Страница 52 из 98
— Приемные часы с пяти до семи, молодой человек, — сказал он таким тихим голосом, что я едва его расслышал. — Сейчас я вас принять не могу.
— Я к вам совершенно по другому делу, — сказал я, заглядывая ему через плечо на георгину. Та была красавица: двадцать сантиметров в поперечнике, не меньше, и без единого пятнышка. — Моя фамилия Мэллой. Я старый друг Джэнет Кросби.
Он нежно коснулся георгины пальцами с утолщенными суставами.
— Кого-кого? — безо всякого интереса нерешительно произнес он: всего лишь глуповатый старик с цветком.
— Джэнет Кросби, — ответил я. Стоять на солнце было жарко, а от гудения пчел, запаха всех этих цветов я и сам стал каким-то рассеянным.
— Ну и что с ней?
— Вы подписали свидетельство о ее смерти.
Он оторвал взгляд от георгины и посмотрел на меня.
— Кто, говорите, вы такой?
— Виктор Мэллой. Меня несколько тревожит смерть мисс Кросби.
— А с чего бы? — спросил он, и в глазах его промелькнул страх. Он знал, что он старый, туповатый, рассеянный. Он знал, что, продолжая практиковать, он в его возрасте рискует рано или поздно совершить ошибку. Я видел, что он подумал, что сейчас я обвиню его в этой ошибке.
— Ну, понимаете, — мягко заговорил я, не желая особенно его пугать, — меня не было здесь три или четыре года. Джэнет была моим очень давним другом. Мне бы и в голову никогда не пришло, что у нее слабое сердце. Узнать, что она ушла подобным образом, оказалось для меня страшным ударом. Я хочу удостовериться, что не произошло ничего плохого.
Мускул у него на лице дернулся. Ноздри расширились.
— Что значит — плохого? Она умерла от злокачественного эндокардита. Симптомы не вызывают сомнений. Кроме того, там присутствовал доктор Сэлзер. Ничего плохого не было. Не знаю даже, о чем вы таком говорите.
— Ну, я рад это слышать. А что оно такое, этот злокачественный эндокардит?
Он нахмурился, и мне на мгновение показалось, что сейчас он скажет, что не знает, но он взял себя в руки, разворошил старую, увядшую память и медленно, будто цитируя страницу из какого-то медицинского справочника, заговорил:
— Это прогрессирующая микробная инфекция клапанов сердца. Кусочки пораженных язвой клапанов сердца были разнесены потоком крови по всему телу, у нее не было никаких шансов остаться в живых. Даже если бы меня пригласили раньше сделать что-либо, я был бы бессилен.
— Это-то и смущает меня, — сказал я и улыбнулся, чтобы каким-то образом передать ему, что я на его стороне. — Почему они позвали именно вас? Вы ведь ее не пользовали, правда?
— Разумеется, нет, — чуть ли не сердито сказал он. — Позвать меня было вполне естественным. Я живу совсем рядом. Доктору Сэлзеру было бы неэтично выписывать свидетельство одному.
— А кто он, этот доктор Сэлзер?
У него снова появился рассеянный взгляд, а пальцы с тоской потянулись к георгине. Я видел, что ему хочется, чтобы его оставили в покое, чтобы его мозг отдыхал в мирном созерцании цветов, чтобы ему не докучали здоровенные детины вроде меня, ни за что ни про что отнимающие время.
— Он заправляет одним из этих санаториев для душевнобольных, рядом с поместьем Кросби. Он друг семьи. Его положение таково, что он, по этическим соображениям, не мог выписать свидетельство. Он не квалифицированный практик. Я был весьма польщен, когда они прибегли к моей помощи.
Уж это я мог себе представить. Я гадал, сколько же они ему заплатили.
— Послушайте, док, — сказал я. — Я вот что хочу выяснить. Я попытался повидать Морин Кросби, но она нездорова. Я уезжаю, но прежде чем уехать, хотел бы иметь четкую картину того, что же именно произошло. Я лишь слышал, что Джэнет умерла совершенно неожиданно. Это была болезнь сердца. Что же произошло? Вы были там, когда она умерла?
— Господи, нет, — ответил он, и в его поблекших глазах снова промелькнула тревога. — Я прибыл полчаса спустя после ее смерти. Она умерла во сне. Симптомы были безошибочны. Доктор Сэлзер сказал мне, что она страдала от этой болезни уже несколько месяцев. Он сам пользовал ее. При такой болезни ничего особенного не сделаешь, нужен отдых. Я не понимаю, почему вы задаете мне столько вопросов. — Он в надежде бросил взгляд в сторону дома — а вдруг он понадобился жене? Ан нет.
