Страница 53 из 113
В сохранившихся башкирских военных частях началось дезертирство, поскольку солдаты бежали в свои родные деревни или возвращались к «белым». Действительно, весь башкирский Первый кавалерийский полк в конце марта снова присягнул на верность Колчаку и оставался с «белыми» более пяти месяцев. Антибашкирская деятельность не ограничивалась частями Красной армии; разгромив башкирские власти и военные части, местные русские сформировали революционные комитеты в нескольких уральских фабричных городах, вероятно, с одобрения Оренбургского советского исполнительного комитета, не признававшего ни Башревкома, ни Башкирской автономии. Преображенский комитет сформировал собственный военный отряд, который арестовал местных башкирских чиновников и расстрелял сорок башкирских солдат{524}.
Полнее всего описал этот позорный эпизод сам Валидов по своим наблюдениям и докладам агентов Башревкома, направленных для расследования бесчинств Красной армии. Он описывает десятки случаев убийств, грабежей и изнасилований, зачастую называя имена преступников и жертв. Валидов объясняет жестокость двуличием местных командиров Красной армии и притоком местных поселенцев в части Красной армии; последние были «классом богатых иммигрантов», которым нужно было только свести счеты с башкирами. Многие башкирские деревни вынудили платить непомерную дань русским солдатам-завоевателям, от 5 до 30 тыс. рублей, в противном случае их грабили. Еще один башкирский автономист Харис Юмагулов предположил, что богатые русские кулаки нарочно использовали риторику большевиков для оправдания своих бесчинств, называя это «экспроприацией башкирской буржуазии»{525}.
Член ЦК, посетивший регион, сдержанно подтвердил масштаб катастрофы: «Докладываю, что один из башкирских полков перешел на сторону Колчака. Население относится к нам враждебно. Дезертирство среди башкирских отрядов достигло колоссальных пропорций. Надо отправить туда работников. Силы на фронте неадекватны».
Командир Советской Первой армии Гай пытался вновь обрести контроль над своими людьми, предупреждая, что совершающие «несанкционированные действия» против башкирских солдат и гражданского населения будут расстреляны. Несмотря на это, разграбление Красной армией Башкортостана продолжалось много недель, прекратившись только тогда, когда наступление «белых» в марте-апреле 1919 г. заставило Красную армию отступить.
Когда войска Колчака тем летом отступили, и Красная армия заняла регион в третий и последний раз за годы Гражданской войны, наступающие советские отряды снова отомстили местным башкирам. Страх и подозрение башкир по отношению к советским институтам отчетливо отразились в странном явлении, проявившемся, когда чиновники правительства Валидова попытались набрать мужчин для башкирской бригады в областях, только что освобожденных от «белых» в июле 1919 г. Когда башкирские вербовщики и их советские военные консультанты задавали крестьянам-мусульманам вопрос об их национальности, то известные башкирские деревни давали только одного-двух рекрутов, остальные отрицали, что они — башкиры. Как оказалось, по региону пронеслись слухи, что Красная армия снова набирает башкир для казни. Требовалась дополнительная общественная работа, чтобы заставить башкир идентифицировать себя со «своей» Советской Башкирской республикой{526}.[63] Разграбление Башкортостана Красной армией в 1919 г. оставило печальное наследство.
Эти тягостные события напоминали антибашкирские репрессии начала 1918 г., но кое-чем и отличались. Прежде всего в них было гораздо больше насилия даже по сравнению с всеобщей эскалацией бесчинств со всех сторон, участвующих в Гражданской войне в 1918 г. Однако в 1919 г. центральные власти хотели и могли утвердить свои полномочия над местными деятелями гораздо более прямым способом, чем они делали это годом раньше, и не позволили бы мародерствующим солдатам осуществлять советскую политику в Башкортостане.
Пожалуй, самым важным с политической точки зрения было то, что события 1919 г. показали, что возможностей выбора для башкирского руководства становится все меньше. Когда в 1918 г. большевистские репрессии ударили по башкирскому движению, Валидов и его сторонники вскоре нашли демократическую альтернативу большевизму в Комуче, но к 1919 г. такая альтернатива исчезла, и надо было делать непростой выбор: или Колчак, или Ленин. Башкирские лидеры не слишком доверяли ни тому, ни другому, и их враждебность к большевизму только усилилась за недели после дезертирства. Но Валидов не видел почти никакого смысла в том, чтобы возвращаться на сторону «белых», где его, вероятнее всего, ожидал смертный приговор, как перешедшего на сторону большевиков. На какое-то время он со своими товарищами решил остаться с Советами и попытаться извлечь из этого как можно больше пользы.
