Страница 304 из 305
- Меньше всего Феофано хотела бы увидеть жалость в твоих глазах, госпожа. Время не щадит никого… она хотела уйти такой же великой царицей, первой из всех, какой ты помнила ее.
Проводник склонил голову и погладил надпись на плите.
- Ее возлюбленный, лаконец Марк, сказал, что она улыбнулась перед смертью.
Феодора, зажмурившись, прижалась к груди своего мужа: они долго молчали. Леонард прикрыл беззащитную голову жены от яростного дневного солнца, а потом спросил проводника:
- Кто же повелел сделать эту надпись? Она сама?
- Нет… ее супруг, Марк.
Тут Феодора выпрямилась и отбросила руку Леонарда.
- Марк? Но разве он не мечтал заполучить Феофано для себя одного? Как мог мужчина…
Проводник улыбнулся.
- Конечно, ее муж мечтал об этом, - сказал грек, неведомо каким образом посвященный во все их сокровенные семейные тайны. – Но он любил ее, госпожа, и первенствующими для него всегда были желания Феофано…
- А где сейчас Марк – и их сын, Леонид? – спросила Феодора тихо.
- Они уехали, а куда, нам неведомо, - ответил проводник. – Этот мальчик уже совсем взрослый воин… может быть, ты встретишься с ним и его отцом, но я сомневаюсь, что Марк этого захочет.
Критянин закутался в выцветший плащ.
- Ты знала царицу Феофано с той стороны, которая была неведома ни одному из мужчин. В душе этой великой женщины была комната, где вы встречались и любили друг друга, - и Марк никогда не нарушал неприкосновенности этого места, пока царица была жива. Неужели ты думаешь, госпожа, что муж Феофано осквернит ваше святилище после ее смерти?
Феодора медленно покачала головой.
Она вновь высвободилась из рук мужа и, опустившись на горячий песок, прижалась щекой к надгробию. Московитка долго лежала так, будто одна из всех слышала зов мертвой, - и никто из мужчин не смел коснуться ее плеча.
- Я хочу, чтобы здесь выбили еще одну надпись… под этой первой, - наконец тихо проговорила русская пленница. – “Гноти сеаутон”.
“Познай себя” - то, для чего живет на свете каждый.
========== Эпилог ==========
Феодора и Леонард прожили в любви и согласии еще четырнадцать лет, родив еще одного сына, который получил имя отца. Александр Нотарас так и не был найден – но, зная родителя Александра, встречи с похищенным мальчиком можно было ожидать когда угодно.
Комес Флатанелос еще дважды плавал в Московию – в первый раз он привез ждавшей его дома жене привет от Микитки и его братьев, которые благополучно обзавелись семьями, а во второй привез вести о смерти русского евнуха. Паракимомен последнего Палеолога пережил своего государя на двадцать шесть лет: весьма долгий срок и целая человеческая жизнь.
Мардоний, к этому времени ставший отцом троих живых сыновей и одной дочери, живший с женой если не счастливо, то мирно, услышав новость о смерти побратима, как будто опять перенесся в тот день, когда простился с Микиткой навеки… в тот день, когда русский евнух признался, что разделил бы страсть Мардония, если бы был здоров.
В тот день, когда Микитка спас Валентова сына от турок и от участи наложника: когда они нашли друг друга.
Македонец рыдал, скрывшись от всех, целуя русую вьющуюся прядь, которую до сих пор хранил в своем медальоне. И Рафаэла наблюдала эту скорбь, уже не испытывая ревности и почти разделяя чувства мужа.
За те долгие годы, что они прожили вместе как добрые супруги, итальянка узнала, почему Мардоний был так привязан к своему увечному другу и чем он был ему обязан. И, несмотря на эту запретную любовь, - а может, и благодаря ей, - их брак не разбился, а ее мужа Господь охранил: Мардоний и Рафаэла надолго пережили родителей итальянки и других старших могущественных родственников, грозивших македонцу смертью.
Феодора так и не встретилась с Марком, но встретилась с его сыном.
