Ветер в лицо

Лиза смотрела на Лиду с тревогой и сочувствием. Она не ожидала от нее такой исповеди и раньше никогда не задумывалась над судьбой женщин Лидиного поколения. Может, Лида немного и преувеличивает, потому что не все из них остались без мужей. Вот, например, сама Лида... Какая бы женщина не позавидовала ее счастью? Иван Николаевич — сильный, красивый, умный. Все в их отношениях понятно. Только странно как-то они живут — на разных квартирах. Но не в этом дело — все уже знают их как мужа и жену. А у многих жизнь сложилась именно так, как говорит Лида. И на заводе много таких. Да, им трудно... И видимо, не будет лучше. Это уже навсегда.

В глазах Лиды заискрилось какое-то теплое воспоминание. Она с доверием посмотрела на Лизу и сказала тихо, взволнованно:

— А у меня, Лиза, будет ребенок... Мир для меня изменился. Все вроде так, как было, но лучше, светлее.

Лиза пыталась понять ее радость, но это пока было менее понятным, чем ее неожиданная исповедь о женском одиночестве. Что бывает с женским сердцем, когда вдруг оно понимает, что приковано невидимыми цепями к человеку, который выпал из твоей жизни, Лиза уже знала. Может, и ей суждено остаться так навсегда? Ведь полюбить не просто. Особенно теперь, после Коли...

За воротами на улице послышались близкие шаги. Кто-то раскатисто засмеялся. Но это же Вера!..

— Пойдем, Коля. Ну, какой же ты чудак!.. Ко мне.

— Нет. Я подожду здесь.

— Поглядите! — смеялась Вера. – Хороший муж. Жену хочет навьючить... Я сама не донесу.

Калитка открылась, и в ней появились Вера и Коля. Коля, заметив Лизу, остановился в нерешительности.

— Ну, чего ты? Идем, идем, — весело щебетала Вера. — Здравствуйте, — обратилась она к Лизе и Лиде. — Заходи, Коля.

Она вела себя так, будто не случилось ничего необычного. Или за своей радостью Вера не замечала, что происходит вокруг нее, что о ней думают и говорят?.. А Коля не мог относиться к этому равнодушно. Это была первая встреча с Лизой после женитьбы на ее сестре — они с Верой жили в Колиной комнате. Коле стыдно было смотреть в глаза Лизе. Он тоже сказал свое «здравствуйте», но оно прозвучало для него, как укор себе. Быстро прошли на Верину половину.

— Как думаешь, получится у них? — спросила Лида.

— Я бы не хотела, чтобы не получилось... Все равно мы с ним теперь чужие навсегда. Это ясно...

И хотя Лиза говорила эти слова, в ее душе трепетали, просились на волю другие мысли, другие чувства. Она не может видеть их рядом. Что угодно, только не видеть Вериной самоуверенной улыбки.

Уже вечерело. Верхушки тополей за забором покачивались тихо, размеренно, словно там, наверху, у листьев и веток была своя жизнь, свой ветер, а здесь, внизу, воздух тише, горячее... Погода стояла тяжелая, душная.

Лида встала со скамейки.

— До свидания, Лиза. Не горюй... Пройдет. Ты еще молода. Я пойду. Наверное, Иван Николаевич тоже вернулся с работы.

Счастливая, подумала Лиза, провожая ее к калитке.

Вера тем временем в сенях ставила чайник на примус. Лиза быстро прошмыгнула мимо, закрыла за собой дверь.

А на Вериной половине было и радостно, и грустно. Коля сидел на кончике стула, теребя в руках фуражку.

— Ты как будто в гостях, — игриво посмотрела на него Вера, внося чайник, из рожка которого била струя сизоватого пара. Настольная лампа освещала ее до половины, бросая тень на грудь, на лицо. А на глаза будто падали отдельные тонкие лучи света — они отсвечивали искристо, счастливо.

— Тоже придумала, — недовольно сказал Коля. — Такая духотища, а тебе чаю захотелось. Пошли отсюда...

— Как раз и хорошо выпить стакан чая в духоту. Думаешь, туркмены зря чай любят?

Она поставила чайник на алюминиевую подставку, подошла к Коле, обняла, поцеловала.

— И ты выпьешь со мной, милый мой... Сними пиджак. Даже рубашку сними. Жарко...

Развязала галстук, стянула с Коли пиджак, начала снимать сорочку.

— Вот так, вот так! Какой же ты беспомощный мальчик, — смеялась она. — Вот я с тебя распашоночку сниму. Ну, и хорошо. Оставайся в майке.

