Ветер в лицо

Но вот на дальнем мостике человек в брезентовой робе подняла маленькую, едва заметную издалека руку, и в храме огня все замерло. Обнажились и заблестели под лучами, падающими со стеклянной крыши, тысячи металлических роликов, нагретых потоком раскаленных стальных штаб. Где-то далеко на стане появились люди, бегущие по нагретым роликам, будто плотогоны по сосновым круглякам, прыгали весело и упорно к одному из многих сотен электромоторов, что приводят в действие весь этот мощный агрегат. Люди склонились у мотора, что-то поколдовали, перешли на мостик, один из них махнул рукой... Ролики снова закрутились, и по рольгангу поплыла, побежала, извивающаяся десятками огненных змей мощная стальная раскаленная лава...

Виктор, конечно, не новичок в металлургии, не в первый раз ему приходится смотреть на работу прокатного стана, и хотя там, в Магнитогорске, все гораздо грандиознее, величественнее, но здесь это почему-то воспринималось острее, потому что происходило в городе его юности, где раньше ничего подобного он не видел.

К нему подошел пожилой рабочий и, улыбаясь одними глазами, спросил:

— Что, товарищ, любуетесь нашей машинкой?..

Виктора нисколько не удивило то, что рабочий назвал этот прокатный стан, которому не видно ни начала, ни конца, машинкой. Рабочий имел полное право находиться в панибратских отношениях со своим стальным гигантом, хотя был, конечно, не единственным его обладателем. Все здесь зависело от его воли, от его ума, от его движений.

— Да, есть чем полюбоваться, — сам ответил на свой вопрос рабочий. — Знаете, когда над нами еще крыши не было, а прокатный уже работал...

И рабочий рассказал о том времени, когда вокруг лежали руины, когда под них подкапывались взрывчаткой, когда над мартенами только небольшие навесы были, как над киосками для продажи воды. Гудела степная метель, покрывая снегом руины. Казалось, что мартены стоят в каком-то заснеженном ущелье. Шихтовикам, над которыми тоже не было крыши, приходилось перебирать руками почти всю руду, чтобы вдруг в мартен не попал ком снега или льдина — ведь это могло угрожать даже взрывом. Над головами сталеваров строился мартеновский цех. Раздавался звон молотков, поблескивала голубым огнем электросварка, верхолазы героически боролись с вьюгой и морозами. А сталевары варили сталь. Не они в цех вошли — цех вырос над ними...

А когда первый стальной лист помчался по рольгангу, сотни людей побежали за ним, сбивая друг друга с ног от радости и восторга. Но никто не обижался, не ругался. Бежали, бежали за огненными змеями до конца цеха. А потом бросились обнимать и целовать друг друга... Не один вернулся домой без пуговиц и без хлястика. Но настроение у всех было праздничное, торжественное...

— Ну, гуляйте, — сказал рабочий. — Вы, случайно, не из газеты?

И, убедившись, что Виктор не из газеты, рабочий исчез за железной будкой.

Виктор подумал о том, что Федор с Валентиной тоже, наверное, бежали за первым листом стали, бежали, взявшись за руки, как студенты, кричали, целовались, обнимались с рабочими. И Виктор впервые пожалел, что ему не пришлось принять участие в восстановлении родного завода, не пришлось пережить все те трудности, которые пережили Федор и Валентина. И впервые ему стало понятно то расстояние, что разъединяло его и Валентину. Ведь столько неповторимого, величественного они пережили вместе с Федором! Где уж ей не забыть о Викторе?..

Хотя думы о Валентине ни на минуту не оставляли Сотника, но красота подвижных полос раскаленного металла взволновала и одновременно успокоила его, вселив в душу какую-то возвышенность, торжественность.

Под мостовыми кранами, переносящими и складывающими в штабеля горячие слябы, Виктор прошел в цех, где для заводов-заказчиков упаковывалась готовая продукция. Работа шла дружно, слаженно. Но Виктору пришла мысль — почему для стальных листов обязательно нужна металлическая упаковка?.. Конечно, для упаковки используется отбракованный металл, но ведь металл! Сколько же таким образом вывозится с их завода первоклассного лома?..

Надо поговорить об этом с Дорониным и, может, подумать о какой-то другой упаковке.