Юный лаконец прискакал в имение Флатанелосов один: и передал итальянскому привратнику, что желает поговорить с госпожой с глазу на глаз. Сам не зная почему, итальянец почувствовал к гостю доверие и пригласил хозяйку выйти к нему за ворота.
Феодора сразу же догадалась по описанию приезжего, кто хочет ее видеть: она едва справилась с волнением. Укрепившись, вспомнив заветы своей возлюбленной подруги, московитка вышла к Леониду.
Юноша стоял, держа под уздцы богатырского коня; когда госпожа дома подошла, Леонид посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся, обойдясь таким безмолвным приветствием. Черные по-военному коротко стриженные волосы, стальной блеск серых глаз и сила, таившаяся за молчаливостью и сдержанным достоинством этого юноши, сразу напомнили Феодоре обоих его родителей.
Феодора хотела заговорить с ним, но слова застряли в горле: слишком много нужно было сказать, для этого мало целой жизни!
Московитка вдруг поняла, что видит вместо юного лаконца его безвозвратно ушедшую мать, - она стиснула зубы, удерживая рыдания.
Леонид, по-прежнему не говоря ни слова, запустил руку за пазуху и достал сложенный пергаментный лист.
- Мать завещала мне незадолго перед смертью передать это тебе… прости, я смог выполнить ее просьбу только теперь, - улыбнулся юноша.
Феодора, благоговейно взяв пергамент, который хранила для нее ее филэ, разглядела начертанную черной тушью карту. Нахмурившись, с екнувшим сердцем московитка вскинула глаза на Леонида.
– Это карта кносского дворца, - пояснил гость.
Феодора судорожно вздохнула; Леонид, кивнув, потупил взор почтительно и скорбно.
- Да, госпожа, это рядом с гробницей матери… и с гробницей критских царей, - сказал он. – Мать с отцом решили, что это место лучше всего подходит для сохранения ваших сочинений. Эти бумаги опасно держать в близости от Рима - и в любых католических владениях. Только смешать их с прахом свободных язычников… как прах царицы Феофано.
Феодора едва удержала возглас изумления и радости. Так вот где Феофано хранила свои и ее записки! Московитка уже не раз предпринимала попытку найти их в доме подруги, но безуспешно; и с этих пор надеялась только на предусмотрительность Феофано. Как оказалось, не напрасно, - как и стала наконец ясна цель, которая привела лакедемонянку на Крит.
- Вот здесь, - смуглый палец с почерневшим ногтем указал на красный крестик, который Феодора уже и сама заметила на карте. – Ты можешь отправиться туда и найти ваши работы, а можешь прибавить к ним свои. Только сыщи верного человека, который будет хранителем вашей с матерью тайны. Я знаю эту тайну, но таких хранителей никогда не хватает.
Феодора улыбнулась, восхищенная юношей.
- Я так и сделаю, - сказала она.
Леонид поклонился ей; потом вскочил в седло. Феодора поняла, что больше этого юношу ничто не задержит, - он все сказал и все исполнил.
Она отступила и помахала сыну Феофано рукой. Леонид поднял руку, коротко махнул хозяйке – и дал шпоры. Он унесся прочь неудержимо, как персидский конник, с которыми когда-то его предки, древние спартанцы, сражались пешими.
Леонарда Флатанелоса в доме не было, он приехал только через несколько часов; и, узнав, кто побывал у них в его отсутствие, напустился на жену.
- Почему ты не пригласила его задержаться?
- Он не остался бы, - Феодора покачала головой. – Леонид все сказал мне: он немногословен, как его отец… а втроем нам не о чем говорить.
Критянин печально улыбнулся.
- Это правда.
Комес, однако, попросил жену рассказать, о чем она беседовала с сыном Феофано, и Феодора не стала таиться. Леонард Флатанелос полностью одобрил тайник, выбранный лакедемонянкой. Только в таких местах и осталось ныне сохранять для потомства отчаянно смелые женские мысли.
Феодора приехала на Крит только через десять лет после встречи с сыном Феофано. Мужа она похоронила два года назад – и младшему их сыну, Леонарду Флатанелосу, сейчас было девять.