Страница 25 из 54
Легкий костюм — с одной стороны и адски холодная роса — с другой, довольно быстро успокоили расходившиеся нервы; ежась от холода, я решил, что уже достаточно испытывать долготерпение судьбы и что лучше всего поторопиться с отъездом из фазенды.
Благодаря ночному времени, — рассуждал я, — едва ли кто-нибудь заметит существенные недостатки моего туалета, а новые насмешки дона Хулио я претерплю и перенесу безропотно.
Придя к такого рода заключению, я уже не колебался и уверенно направился к конюшням, но не успел сделать и нескольких шагов, как из-за изгороди кто-то меня позвал.
— Señor! Подите-ка сюда, señor!
Оглядываюсь: над гребнем каменной стены, охватывающей всю фазенду, торчит голова какого-то пеона с улыбкой, расплывшейся от одного уха до другого. Я еще днем заметил его во дворе среди других работников, так что без боязни мог подойти к нему, чтобы узнать, в чем дело.
— Не надо туда ходить, señor, — забормотал он, едва только я продрался сквозь какие-то кусты и очутился под стеной, — лошадь ваша готова, вот я держу ее.
Всего, чего угодно, но только этого я уж никак не ожидал!
— Лошадь?! Ты говоришь, моя лошадь здесь?
— Здесь, señor! И пончо здесь; укутайтесь — теплее будет.
— Но какой же дьявол надоумил тебя привести ее сюда?
— Зачем же дьявол?.. Не годится ночью говорить о нем. А только все сеньоры, что приезжают к нам, выскакивают ночью из окна и уезжают из фазенды. Сначала дон Игнасио приказывал мне седлать их лошадей и приводить сюда, ну, а теперь и без него я это знаю.
Чумазый конюх был, несомненно, глуп, как целый пень пробкового дуба, но я в его пояснениях и не нуждался. Систематичность ночных побегов из фазенды сама по себе была достаточно красноречива, и у меня уже мелькнула смутная догадка.
Я не спал, заметил змей и выскочил из комнаты. Ну, а те, что засыпали и все-таки спасались бегством при благосклонном участии señor Игнасио и этого пеона? Ведь они могли обнаружить присутствие змей, только проснувшись. А между тем, влетели они в комнату почти бесшумно, — следовательно… Следовательно, будило их прикосновение гадов к телу. Но почему же тогда змеи их не кусали?..
И вдруг точно молния сверкнула у меня в сознании:
— Ах, черт возьми, ядовитые зубы у них вырваны, — вот и разгадка! — И я неудержимо расхохотался.
— Señor, поторопитесь, — послышался нетерпеливый голос конюха, — скоро светать начнет.
— Прекрасно, можешь отвести лошадь на конюшню, — я не поеду.
Подойдя к дому, я обернулся, но голова конюха по-прежнему торчала над стеной и уж не знаю, чем он был больше изумлен, — серебряной монетой, которую я ему бросил на прощание, или моим возвращением в комнату тем же необычайным путем, то есть — через окно.
VII.
— Да, — думал я, сидя уже на подоконнике, — ночи с такой ледяной росой — явление не совсем обычное для Коретибы. Мне повезло… Нет ничего мудреного, что все мои предшественники, выскочив полусонными из своей комнаты и не подвергаясь отрезвляющему влиянию холода, не особенно были склонны думать о причинах чего бы то ни было и собеседовать с пеоном, а просто вскакивали на услужливо им поданную лошадь и сломя голову уносились из фазенды. Ай да señor Игнасио, вы, оказывается, не только чревовещатель, но и недурной психолог!
Выловив всех змеек и повыбрасывав их обратно в сад, но только каждую уже в отдельности, я с удовольствием почувствовал, что моя бессонница исчезла без следа, и потому, притворив как следует окно, снова улегся и сразу же уснул.
Но спал я на этот раз, против обыкновения, довольно чутко.
Прошло, вероятно, не больше трех или четырех часов, как под дверями моей комнаты послышалось какое-то шушуканье, заставившее меня открыть глаза. Я приподнялся на постели и прислушался.
— Что, спит или уехал? — голос, по-видимому, донны Мануэлы.