Колино лицо расплылось в блаженной улыбке. Какие у нее нежные, ласковые руки! Они, видимо, в холод бывают теплыми, а в жару прохладными. Вот она прижалась к нему — и будто повеяло на грудь днепровским ветерком.

И хотя его часто преследовали укоры совести за то, что он так неожиданно для самого себя женился не на той, которую любил, но Вера своими горячими, безумными ласками отвлекала его от размышлений. А сходство ее с Лизой не разрушало внешнего облика, физического типа женщины, пришедшегося ему по душе.

— А майка какая!.. Эх ты!.. Я тебе завтра шелковую куплю. Нежную, как... как мой поцелуй.

Вера целовала его в глаза. У Коли выступили слезы. Такое иногда случалось с ним. И не тогда, когда было больно, ему не раз приходилось обжигаться горячей сталью. Тот не сталевар, кто раскаленной сталью не меченый, как тот не казак, у кого на теле нет следов от сабли. Говорят, что раньше с этой метки начиналась жизнь на заводе. Пришел новичок, и его обязательно обманут. Прикажут принести болванку, которая успела только потемнеть, но еще оставляет на себе человеческую кожу. Теперь этого нет, но неосмотрительность с каждым случается. Коля такие боли переживает легко. Если бы ему даже раскаленные иглы под ногти загоняли, слез бы никто не увидел. А вот радость почему-то вызвала слезы.

— Я и не подозревала, что ты такой нежный! — смеялась Вера, выпивая солоноватую влагу с глаз. — Я тебя за это еще больше люблю. А ты знаешь, я уже много напечатала... Если бы ты знал, как приятно печатать!.. И все так интересно! Как роман. Раньше я думала, что никогда книг о сталеварении не пойму. Все поняла... Только почему ты о себе мало говоришь?.. Все о Гордом и о Гордом.

— Рано еще о себе, Вера. Я — его ученик.

— Какой ты ученик?.. Ты же сам по себе. Разве он тебя учил?

— Я сам у него учился. И вообще, о себе как-то неудобно...

Вера налила в стакан чая, тонко порезала лимон.

— Вот какой ты у меня!.. Только тот тебя не полюбит, кто не знает. — И залилась беззаботным смехом. — Ну, как тебе «Флейта-позвоночник»?.. Дошло?.. «Себя вывернуть можете, чтобы были сплошные губы?»... Ну, давай попробуем!

А Коля млел от поцелуев, размякал, как воск на солнце, чувствовал себя разнеженным, безвольным, был весь во власти этих шелковистых, прохладных рук, этих налитых искрящимся счастьем глаз.

— И характер же у тебя, — шептал он. — Словно язычок пламени на ветру...

— Тебе жарко от этого пламени?

Она посмотрела на него такими глазами, что ему действительно стало жарко, как будто по всему телу разлилось крепкое, настоянное вино.

— Мы не пойдем сегодня к тебе. Там такая духота... Вынесем постель под грушу. Кто теперь спит в помещении?.. Будем втроем...

— Как это втроем? — удивленно посмотрел на нее Коля.

— Луна в небе и нас двое!..

Коля вдруг нахмурился. Он подумал о третьей, жившей через сени.

— Ну, чего ты, Коля?..

— Пойдем домой.

— Разве я не дома?.. Это же мой дом,

— Но не мой.

— Ой, смешной ты... Разве у нас может быть что-то отдельное?.. Я понимаю. Ты о Лизе подумал. Ей, конечно, больно. Но она переболеет. И почему мы должны тесниться в твоей комнате, когда у нас есть свой дом?.. Да и нечестно занимать заводскую комнату, когда есть своя. Не хмурься...

Вера разобрала постель, бросила на Колю широкий полосатый матрас.

— Неси и не выдумывай глупостей, рыцарь мой курносый!.. А если я на матрас лягу — донесешь?..

Коля подхватил ее на руки, обвил матрасом и понес...

Лизе в своей комнате не спалось. Погасила свет, разделась, а в постель не легла. Душно. Хотелось пить, но вода тепловатая и пахнет карболкой. Лучше потерпеть. Может, перехочется. Села в старое кресло, поджала под себя голые ноги... Луна упала ей на открытую грудь. Волосы рассыпались по бронзовым плечам. Все в ней говорило, звучало молчаливой мелодией об одном — о большой печали невосполнимой утраты... Сердце сжалось и казалось маленьким, но горячим, колючим. Это оно обжигало ей грудь, хоть само, кажется, не болело, а только невыносимо колотилось и пекло...