Когда Виктор вышел из проходной завода, уже начало темнеть. Долго он блуждал в железных лабиринтах прокатного! Куда же теперь?.. В гостиницу? Еще рано спать. Хватит того, что ночью никак не может заснуть.

И Сотник пошел в рабочий поселок над Днепром. Вскоре он остановился у дома Валентины. Через дорогу, напротив дома, начиналась та дубовая роща, что выходила к самому заливу. То тут, то там бросали на землю широкие лунные тени отдельные сучковатые дубы.

Виктор посмотрел на землю, залитую лунным светом, с густыми тенями на невысокой траве, и она ему почему-то напомнила военный камуфляж. Будто это не тени от настоящих сучковатых дубов, а по приказу коменданта по всей площади разбрызгали широкой щеткой темную краску, чтобы свет был, чтобы тени были, чтобы было впечатление ночного леса. А потом Виктор подумал, что долго еще бывшим солдатам будут волновать воображение такие неожиданные сравнения.

Виктор встал в тени под невысоким дубом и посмотрел на дом Федора Голубенко. Олег, наверное, уже спит, но для Федора и Валентины еще рано. Как странно ему пришлось познакомиться с Олегом!.. Хороший мальчишка, но жаль, что Виктору не удалось его больше увидеть.

В одном окне в доме Голубенко еще горел свет. Какая-то фигура появилась в широкой раме. Но это же Валентина!.. Конечно, она. Вот Валентина открывает окно, смотрит на улицу. Она склонилась на подоконник и застыла так, в белой блузке с короткими, выше локтей, рукавами. Светлые волосы, залитые лунным светом, свободно рассыпались по ее плечам. О чем она сейчас думает? Хоть когда-нибудь ненароком она вспоминает уральскую комнату с деревянными стенами, с цветами на них, с солнцем на ее волосах, рассыпанных по подушке у самого лица Виктора? Вспоминает ли, как долго она не могла уйти с перрона, как махала рукой вслед поезду?

Она, конечно, не знает о том, что Виктор стоит тут под дубом. А что, если бы заметила его?.. Как бы она к этому отнеслась? Пожалуй, закрыла бы окно и погасила свет.

Но вот Валентина отошла от окна и, видимо, села на стул. Виктору было видно только ее голову. Вот она слегка встряхнула головой, и из открытого окна полилась тихая, тревожная мелодия. Как давно он не слышал ее игры на рояле!.. Он даже не знает, хорошо ли играет Валентина, — он ей не судья. Он только чувствует, что звуки звонко ударяются о его сердце, то откатываются, то снова наплывают; то трепещут вокруг него серебряными бабочками, бьются о его горячие щеки звонкими пчелками, то колют его в самое сердце въедливыми, назойливыми осами.

Дальше, дальше от них! У него нет сил, чтобы выдержать это нашествие звуков. Он идет между дубами, между их темными тенями в невысокой траве, поворачивает к городу и думает о том, чтобы пройти стороной — обязательно пройти стороной! — дубраву, где они когда-то стояли втроем, где Виктор впервые осознал со всей полнотой, что он ее любит... Он отошел уже далеко, но звуки гнались за ним роями, догоняли его, то щекотали ему сердце, то больно ранили.

Виктор оглянулся. Какие-то две тени бросились в разные стороны и скрылись за дубами. Что это? Неужели его начали преследовать не только звуки ее мелодии, а также тени сучковатых дубов, растущих у ее дома?.. Виктор провел ладонью по лицу, по закрытым глазам и почувствовал, что голова у него горячая. Нет, он не придет больше в этот дом. Не стоит. Выхода из тупика нет.

Виктор вышел на асфальтированную улицу, залитую желтоватым светом электрических фонарей. Заходя в ресторан, он обратил внимание, что из-за угла выступили две фигуры. Заметив, что Виктор остановился и смотрит вдоль улицы, они снова отступили за угол. Возможно, это те же тени?.. Или это ему только показалось и виной появления этих призраков есть только его собственные расшатанные нервы? Возможно.

Виктор сел за свободный столик. Есть не хотелось. Попросил чаю. Чай оказался холоднее, чем любил Виктор, а заказывать для себя горячего Виктору не хотелось — видимо, другие любят именно такой и его заказ воспримут как каприз.