Страница 74 из 113
Питер Э. Блитстейн.
Национальное строительство или русификация?
Обязательное изучение русского языка в советских нерусских школах, 1938–1953 гг.
Главными направлениями сталинской «революции сверху» в 1920–1930-х гг. была политика государственного строительства и индустриализации. Логически такая политика вела к созданию однородного в культурном отношении советского населения, и важной основой для достижения этой цели было всеобщее владение русским языком[101]. В связи с этим правительственным постановлением от 13 марта 1938 г. русский язык и литература становились обязательными предметами в советских нерусских школах{725}. Но достижение советской однородности посредством русского языка не было сколько-нибудь очевидным. В 1918 г. курс на обучение нерусского населения на родном языке стало официальной политикой. Проводя политику всеобщего образования, сталинский режим не только сохранил обучение в нерусских школах на родном языке, но и стремился расширить его{726}. Уравновесить в школьной программе родной и русский языки оказалось нелегко. Издав постановление об обязательном изучении русского языка, сам Сталин не мог или не хотел объяснить, в чем же должно состоять данное равновесие. В результате изучение русского языка в нерусских школах оставалось на низком уровне, поскольку чиновники от просвещения и партийные бюрократы не могли решиться на изменения для его улучшения.
Изучение разработок и проведение в жизнь постановления об обязательном изучении русского языка свидетельствуют о том, что после 1938 г. языковую политику режима в нерусских школах одолевали противоречия и конфликты, и что сама природа советского многонационального государства оставалась неясной для его правителей. Требование русского языка для нерусских детей свидетельствовало о том, что Советский Союз все больше уподобляется унитарному нации-государству, требующему общей культуры своего населения. Продолжать поддерживать нерусские языки означало бы, что СССР сохранит характеристики «империи положительной деятельности», поддерживая самобытные этнические культуры{727}.
Советские органы образования всегда подчеркивали важность включения русского языка в качестве предмета в нерусских школах. Он был наиболее очевидным общим языком для СССР, будучи самым «развитым»{728}. Русский язык был, по словам вдовы Ленина, заместителя наркома просвещения Н.К. Крупской, языком революционного народа с большой литературой во всех сферах знания и средством общения среди малых национальностей. Крупская не раз подчеркивала, что до революции только богатые нерусские могли выучить русский язык, тогда как после революции это стало доступно всем{729}. Знание русского языка было необходимо, если нерусские хотели продолжить образование после школы. Преподаватели нередко сетовали, что именно незнание русского языка особенно мешало нерусским учащимся при получении профессионально-технического или высшего образования{730}.
Центральные органы образования считали, что за включение русского языка в учебную программу (при необходимости) отвечают местные власти{731}. Но требования учить русский язык в нерусских школах во всесоюзном масштабе не было.
Несмотря на все большую централизацию и координацию политики просвещения с начала 1930-х гг., нерусские республики и регионы продолжали издавать собственные учебные планы и программы[102].
Образцовый учебный план 1932 г. был общим для всех школ, независимо от языка обучения: обучение родному языку с первого класса и второму языку — с третьего.
В большинстве школ вторым языком был русский, но в некоторых школах для национальных меньшинств дети учили язык национального большинства. Например, в Татарской АССР школьники чувашских школ в качестве второго языка изучали татарский{732}. Между прочим, в школах Украины и Белоруссии, где обучение шло на польском и немецком языках, а также на идиш, преподавание русского языка начиналось только в пятом классе, поскольку требовалось изучение украинского и белорусского языков[103]. До 1934–1935 учебного года, когда русский язык и литература впервые стали самостоятельными предметами, в РСФСР не было единого учебного плана для всех нерусских школ. Тогда обучение русскому языку предполагалось начинать во втором классе, когда детям было девять лет{733}. В 1935–1936 и 1937–1938 учебных годах русскому языку отводилось еще больше времени{734}.
