном поскрипывали ставни, тревожным гулом напоминал о себе утихший было с утра океан.
— Слышите? — кивнул на окно Баулин, — Разгуливается. Русские землепроходцы назвали его не Тихим — Грозным Батюшкой. А кое-какие господа возомнили, будто это их внутреннее озеро. Не знаю уж, чего тут больше — спеси или недомыслия. Общий океан, а если общий — и жить бы всем в мире, в дружбе…
Мерно, не торопясь отстукивали ход времени корабельные часы над большой, во всю стену картой Тихого океана, и он сам грохотал за окном на прибрежных рифах — Великий Грозный Батюшка.
Я снова посмотрел на поразившую меня фотографию: острая одинокая скала среди бешеных, вспененных волн, и на ней неведомо как уцепившийся Алексей Кирьянов с Маринкой на руках.
— Николай Иванович, насколько помнится, моретрясение произошло затемно, почему же на снимке день?
— Перед рассветом на берег обрушилась первая волна, а их, как вы знаете, было несколько. Океан так взбаламутился, что не мог уняться суток двое… Снимок сделан спустя семь часов после начала моретрясения… Это не я снимал, а наш штурман не растерялся, успел щелкнуть, — добавил Баулин, — Мне не до того было.
— И Кирьянов с Маришей столько времени держался на такой крохотной скале? — изумился я.
— На отпрядыше, — поправил капитан третьего ранга, — Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами — старинное поморское наименование.
— Их нельзя было снять с этого… отпрядыша из-за шторма?
Баулин утвердительно кивнул.
— Когда все это началось, наш «Вихрь» находился в дозорном крейсерстве в Охотском море, с западной стороны острова. Погода была как по заказу: волнение каких-нибудь полбалла, ни тумана, ни дождика. Даже луна из-за облаков выглянула — она ведь нас не балует, показывается раз в год по обещанию. Словом, погода для Средних Курил была самая редкостная. Время дозора истекало, и мы возвращались на базу в отличном настроении. Вторые сутки на нашем участке границы все было спокойно. А что может быть лучше для пограничника? У нас ведь, как знаете, участок боевой, география такая…