Страница 11 из 20
Мальгин ощутил ток теплого, пахнущего топленым молоком, свежим хлебом, фруктами и свежестью удивления — на пси-уровне — и обомлел! Не было сомнений: его дочь родилась интрасенсом и спрашивала на языке инстинктов, подсознательно, еще не понимая дара, но уже владея им: спрашивала, кто пришел — добрый или равнодушный, чужой или свой?
— Господи! — пробормотал Клим, слабея от нахлынувших чувств, и послал в ответ импульс любви и нежности, улыбки и света, ощущение огромных, но добрых баюкающих ладоней. Из-за кустов послышался радостный смех, агуканье и возня: ребенок хотел видеть, кто пришел, и выкарабкивался из люльки, отбиваясь от киба.
Мальгин преодолел оставшиеся двадцать шагов и остановился возле люльки. Вцепившись пухлыми ручонками в края качающегося сооружения, наполовину высунувшись из-под балдахинчика, на него смотрело маленькое улыбающееся розовое существо с громадными голубыми глазищами, с темным пушком на голове, с пунцовыми губками и ямочками на щеках. Оно протянуло ручку и сказало отчетливо:
— Де-да…
Мальгин сглотнул слюну, проговорил пересохшими губами:
— Не деда, а папа…
— Это она меня увидела, — раздался сзади ворчливый голос, и Мальгин-старший вышел из-за деревьев. — Чую, что-то не то, так она со мной не говорит, думаю, может, гость пришел?
Дарья сощурилась, скаля зубки (уже выросли! — машинально отметил Клим), с удовольствием пососала палец, куснула его и произнесла, покачав пальцем:
— Ни-зя… па-па…
Мальгин-старший засмеялся, глядя на остолбеневшего сына, похлопал его по плечу:
— Она схватывает все на лету. Растет не по дням, а по часам. У нас в роду уже были такие… нетерпеныши. Твоя прапрапрабабушка Пелагея была ворожеей, экстрасенсом, как сейчас говорят, так она тоже смышленой росла не по годам. Может, Дарьюшка в нее?
Мальгин послал дочке новый импульс: образ Купавы, поле в росе, туман, река, солнце за лесом, сонная тишина, женский смех и слова: «Доченька моя, кровинушка, травиночка, попей молочка!…»
Дочь замерла, прислушиваясь, распахивая глаза еще больше (ох и ресницы у нее будут!), и вдруг сморщилась и заплакала, почти беззвучно. Киб затряс над ней игрушки, и старик недовольно взглянул на Клима.
— Испугал ты ее чем, что ли? Пошли в дом, позавтракаем.
Мальгин нехотя побрел за отцом, оглядываясь и сдерживая желание вернуться и погладить дочь по головке, покачать на руках и поцеловать в щечки.
Отец поставил на стол на веранде сковороду жареных грибов, вино, чай, малиновое варенье, тосты, кивнул на грибы, выходя:
— Угадай, чего я набрал.
Клим щелкнул ногтем по бутылке «Вычегодского поля», наклейка на которой пестрела двадцатью медалями, и посмотрел на сковороду.
— Рыжики, зонтики, лисички, подосиновики, сыроежки.
— Все? — Отец появился с полотенцем через руку.
Мальгин прислушался к пульсации его пси-фона, стараясь не подать виду — в голове заныл какой-то нерв.
— И говорушки.
Старик сгорбился, махнул рукой с унылым видом сел, жестом приглашая сына сесть напротив.
— Я думал, ты уже квалификацию потерял.
— Где собирал?
— У Щербатого моста, в лощине. Белых уже нет, и эти еще встречаются. Скоро за опятами пойду.
Молча принялись за еду. Мальгин, преодолевая боль, проник в основной поток мыслей отца, продолжавших его волновать, и едва сдержался, чтобы не выдать своих ответных реакций.
— Ну, что дальше? — спросил он, допив чай.
Отец понял.
— А ничего. На два дня в неделю я буду забирать Дарью к себе, а остальное время она будет находиться в приюте. Общение с детьми, интегральное воспитание, познание… Слава Богу, сейчас на дворе не двадцатый век и воспитывают детей профессионалы не чета мне. Ты узнал, где Купава?
