Тайная вечеря

Потом, по просьбе Бердо, он рассказывал о мистическом танце. Но нехотя, короткими фразами, с явным усилием. Сема — это кружение, в котором семь небес и земля, а также все, что на ней находится, славят Бога. В самый важный момент не остается ничего, что бы не возносило Ему хвалу. Вот, например, атомы — кружатся без устали в воде, камне, дереве, воздухе и человеческих телах, — а сема просто воспроизводит это чудо движения. К братству дервишей Михайло прибился через год после войны, раньше ему такое и в голову бы не пришло. Он никогда не принимал всерьез все эти байки о воспарении над действительностью. Но когда впервые попробовал, ощутил этот взлет и вступил в братство, и остался в нем — ведь то, что с тобой творится во время танца, ни с чем не сравнимо.

На рассвете Бердо покинул заброшенную каменоломню и направился к шоссе, где должна была быть остановка автобуса. С гор плыли волны холодного мглистого воздуха. Пока он спускался вниз, к городу, становилось все теплее и все ярче светило утреннее солнце. Только садясь в автобус, Бердо включил мобильник. Семь одинаковых сообщений от Тишпака требовали незамедлительного ответа: «Что с вами? Самолет готов. Срочно отзовитесь!»

Бердо ответил: «Остаюсь на несколько дней. Не ждите. Связь через фирму. А. Ю. Бердо».

Тишпак знал: случись что-то неладное, эсэмэска, согласно инструкции, была бы подписана просто «Бердо». Так благодаря двум лишним буквам Бердо избавился от дальнейших расспросов и мог почти не сомневаться, что, когда наконец доберется до гостиницы, группа Паломников Правды вместе с Тишпаком уже будет лететь чартерным рейсом на родину.

Так оно и было. В рецепции его ждала записка на фирменной бумаге F&F: «В таком случае прошу связаться со мной по возвращении, успеха вам».

«Хорошо хоть не написал „Желаю приятно провести время“», — подумал Бердо, косясь из-за листка на юного портье, — это было бы абсолютно в стиле господина Чудненько.

Что делать в чужом городе, куда тебя случайно занесло, когда все утро, день и вечер — лишь ожидание ночного свидания? Бердо оставил за собой номер в гостинице, не указав на сколько. Поспал, поставив будильник, ровно три часа. Потом долго и тщательно мылся. Позавтракал в номере.

Он отнюдь не принадлежал к категории женоподобных, сосредоточенных на собственной персоне нарциссов, которые дня не могут прожить, не побывав в сауне, у парикмахера или массажиста, и тем не менее, выйдя на улицу, зашел в косметический салон, чтобы привести в порядок ногти. Пока красивая молодая девушка — кажется, сербка — делала ему педикюр, Бердо, поглядывая на ее склоненный затылок, старался, но не мог освободиться от мыслей о Михаиле.

— Почему ты живешь один, в таком глухом месте? — спросил он его перед уходом.

Михайло долго молчал. Потом наконец сказал:

— Один суфий[58], которому явился ангел, спросил у крылатого: «Как врачевать душу?» Посланец небес не задумавшись ответил: «Пореже встречаться с людьми».

Сейчас, лениво и бесцельно слоняясь по городу, Бердо повторял про себя эту притчу. Вот что надо рассказывать медитирующим Паломникам Правды. Все равно где — на берегу океана или на вершине очередной священной горы. Но хотелось ли ему еще заниматься этой работой? И хотелось ли вообще работать? Странным было их вчерашнее прощанье. Бердо деликатно положил на столик две сложенные банкноты по сто евро. На пороге — Михайло проводил его до двери — он почувствовал руку, засовывающую деньги ему в карман.

— Суфий учит, — в голосе танцовщика звучал металл, — что не быть спасенным тому, кто не чтит место спасения. — И добавил шепотом: — Помни, после захода солнца.

Что он имел в виду, говоря о спасении? Не суфий, разумеется, — Михайло. Может, просто повторял заученные мантры, какие постоянно звучат на собраниях братства? Но это уж слишком примитивное предположение. Бердо хорошо разбирался в людях. Его любовник не всю жизнь служил сторожем в заброшенной каменоломне, напротив — он явно был неплохо образован, хотя предпочитал этого не демонстрировать. Да он, собственно, ничего о себе не рассказал, если не считать истории с мотоциклом. Только сейчас, усаживаясь за столик в садике кафе, Бердо попытался представить себе своих предшественников. Драго мог быть механиком, легкомысленным и необязательным; возможно, членом того же братства. Стефан, разумеется, ни в каком братстве не состоит — скорее всего, он торгует наркотиками: наркомафия во всем мире использует подобных типов.