— Я лишь хочу удовлетвориться, — сказал я и снова улыбнулся. — Вы прибыли в дом, а Сэлзер уже находился там. Так?
Он кивнул, с каждой секундой тревожась все больше.
— Был ли там кто-нибудь еще?
— Мисс Кросби, младшая. Она была там.
— Морин.
— По-моему, так ее зовут.
— И Сэлзер повел вас в комнату Джэнет? Морин тоже с вами пошла?
— Да. Они оба прошли со мной в комнату. Мол… молодая женщина казалась очень расстроенной. Она плакала. — Он потрогал георгину. — Вероятно, надо было произвести вскрытие, — сказал он вдруг. — Но, уверяю вас, никакой нужды в этом не было. В злокачественном эндокардите ошибиться невозможно. И всегда следует помнить о чувствах оставшихся в живых.
— И однако через четырнадцать месяцев вы начинаете думать, что следовало бы провести вскрытие? — я придал голосу некоторую резкость.
— Строго говоря, следовало бы, поскольку ее пользовал доктор Сэлзер, а он, как он мне объяснил, доктор наук, а не медицины. Но симптомы…
— Да-да… безошибочные. Еще одно, док. Вы когда-нибудь прежде видели Джэнет Кросби? Я имею в виду, прежде чем она умерла?
Он, казалось, насторожился, гадая, не ставлю ли я ему ловушку.
— Я видел ее в машине, но не разговаривал с ней.
— И не слишком близко, чтобы заметить, есть ли у нее какие-либо признаки сердечной недостаточности?
Он заморгал.
— Не понял?
— Насколько мне представляется, она страдала этой болезнью несколько месяцев. Вы говорите, что видели ее в машине. Как давно это было — когда вы ее видели? За сколько времени до ее смерти?
— За месяц, может — за два. Не помню.
— Я что хочу сказать, — терпеливо продолжал я. — Ведь при такой болезни у нее бы наверняка были симптомы, которые вы могли узнать, если бы видели ее перед смертью.
— Не думаю, что я их узнал бы.
— И однако симптомы такие… безошибочные?
Он облизал тонкие губы.
— Право, я не знаю, о чем вы говорите, — сказал он и попятился. — Больше я не могу уделить вам времени. Оно ценно. Должен просить вас извинить меня.
— Ничего, док, — сказал я. — Ну, спасибо. Простите, что побеспокоил. Но вы знаете, как оно бывает. Мне просто хотелось успокоиться. Эта девушка мне нравилась.
Он ничего не сказал, лишь продолжал пятиться к розарию.
— И еще всего лишь одно, док, — сказал я. — Как вышло, что доктор Сэлзер подписал свидетельство о смерти Макдоналда Кросби, когда тот случайно застрелился? Не было ли это неэтично для недипломированного знахаря?
Он посмотрел на меня, как смотрят на огромного паука, который упал вам под ноги.
— Оставьте меня, — произнес он дрожащим голосом. — Спросите у него — не тревожьте меня.
— Да, — сказал я. — Хорошая идея. Спасибо, док. Непременно спрошу.
Он повернулся и пошел по дорожке к своим розам. Со спины он казался еще старше. Я увидел, как он сорвал увядшую розу, и заметил, что рука у него дрожит. Я боялся, что испортил ему всю вторую половину дня.
Когда я вернулся к дому, маленькая птицеподобная женщина с надеждой стояла на переднем крыльце. Она притворилась, что не видит меня.
— Боюсь, я отнял у доктора слишком много времени, — сказал я, приподнимая шляпу. — Он говорит, оно для него слишком ценно. Пяти долларов хватит, чтобы возместить его?
Усталые глаза просветлели. Худое лицо осветилось.
— Вы весьма внимательны, — сказала она и украдкой глянула в сад на согбенную спину и желтую панаму.
Я сунул ей банкнот в руку. Она схватила его, как ящерица хватает муху. Мне показалось, что старик, стоявший в конце сада, ее никогда не увидит. По крайней мере хоть этой женщине я день не испортил.
Я толкнул дверь конторы и вошел. Джек Керман дремал в кресле у окна. Пола сидела за моим столом, работая над картотекой — картотекой, которая помогала нам держать руку на пульсе Орчид-Сити и подсказывала нам, кто есть кто в городе, кто еще в городе, а кто уже выехал из него, кто на ком женился и т. д. и т. п. Хотя на карточках у нее постоянно работали четыре девушки, она настояла на том, чтобы самой заниматься ключевыми карточками.