Страница 24 из 113
Авторитетное изложение того, какие формы статуса нации следует поддерживать, было наконец представлено в резолюциях, принятых на XII съезде партии в апреле 1923 г. и на специальной конференции ЦК по национальной политике в июне 1923 г.{213} Эти две резолюции вкупе с речами Сталина в их поддержку стали классическими большевистскими документами в защиту национальной политики и остались таковыми на протяжении всей сталинской эпохи{214}. До июня 1923 г. национальная политика неоднократно обсуждалась на важных партийных собраниях. После принятия этих решений публичные дебаты прекратились[27]. Резолюции 1923 г. подтверждали, что Советское государство будет всячески поддерживать те формы статуса нации, которые не противоречат унитарному государству, а именно — национальные территории, национальные языки, национальные элиты и национальные культуры.
К июню 1923 г. для большинства советских национальностей уже сформировались национальные территории[28]. В резолюциях 1923 г. вновь подтверждалось их существование и осуждались любые планы их отмены{215}. Впрочем, все еще оставалась проблема территориально разобщенных национальных меньшинств. Советская политика не допускала их ассимиляции.
Она также выступала против австро-марксистского решения экстратерриториальной национально-культурной автономии, благодаря которой разобщенные национальные меньшинства получили бы определенные экстратерриториальные права вести свои собственные культурные дела{216}. Считалось, что в обоих случаях может усилиться национализм и обостриться этнический конфликт. Решение, принятое большевиками в середине 1920-х гг., было, что характерно, радикальным. Их национально-территориальная система распространялась на все меньшие национальные территории (национальные районы, сельсоветы, колхозы), пока она незаметно не слилась с личной национальностью каждого советского гражданина. В итоге образовалась грандиозная пирамида из национальных советов, состоящих из тысяч национальных территорий разного масштаба{217}.
Резолюции 1923 г. сосредоточивались прежде всего на двойной политике развития национальных языков и создания национальных элит. На каждой национальной территории язык главной национальности являлся официальным государственным языком. Предстояла подготовка национальных элит и их продвижение на руководящие посты в партии, правительстве, промышленности и школах каждой национальной территории. И хотя такая политика была провозглашена уже в 1920 г. и официально санкционирована на съезде партии в 1921 г., для ее осуществления на практике еще ничего не было сделано{218}. Два декрета 1923 г. требовали немедленных действий. Эти две политики вскоре получили название коренизации и стали ядром советской национальной политики.
Понятие «коренизация» не является производным непосредственно от слова «корень», а от прилагательного «коренной», используемого в словосочетании «коренной народ». Слово «коренизация» появилось в рамках большевистской риторики, которая систематически благоприятствовала притязаниям на превосходство коренных народов, получивших независимость, над «пришлыми элементами». Впрочем, в 1923 г. понятие «коренизации» еще не было в ходу. Предпочтение оказывалось термину «национализация», в котором подчеркивалась перспектива национального строительства{219}. Этот акцент прозвучал и в национальных республиках, где политика просто называлась по коренной национальности: украинизация, узбекизация, ойротизация (ойроты — старое название алтайцев. — Примеч. пер.). Термин «коренизация» возник позже; его ввела центральная бюрократия, проводившая национальную политику; бюрократия служила прежде всего экстратерриториальным национальным меньшинствам и потому предпочитала термин, обозначавший все коренные народы, а не только коренное население республик. «Коренизация» постепенно стала предпочтительным термином, характерным для этой политики, но следует отметить, что Сталин всегда использовал термин «национализация»{220}.
В решениях 1923 г. коренизация выступала как самый неотложный пункт в повестке дня советской национальной политики. В духе психологической интерпретации национализма Лениным и Сталиным подчеркивались положительные воздействия коренизации. Она сделала бы Советскую власть родной, близкой, народной, понятной{221}. Она обратилась бы к позитивным психологическим нуждам национализма, чтобы «[нерусские] массы увидели, что Советская власть и ее органы есть дело их собственных усилий, олицетворение их чаяний»{222}. Она точно так же устранила бы негативное психологическое беспокойство в связи с восприятием иноземного закона: «Советская власть, до последнего времени [апрель 1923 г.] являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей»{223}. Родные языки сделали бы Советскую власть постижимой. Родные кадры, которым был понятен «быт, нравы, обычаи местного населения» сделали бы Советскую власть коренной, а не навязываемой извне Русской империей{224}.
Наконец, решения 1923 г. также подтвердили признание партией самобытных национальных культур и обещали центральную государственную поддержку для их максимального развития{225}. Известно высказывание Сталина о национальных культурах как «национальных по форме, социалистических по содержанию», но он так и не разъяснил, что это значит{226}.[29] Неясность была намеренной, поскольку планы большевиков на социальное преобразование страны не допускали никаких основательных самобытных религиозных, правовых, идеологических или связанных с обычаями особенностей{227}. Толкование, которое лучше всего соответствует смыслу сталинской «национальной культуры», — это «национальная идентичность» или «символическая этничность»{228}.