Имеется немало сведений, что в 1930-е гг. нерусские органы просвещения сталкивались с серьезными трудностями в преподавании русского языка в школах. На Всероссийском совещании по нацучебнику в апреле 1933 г. сообщалось, что преподавателями русского языка нередко становятся недостаточно подготовленные люди и что выпускники семилетней школы фактически не знают русского языка. Предполагалось, что эти же выпускники станут учителями начальных классов{735}.
Почти все учителя русского языка окончили институты, в которых обучение велось на родном языке. Учебников и методической литературы не было. Студенты вузов пользовались учебниками для второго и третьего классов{736}. Некоторые чиновники из центра обвиняли местные власти в «местном национализме», потому что те не уделяли никакого внимания русскому языку{737}.
Хотя Наркомпрос давно тревожило плохое состояние обучения русскому языку в нерусских школах, решение включить его в учебные программы пришло от высших властей[104]. Сам Сталин поставил на Пленуме ЦК в октябре 1937 г. вопрос о том, чтобы сделать изучение русского языка обязательным во всех советских школах, якобы потому, что в Красную Армию вскоре начнут призывать нерусских солдат. Изменения в законе о военной службе предусматривали отмену освобождения некоторых нерусских национальностей от призыва на военную службу[105]. Такая «армия всего Союза» требовала общего языка. Как сказал Сталин, «у нас есть один язык, на котором могут изъясняться все граждане СССР более или менее — это русский язык. Поэтому мы пришли к тому, чтобы он был обязательным. Хорошо было бы, если бы все призываемые в армию граждане мало-мальски изъяснялись на русском языке, чтобы, передвигая какую-нибудь дивизию, скажем, Узбекскую в Самару, чтобы она могла с населением объясняться».
Сталинская прямолинейная логика немедленно столкнулась с непростой действительностью. «Справлялись в Наркомпросе, — сетовал он — Но ничего ясного мы не могли добиться: где со второго класса начинают изучать русский как обязательный предмет, где с третьего, где с четвертого, а где и вообще не вводили… Ссылаются на то, что закон неясен, распоряжение неясно».
Поэтому «Политбюро» приказало Наркомпросу подготовить закон, который стандартизирует изучение русского языка во всех советских нерусских школах{738}.
101
Индустриализация, как утверждает Эрнест Гелльнер, требует стандартного, взаимозаменяемого населения с «общей понятийной валютой». Точно так же правители современного государства заинтересованы в том, что Дэвид Лейтин называет «языковой рационализацией», потому что общий язык для государственных институтов снижает затраты правления и облегчает административную прозрачность. См.: Gellner. Nations and Nationalism. Ithaca; N. Y.: Cornell University Press, 1983. P. 34; Laitin. Language Repertoires and State Construction in Africa. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 9–12; Idem. Identity in Transition: The Russian-Speaking Population in the Near Abroad. Ithaca; N. Y.: Cornell University Press, 1998.
102
В учебных планах намечалось количество часов по каждому предмету в неделю. В учебных программах приводилось содержание образования. В середине 1930-х гг. союзные республики постепенно начали приводить свои учебные планы в соответствие с учебными планами РСФСР. О советской политике просвещения в 1930-е гг. в целом см.: Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921–1934. Columbia University, 1995 (Ph. D. diss.).
103
Почти все советские преподаватели отказывались от идеи преподавания более двух языков в начальной школе: Давыдов И.О. проблеме языков. С. 28.
104
«Наркомпрос» относится к Наркомпросу РСФСР. Хотя в 1946 г. он был официально переименован в «Министерство», я использую это более раннее название.
105
Территориальные части постепенно сократились после 1935 г.; этнические формирования были отменены в 1938 г. См.: Reese R. R. Reluctant Soldiers: A Social History of the Red Army, 1924–1941. Lawrence: University Press of Kansas, 1996. Ch. 1; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 997. Л. 95–96 (Протокол Политбюро 59/95, 7 марта 1938 г., об отмене национальных военных частей).