— Должно быть, спит, señora, — ничего не слышно.
— А кому же здесь шуметь, если он уехал? Вечно ты говоришь глупости. А где Пепита?
— Побежала в конюшню, посмотреть лошадь caballero.
— Не беспокойтесь, — подал я голос, убедившись, что за дверями, кроме «спасенной» и ее горничной, нет никого, — я не уехал и уже встаю.
— Хвала Иисусу! Ах, señor, как я тревожилась! — посыпалось после минутного молчания из-за дверей. — Я не предупредила вас, — дом у нас старый, а привидения пугают иногда людей, к ним непривычных. Недавно еще один почтенный гость убежал через окно и, не попрощавшись с нами, уехал из фазенды. Так вас ничто не потревожило? Благодарение Господу! До завтрака, señor! — и за последними словами по коридору послышались поспешно удаляющиеся шаги.
Если я и сомневался до этой минуты, то уж теперь был совершенно убежден, что донна Мануэла не знает ничего и, вероятно, объясняет все происходившие раньше неудачи особыми видами, которые имеются у привидений насчет Розиты и меня. Но, волей небес, колючий кустарник, через который мне этой ночью пришлось два раза продираться: к стене и обратно в сад — стал Рубиконом, через который я мужественно перешел, и отступать теперь не приходилось.
Придя к такому заключению, я поспешил одеться и присоединиться к обществу, уже собравшемуся в столовой.
Señor Игнасио, чего уж я совсем не ожидал, оказался на этот раз неподражаемо любезным и остроумным собеседником, так что веселый смех ни на минуту не умолкал за завтраком, а затем продолжался и в саду, куда мы вскоре перешли из-за стола.
Впрочем, Мануэла недолго оставалась с нами и вскоре уехала в Коретибу за какими-то покупками, а мы втроем продолжали бродить по саду, осматривая клумбы с неизвестными для меня цветами и разные хозяйственные достопримечательности фазенды, которых я вчера не мог увидеть благодаря мрачному настроению señor Игнасио и нашей прогулке по задворкам.
К полудню, когда солнце стало жечь слишком ощутительно, мы возвратились обратно в дом. Здесь наш разговор перешел на темы еще более мирного характера. Говорили о красоте природы вообще и местной в частности, поспорили немного об искусстве и его задачах и, наконец, занялись народным творчеством.
Из нескольких случайных слов я мог понять, что оба мои собеседника очень недурные музыканты и, воспользовавшись тем, что мы заговорили о музыкальном творчестве Бразилии, я попросил их дать мне представление о популярных здесь мелодиях.
Барышня не заставила себя долго упрашивать, а дон Игнасио вызвался вынести на веранду стулья и сходить за инструментами.
Через несколько минут он возвратился и пригласил нас следовать за ним.
Выйдя из комнаты на крытую парусиной галерею, я заметил гитару и мандолину, лежавшие на двух плетеных креслах, стоявших рядом, и одно напротив них, предназначавшееся, по-видимому, для меня. Обменявшись несколькими шутливыми замечаниями, мы заняли свои места; гитарой завладела донна Розита, управляющий взял мандолину, а я, усевшись поглубже в кресле, принял самую комфортабельную позу и повесил свои уши на гвоздь внимания.
Инструменты оказались в полном порядке, так что настраивать их не приходилось, и вопрос был только за тем, с чего начать.
Señor Игнасио сперва задумался, но потом быстро поднял голову и обратился к девушке:
— Для начала сыграем, señorita, ту мелодию, которую я вам недавно показал.
Донна Розита запротестовала:
— Помилуйте, какая же это местная национальная мелодия? Я здесь выросла, а ее никогда в жизни не слыхала.
— Здесь, разумеется, но для северной Бразилии она чрезвычайно характерна.
Желая прекратить начинавшийся спор, я поспешил уверить, что интересуюсь вообще бразильской музыкой, независимо от географического ее распространения, после чего донна Розита недовольно пожала плечиками и приготовилась играть.
Они быстро взглянули друг на друга, наклонились слегка вперед, и первый звук слетел со струн и точно растаял в воздухе.