Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 20



В пакете у ног Потёмкина была еще одна не приконченная бутылка. После третьего стаканчика водки на голодный желудок меня сморило. Глаза слипались и я, сказав Потемкину и Лещенко: «До встречи на рассвете», – двинулся через площадь к двадцатому подъезду Дома Советов.

С момента выхода антиконституционного указа Ельцина и до блокады парламента я шесть ночей коротал здесь. Удавалось мне и поспать – в кабинете на шестом этаже, который оставили подчинившиеся ельцинскому указу депутаты-демократы. В сей кабинет от костра я и направился.

В холле двадцатого подъезда ходили, стояли, сидели вооруженные бойцы. Они же с автоматами – на постах на лестничных площадках. Защитники парламента ожидали штурм и готовились его отражать.

Кабинет депутатской фракции «Смена»-«Новая политика» на шестом этаже был никем не занят. Я составил в ряд четыре мягких стула: вот тебе – кровать, вот – подушка из подшивки газет. Пора чуть-чуть бай-бай.

Разбудили меня какие-то хлопки. Уже светало. Я вскочил и выглянул в окно. Мимо подъездов парламентского дворца со стороны мэрии бежал мужик в камуфляже и палил в воздух из пистолета: тревога! Минута – и на площадь ворвался бронетранспортер. Он сходу открыл огонь из пулемета по людям у костров и палаток. Потом остановился, и его пулемет прицельно бил и бил по рассыпающимся живым мишеням. Одни мишени валились и замирали, другие – упав, ползли прочь в направлении стадиона «Красная Пресня».

Забрызгав площадь кровью, бронетранспортер развернулся. Обратно поехал. Дернулся. Заглох его двигатель, мне показалось. А из-за изорванной пулями палатки поднялась коричневая кожаная куртка с автоматом в правой руке – Сергей Потемкин. Он бегом рванул к костру, где лежали три тела. Всех ощупал и одно тело с признаками жизни, видимо, взвалил себе на плечи и понес к Дому Советов. За Потёмкиным к лежащим у костров стали подходить остальные спасшиеся от пуль.

Потёмкин с раненым был уже в метрах двадцати от двадцатого подъезда. Оттуда им навстречу вышли вооруженные охранники Дома Советов, и тут бронетранспортер тронулся – но не вперед к мэрии, а налево по кругу и его пулемет полыхнул по Потёмкину и раненому на его спине. Они рухнули. Стрельбу по вновь замелькавшим у костров людям бронетранспортер не возобновил – довершил разворот на 360 градусов и убрался с площади.

Я, надев плащ, рванул с шестого этажа вниз – к холлу двадцатого подъезда. Узнать – что там творится и жив ли Потёмкин. Но на лестничной площадке этажа третьего мне путь преградил пост автоматчиков со значками Союза офицеров:

– Куда прешь? Катавасия началась. Всем без оружия забиться в нору – в зал Совета национальностей.

Меня понесло вверх – к переходу в коридор противоположной стороны Дома Советов. Понесло выяснить: что происходит у его парадного входа – на набережной Москвы-реки?

Так у хилой баррикады – с полсотни людей. Поэт Лещенко с железной трубой в руке – в их числе. С Нового Арбата мчат три бронетранспортера. Они разметают баррикаду, выезжают на набережную и становятся мордами вперед к дворцу парламента.

К бронетранспортерам стекаются разбежавшиеся от баррикады. Они, мелькнуло в моей голове, сейчас завяжут диалог с экипажами боевых машин. Ан, нет. Бронетранспортеры заговорили пулеметами – открыли пальбу по Дому Советов. Огонь велся не на поражение кого-то, а по всем окнам подряд. Бах-бах-бах, ту-ту-ту: пулеметы бронетранспортеров изничтожали и изничтожали зачем-то стекла напротив них.

Потом на набережной Москвы-реки появились танки. Гул их пушек перекрыл стрекотание пулеметов БТРов. Пушки танков лупили не по конкретным целям – они просто снарядами корежили стены Дома Советов.

Ошибся малость в прогнозе мой друг Серега Потёмкин, себе я заметил: не бомбами и ракетами авиации решил Ельцин сносить этажи парламентского дворца.

Пальба из танковых пушек не утихала. Штурмующих же дворец подразделений не появлялось. Прав, оказывается, был Потёмкин, признал я: пусть и не с воздуха, а с земли шквалом металла заставит Ельцин всех выйти из Дома Советов с поднятыми вверх руками.