В августе 1919 г., когда последние «белые» отряды были вытеснены из Волжско-Уральского региона, Валидов и его башкирские автономисты прибыли в Башкортостан с планами реализовать лелеемые ими планы государственного строительства и начать преодолевать наследие российского империализма{527}. Несмотря на то, что Москва официально поддерживала Башкирскую автономию и выступала с антиимпериалистическими заявлениями, несмотря на порой теплые личные отношения, складывавшиеся между Валидовым и Сталиным, башкирские лидеры сталкивались с серьезными препятствиями. Самой ощутимой и опасной была враждебность властей местных Советов и Коммунистической партии по отношению к Башкирской автономии. К этому следует добавить ряд острых политических разногласий, возникших между башкирским руководством и их местными соперниками и (все больше) между башкирами и центральными властями.
Дела были подпорчены неопределенностью договора, заключенного в марте 1919 г., тогда как хозяйственная разруха, дефицит, общественный упадок и общие неурядицы Гражданской войны обостряли в Башкортостане любой конфликт на местном уровне. Все большее разочарование башкир советским экспериментом вызывало растущую озабоченность в Москве тем, что башкирские союзники отбиваются от рук.
С начала 1918 г. почти все русские коммунисты в Уфимской и Оренбургской губерниях сомневались в том, что национальные республики, и Башкирская республика в частности, вообще что-то могут предложить им. Так же мыслили и многие коммунисты в самой Малой Башкирии, где уральские рудники и литейные цеха продолжали гордиться своими довольно большими партийными организациями, особенно в Белорецке и Стерлитамаке. Силы коммунистов в столице Башкирии поддерживали несколько официальных представителей ЦК, среди них самые известные Федор Самойлов, «Артем» (старый большевик из Украины) и Евгений Преображенский, которого Политбюро направило в Башкортостан после того, как он с Бухариным выступил с их знаменитыми комментарием к программе партии{528}.
Ни один из них не разделял энтузиазма Ленина и Сталина по части национального строительства среди малых народов, вроде башкир. Областной комитет партии (обком), сформировавшийся в Малой Башкирии в ноябре 1919 г., возглавляли представители из Москвы, а преобладали в нем русские и татары. Главной фигурой в обкоме был давний враг башкирских автономистов Гали Шамигулов, участвовавший в начале 1918 г. в арестах Валидова и прочих башкирских лидеров. Троцкий отозвался о положении местных русских в телеграмме ЦК, выражая опасение, что усилиями русских партийных деятелей в Уфе политика партии в отношении Башкирской республики может превратиться в свою противоположность{529}.
Политическая жизнь в Малой Башкирии быстро превратилась в затяжную борьбу за власть между националистами в Башревкоме и преимущественно русскими коммунистами в обкоме и советской администрации соседних губерний. По всему Башкортостану местные государственные органы (окружная администрация с преобладанием башкир) враждовали с партийными комитетами, преимущественно русскими по составу.
63
Похоже, что некоторые преступники были действительно арестованы и предстали перед трибуналом, но чем закончились их дела, неясно. Вероятно, пребывая в неведении о стараниях Гая прекратить кровопролитие, башкиры решили, что он приказал начать репрессии, потому что, будучи армянином, он видел в мусульманах врагов. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 22, Л. 218; Тоган. Воспоминания. С. 293; Сулгпан-Галиев М. Статьи, выступления, документы. Казань: Татарское книжное издательство, 1992. С. 437. О продолжающихся бесчинствах летом 1919 г. во время вступления Красной армии в Башкортостан см.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 22. Л. 218 (Кулаев и другие члены Башревкома — Сталину, 25 июня 1919 г.). Доклад о мобилизации башкир в Белебейском уезде в июле 1919 г. хранится в ЦГАООРБ.Ф. 1832. Оп. 3. Д. 240. Л. 3 (недатированная автобиография Караваева).