«Господи Иисусе, — подумал Бердо, выпив залпом рюмку ракии, — во что я вляпался?»

И верно, в такие истории он еще не попадал. Что бывало обычно? Короткая, заранее оплаченная «сессия» в гостиничном номере. Уик-энд, проведенный в каком-нибудь амстердамском клубе. Или недельный отпуск в горах с официантом, которого подцепил на морском курорте. Интуиция подсказывала Бердо, что надо вернуться в гостиницу и мчаться в аэропорт, навсегда оставив в этом городе воспоминание об одной необыкновенной ночи. Однако надежда — ба, почти уверенность — в том, что его ждет повтор небывало острого наслаждения, отгоняла тревогу. Он был немолод и знал, что, скорее всего, ощущений такой глубины и остроты ему никогда уже не испытать. Даже если б в его распоряжении оказались все деньги фирмы Festus & Felix или еще большая сумма.

Мимо кафе проехал мотоциклист, и тут Бердо озарило. Ведь на углу улицы перед гостиницей — он несколько раз замечал краем глаза — есть магазин, торгующий велосипедами и мотоциклами. Расплатившись, Бердо немедленно туда отправился и уже через четверть часа остановил свой выбор на новой «Хонде». Неожиданно возникла проблема с оплатой. Кредитных карточек в магазине не принимали, а банкомат мог выдать только сумму, эквивалентную семистам евро. Слишком мало, чтобы не сходя с места купить модель XRV 750 Africa Twin.

В гостинице он быстро раздобыл информацию обо всех иностранных банках в центре. К сожалению, банк Barclays, где у него был тайный (недоступный даже отечественным налоговым органам) счет, не имел в городе филиала. Направляясь в Raiffeisen, он вспомнил правила пользования счетами фирмы. Festus & Felix лишь очень немногим и только в чрезвычайных обстоятельствах позволял во время «Паломничеств Правды» снимать со счетов наличные. Бердо принадлежал к числу этих немногих. А обстоятельства были чрезвычайные.

Когда часом позже он на новехонькой «Хонде» въехал на гостиничный паркинг, взял квитанцию и со шлемом под мышкой подошел к молоденькому портье за ключом от своего номера, тот посмотрел на него с нескрываемым любопытством. Однако Бердо этого не заметил. На крыльях эйфории — не дожидаясь лифта — он взлетел по лестнице на третий этаж. Уже в номере, еще раз примерив шлем, поглядел на себя в зеркало. С закрывающей лицо темной шторкой он был похож на инопланетянина или церемониймейстера из самых эпатирующих сцен у Лотреамона.

Бердо закрыл компьютер. Поток воспоминаний оборвался на комментариях блоггеров: «Я бы хотел поставить памятник Осаме, потому что он настоящий народный герой, лучше всего напротив памятника королю Яну Собескому», — написал Вуду. Некий Карапуз признался: «Взрывы в городе, видимо, субсидирует ксендз Монсиньоре, поскольку вино с его рожей на этикетке плохо расходится; это обыкновенная афера». Зато Беата заявила: «Мне все это по барабану, мусульмане — в Аушвиц, евреи — в Израиль, поляки — развлекаться, русские — работать!» А Хакер сообщил: «А мне нежаль таргашей известно какого праисхождения, которые в ночных магазинах спаивают Польский Народ. Мало за это взрывать. Их надо в лагеря alles zusammen[59]».

— Демократия, — пробормотал Бердо, насыпая Гераклиту в мисочку сухой корм, — право голоса дается и разумному человеку, и дебилу. Разве это хорошо? Разве мы этого добивались? Ну скажи!

Кот, зарывшись носом в кучку бурых брикетиков, с удовольствием их грыз. Бердо, гладя его, добавил:

— Ты же сам говорил, что демократия — это плохо, потому что многие — дурны, немногие — хороши! Не так? Может, я что-то перепутал?