От очередного разрыва снаряда из танков на мой плащ посыпались крошки штукатурки с потолка. Испуг меня не хватил. Но шастать по расстреливаемым этажам не имело смысла, и я потопал в нору – самое безопасное помещение парламентского дворца – в зал заседаний Совета национальностей, отделенный от улицы двумя стенами. Там находились депутаты, журналисты и их все дни блокады обслуживавшие поварихи с буфетчицами. Вдоль входа в зал ходил вперед-назад бледный, как мел, председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов – с трубкой во рту и тремя телохранителями.



Паники в зале не было. Но слышались разговоры: сюда ворвется под пальбу из танков пьяный ОМОН и всех перебьет.

Я сел в свободное в зале кресло рядом с корреспонденткой «Советской России» Надей Гарифуллиной и неожиданно уснул. Стены дворца все содрогались и содрогались от танковых снарядов, а я всё спал и спал.

Канонада под вечер еще гремела. Мне, отменно выспавшемуся, внутренний голос вдруг повелел побрести к парадному входу в Дом Советов – к сотне охранявших его автоматчиков. В сей момент в двери парадного подъезда ступил худощавый гражданин – в пиджаке, в рубашке без галстука и с поднятыми вверх руками.

– Руки-то опусти, – ему приказал дюжий командир автоматчиков. – Мы по безоружным не стреляем.

Гражданин в пиджаке представлял самых грозных носителей военной формы – бойцов лучшего в мире спецназа – группы «Альфа». Его повели наверх – на переговоры к Руцкому, видимо. Когда я вернулся обратно в зал Совета национальностей, там объявили: достигнута договоренность – ни нападать, ни обороняться. Защитники парламента добровольно расстаются с оружием, группа «Альфа» без боя входит в Дом Советов, забирает в полон Руцкого, Хасбулатова, Ачалова, Макашова, а остальных выпроваживает на любую из четырех сторон света.

Они, бойцы «Альфы», как на подбор рослые, в шлемах, похожих на скафандры космонавтов, паники в зале Совета национальностей своими автоматами не посеяли. Их распоряжению – выйти по одному в коридор – все спокойно подчинились. У дверей из коридора в холл два бойца у каждого выходящего изымали документ, удостоверяющий личность, и кого-то направляли к парадному подъезду, кого-то – к подъездам служебным.

Я сдал не паспорт, а корочки журналиста. Мне указали на лестницу, которая вела к двадцатому служебному подъезду. По его вестибюлю плыл пороховой дым. На полу – битое стекло. Под стекляшками там и тут темнела кровь.

Дым пороховой на улице был гуще, чем в вестибюле. Гремели и пушки танков, и пулеметы. Парламент сдался Кремлю. Но стрельба велась. Для чего? Для нагнетания страха в Москве и стране?

Шагая от Дома Советов до станции метро «Баррикадная», я не подозревал, что пальба из танковых орудий транслируется по телевидению. Но именно тогда при вдыхании порохового дыма на Красной Пресне у меня зародилась мысль: статья, которую я напишу о событиях 3–4 октября 1993-го будет называться – «Расстрел напоказ».

Утром 5 октября домашний телефон главного редактора нашей газеты «День» Александра Проханова не отозвался. К полудню того дня я, как и положено добропорядочному газетчику, отправился в редакцию. На Цветной бульвар – в здание Издательства писателей, где мы снимали кабинеты. Прихожу. Здороваюсь с вахтером и слышу от него: сотрудников «Дня» пущать не велено. Кем не велено? Директором издательства Анатолием Головчанским.

Звоню ему с вахты. Он разрешает мне подняться в его кабинет, и увидав меня, спрашивает:

– Ты в своем уме?

– Пока не рехнулся.

– Ну а с какой бредовой ноги тебя сюда занесло? Ты соучредитель «Дня» – так? Так. А на всех его соучредителей Министерство печати направило представление – арестовать вас за подстрекательство к бунту против президента Ельцина. В кабинетах вашей редакции проведен обыск и их опечатали. Все вами купленные компьютеры-принтеры изъяты.

Головчанский посоветовал мне убираться прочь из Москвы. Я совет не принял – не верилось почему-то в возможный арест. И двинул в редакцию газеты «Правда». Ее выпуск также запретили, но редакцию не разгромили. Вместе с товарищем моим, обозревателем «Правды» Александром Головенко, я установил телефоны чрезвычайного военного коменданта Москвы, управления делами столичной мэрии, Генеральной прокуратуры. Звонил по этим телефонам и вопрошал: