Страница 13 из 123
4. Существующие судебные органы декретом от 22 ноября 1917 года были заменены “народными судами”, судьи в которые должны были избираться рабочим населением. Советами тотчас же должны были избираться специальные революционные трибуналы для рассмотрения случаев контрреволюционной деятельности, наживы, спекуляции и саботажа.
С другой стороны, некоторые самые ранние меры, принятые большевиками, указывают в другом направлении, в направлении более крепкой центральной власти. 2 декабря 1917 года был создан Верховный Совет по национальному хозяйству, почти повсеместно известный под своей аббревиатурой — ВСНХ, с целью “выработать общие нормы и план для регулирования экономической жизни страны”, а также “согласовывать и координировать деятельность других экономических органов”, в том числе профсоюзов и фабричных комитетов. В январе 1918 года фабричные комитеты были преобразованы в местные отделения профсоюзов, а вся структура в целом подчинялась ВСНХ. Это необязательно делалось вопреки желаниям самих рабочих: в действительности существует множество свидетельств того, что, для того чтобы хоть как-то поддержать производство в отчаянно трудных экономических условиях, многие фабричные комитеты были только рады искать помощи у более крупной структуры. Тем не менее на практике это означало, что экономика становилась все более и более централизованной еще до того, как разразилась гражданская война.
То же самое относится и к решению о создании ЧК, или полностью — Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Она была учреждена Совнаркомом 7 декабря 1917 года. Ее непосредственными задачами стали борьба с грабежами, хулиганством и торговлей на черном рынке, которые увеличивались с пугающей быстротой, и наблюдение за организациями, известными своим несогласием с большевиками. В своих ранних призывах ЧК пыталась мобилизовать население так же, как это делал Ленин: “Комиссия призывает всех рабочих, солдат и крестьян прийти к ней на помощь в борьбе с врагами Революции. Сообщайте Комиссии все новости и факты об организациях и отдельных людях, чья деятельность вредит Революции и народной власти…” На практике ЧК никогда не подчинялась ни одному советскому органу, и даже ни одному партийному органу, а лишь Совнаркому, и имела возможность неконтролируемо расширять свои полномочия.
Другим источником неопределенности относительно нового советского режима были его отношения с внешним миром. Ленин подстрекал к захвату власти в надежде, что этот пример спровоцирует рабочие революции в других странах Европы, особенно в Германии. Поскольку проходили месяцы, а этого не случалось, становилось ясно, что большевикам предстоит выполнять свое обещание прекратить войну не посредством переговоров с дружественной социалистической Германией, а посредством достижения какого-либо соглашения со старой империалистической Германией. При ослаблении русской армии, которому сами же большевики и способствовали, это могло означать лишь принятие абсолютно всех условий, которые германским генералам взбредет в голову продиктовать. Троцкий в качестве недавно назначенного комиссара по иностранным делам попытался испытать в действии новую “народную дипломатию”, обратившись непосредственно к немецкому народу через головы его лидеров, но его слова не дали никакого немедленного результата.
Возникшая дилемма, как разрешить эту ситуацию, чуть было снова не разорвала большевистскую партию надвое. Германия требовала балтийские провинции и всю Белоруссию и Украину, что означало потерю значительной части промышленного и сельскохозяйственного богатства России. Левые коммунисты под предводительством Бухарина утверждали, что принятие этих условий означает капитуляцию перед империализмом и потерю дорогой возможности продолжить мировую революцию, начатую Октябрем. Бухарин соглашался с Лениным, что русская армия уже не способна сдерживать Германию в регулярных военных действиях, но отвергал такое положение.
“Товарищ Ленин предпочел определить революционную войну исключительно как войну больших армий с поражениями по всем правилам военной науки. Мы предполагаем, что война с нашей стороны — по крайней мере для начала — неизбежно будет партизанской войной быстро передвигающихся подразделений… В самом процессе борьбы… все большие и большие массы будут постепенно перетянуты на нашу сторону, в то время, как в империалистическом лагере, напротив, элементы дезинтеграции будут все увеличиваться. Крестьяне будут втянуты в борьбу, когда они услышат, увидят и поймут, что их землю, хозяйство и хлеб у них забирают, — это единственно реальная перспектива”.
Взгляды Бухарина, безусловно, находили широкую поддержку в партии. Они могут показаться донкихотскими, но его рецепт вовлечения масс, особенно крестьян, в революцию через партизанские военные действия против оккупантов сильно напоминали методы более поздних коммунистических лидеров, таких как Мао, Тито и Хо Ши Мин. Однако Ленин предпочел другую политику. Для мировой революции, считал он, наиболее ценным было существование советского правительства. И его, как ничто иное, нельзя подвергать опасности. Из этого следовало, что единственной возможной политикой было получение “передышки” посредством капитуляции перед германскими требованиями. Следовало сохранить то, что может быть сохранено, а международная революция откладывалась на далекое будущее.
В этой полемике, как мы видим, Ленин занимает позицию, противоположную той, что он занимал в октябре. Тогда он был интернационалистом в перспективе, полагаясь на революционный порыв рабочих всего мира. Теперь же он не перестал доверять революционному духу рабочего класса, не руководимому партией большевиков (как в “Что делать?” много лет назад), и отступил в единственную “социалистическую крепость”. Партия в конце концов приняла его аргументы, и советская Россия подписала договор в Брест-Литовске, полностью согласившись на все требования Германии. Многое проистекло из этого решения, в частности, создание сравнительно традиционной армии (см. ниже) и отказ от “открытой дипломатии”. Можно даже углядеть здесь первые проблески концепции “социализма в одной отдельно взятой стране”, которую позднее развил Сталин. Как бы то ни было, последовавшее затем поражение Германии, нанесенное западными союзниками освободило Ленина от наиболее разрушительных последствий его решения: после ноября 1918 года Германия отступила с оккупированных территорий.
Левые социалисты-революционеры были согласны в этом вопросе с левыми коммунистами и в негодовании вышли из состава правительства, назвав Брест-Литовский договор “предательством”. С этого времени большевики осуществляли в буквальном смысле слова “однопартийное правление”. Как будто для того, чтобы обозначить этот разрыв, они переименовали себя в Коммунистическую партию (в память о Парижской коммуне).
Большевистские методы захвата и укрепления власти естественным образом привели к гражданской войне. Это-то Ленин как раз всегда признавал. Он неоднократно повторял, что первая мировая война должна быть превращена в' классовую борьбу или “международную гражданскую войну”. Та же логика лежала в основе его решимости в 1917 году избегать любых соглашений с другими партиями, даже принадлежащими к социалистическому лагерю, и добиваться насильственного захвата власти без посторонней помощи.
Потребовалось, однако, некоторое время для того, чтобы различные антибольшевистские силы осознали реальность ситуации и отошли от прежних ошибочных взглядов. Старшие офицеры царской армии ушли к донским казакам, где они пытались собрать антибольшевистскую Добровольческую армию. Однако из-за разногласий между казаками им понадобилось много времени для того, чтобы обеспечить безопасность базовой территории. Задолго до того, как им это удалось, возможность для антибольшевистской деятельности созрела в совершенно другой части России, а именно в Сибири. После окончания военных действий на германском фронте, когда Чешский легион эвакуировался по Транссибирской железной дороге, в Челябинске между ним и Красной гвардией разыгралось сражение. С помощью телеграфа чехам удалось установить контроль над железной дорогой на всем ее протяжении. Поскольку она является единственной жизненно важной артерией Сибири, это означало, что вся огромная территория целиком, вместе с Уралом и частью Волжского бассейна, стала местом, где могли группироваться антибольшевистские силы.