Советская политика систематически содействовала развитию самобытной национальной идентичности и национального самосознания нерусских народов. И делала это не только посредством формирования национальных территорий с правящими национальными элитами, говорящими на родном языке, но и посредством агрессивного насаждения символических признаков национальной принадлежности: фольклора, музеев, одежды, кухни, музыки, поэзии, прогрессивных исторических событий.
Перспективной задачей было мирное сосуществование самобытных народностей с развивающейся во всесоюзном масштабе социалистической культурой, которая должна была превзойти ранее существующие национальные культуры. Национальной идентичности предстояла деполитизация посредством нарочито выказываемого уважения к нерусским национальностям.
Важно также понять, что советская национальная политика кое-чего не предполагала. Прежде всего она не предполагала федерацию, если в это понятие вкладывалось нечто большее, чем просто формирование административных территорий в национальном духе. На собраниях в апреле и июне 1923 г. украинская делегация во главе с Христианом Раковским весьма настойчиво добивалась передачи федеральной власти национальным республикам{229}. Сталин презрительно отверг предложения Раковского, и лицемерно окрестил его цель конфедерацией{230}. Хотя по Конституции 1922–1923 гг. она называлось федерацией, но фактически сосредоточилась вокруг центральной власти. Национальным республикам предоставлялось больше власти, чем русским провинциям[30]. До июня 1917 г. Ленин и Сталин отвергали федерацию и выступали за унитарное государство с областной автономией для национальных регионов. Это означало формирование национальных административных единиц и выборочного использования национальных языков в управлении и образовании{231}. В июне 1917 г. Ленин вдруг реабилитировал понятие «федерации», но использовал его для определения того, что восходило к гораздо более амбициозной версии областной автономии. Как иронично заметил Сталин в 1924 г., формы федерации «оказались далеко не столь противоречащими целям экономического сближения трудящихся масс национальностей России, как это могло казаться раньше»{232}. Советская федерация не означала передачи политической или экономической власти[31].
27
Как уже говорилось, национальная политика обсуждалась на партийных съездах 1917, 1919, 1921 и 1923 гг. После июня 1923 г. содержание национальной политики больше не обсуждалось в высших партийных органах, за одним исключением: Комиссия Политбюро по делам РСФСР в 1926–1927 гг. Об этой комиссии см.: Martin. The Russification of the RSFSR. Обсуждались вопросы осуществления, но тем не менее с 1924 по 1938 г. национальная политика так и не вошла в повестку дня на съезде партии и только дважды была пунктом повестки дня на Пленуме ЦК: в 1924 г. об определении национальных границ Средней Азии и в 1937 г. об изучении русского языка. РГАСПИ 17/2/153(1924): 123–132; 17/2/628(1937): 120–123.
28
К июню 1923 г. имелось уже две федеративные республики, пять союзных республик, двенадцать автономных республик и одиннадцать автономных областей. Определение границ в Средней Азии в 1924 г. должно было завершить процесс формирования национальных территорий. Общее представление о формировании национальных территорий в этот период можно получить из издания: Жизнь национальностей. 1923. № 1; см. также: Smith. The Bolsheviks and the National Question. P. 29–107. Лучшим исследованием по территориализации является статья Дэниэла Э. Шейфера в данном сборнике и его диссертация: Shafer D. E. Building Nations and Building States: The Tatar-Bashkir Question in Revolutionary Russia, 1917–1920. University of Michigan, 1995 (Ph.D. diss.).
29
Изначально сталинская формулировка звучала так: «пролетарская по содержанию». Похоже, что изменение в сторону канонической «социалистическая по содержанию» произошло после того, как Сталин произнес ее в июне 1930 г. на партийном съезде: Марксизм. С. 194.
30
Однако им предоставлялись разные правительственные структуры, в том числе собственный совнарком, несколько независимых комиссариатов, а на Украине — даже собственное Политбюро. После смерти Сталина это оказалось важным.
31
Сталинские сподвижники часто подтрунивали над «автономией» их национальных территорий. Ворошилов начал свое письмо Сталину об образовании Чеченской автономной области в январе 1923 г. шутливыми поздравлениями: «Поздравляю тебя с еще одной автономией!» Издавший это письмо считает его свидетельством иронического отношения к советской национальной политике в целом, но Ворошилов продолжает выражать озабоченность тем, что местные коммунисты не понимают значения выдвижения чеченских национальных кадров. Шуткой была автономия, но не коренизация. «Чеченцы, как все горцы, не хуже, не лучше»: Письмо К.Е. Ворошилова И.В. Сталину // Источник. 1999. № 1. С. 66–67.