— Узнал. — Мальгин, поддаваясь порыву, обнял отца и прижался щекой к его щеке. — Она скоро вернется, и мы сделаем ей сюрприз. Спасибо, па, я побежал, наведаюсь кой к кому. Но буду забегать, если не возражаешь.
Мальгин мысленно позвал дочь, услышал в ответ радостную тарабарщину: манипуляторы киба, игрушки, громады деревьев, голубое небо, цветные запахи, ветер — все вперемешку — и ласковое прикосновение теплого пальчика к своим губам. Засмеялся, удивив отца, и пояснил:
— Я ее чувствую, па, она меня признала.
За деревьями оглянулся, и хотя отца уже не было видно, Клим чувствовал, что тот еще стоит и смотрит ему вслед.
По пути хирург наскоро перекусил в «Макдональдсе» — есть хотелось практически постоянно, и все время подмывало спросить у Железовского: как проблему еды решил он?
Думалось плохо: мешали собственные эмоции и вспышки памяти, а также непрерывный шум в пси-диапазоне (люди вокруг мыслили и «шумели» изрядно).
Мальгин не ожидал встретить кого-нибудь в квартире Купавы, пока та находилась в клинике, он хотел поговорить с ее «домовым» и выяснить адрес подонка, который поднял руку на отца, а когда наткнулся в прихожей на двух юнцов — потемнел от гнева. И в который раз его раздражением не замедлил воспользоваться сидящий внутри «черный человек» — включил свою ворожбу: «Психоморфа глубь… трансформ…»
Клим уже научился если и не сопротивляться эффекту «черного приказа», то хотя бы в короткий срок приходить в себя. Сейчас его транс длился всего полминуты, но непрошеные гости Купавы успели получить по хорошему пси-шлепку. Оба стояли бледные и выглядели как после плавания в невесомости или ледяного душа.
— Т-ты… в-вы… — проговорил Вильям Шуман, одетый во что-то зеркально-металлическое, с дырами на груди. — Ч-что эт-то с в-вами? — «Правнук» великого композитора даже стал шепелявить и заикаться.
И злость Мальгина прошла.
— Еще раз встречу в этом доме — изувечу, — любезно пообещал он, рассмеявшись про себя. — Уяснил?
— Д-да.
— А теперь дуй в Брянск, хутор Вщиж, массив Калиновый.
— 3-зачем?
— Извинишься перед отцом. Еще помнишь, за что?
Шуман пришел в себя, цвет лица вернулся к нему.
— А пошел ты… — Он не договорил. Мальгин крепко взял его за ухо и едва не приподнял.
Молодой человек завопил от боли, пытаясь освободить ухо и одновременно лягнуть хирурга. Но руки Мальгина были словно из железа.
— Договорились?
— Ой!… Отпусти!… Больно же… ой-ой!… Да отпусти же, договорились!
Мальгин отпустил лиловое ухо Шумана, отмахнувшись от наскока второго парня. Сказал, не глядя на них:
— Убирайтесь, мальчики, и помните, что я говорил. Дважды не повторяю. И не надо вставать в позу, как бойцовые петухи, я не в вашей весовой категории. Брысь!
Обоих как ветром сдуло.
— Что, зарегистрировал? — спросил Клим Харитона.
— Как обычно, — ответил костюмный инк. — Скачок уровня в четырнадцать Фрейдов и провал сознания. И как результат — «оскал тигрозавра». Правда, большую долю пси-удара ты направил не прицельно, по площади, иначе эти парни схлопотали бы сердечный приступ.
— Ничего, в конце концов я научусь держать своего «тигрозавра» в клетке, сдвиги уже есть.
— А тут двух мнений быть не может: либо полковник, либо покойник.
— Надо же! — удивился Мальгин. — Ты и по пословицам спец?
— Каков хозяин, таков и слуга.
— Что ж, спасибо за комплимент… слуга. Как думаешь, он пойдет извиняться?
— Шуман? Вряд ли. Его родословная видна насквозь: самолюбие, спесь и наглость.
— Кто-то же его воспитал такого! Ладно, посмотрим, найти его я всегда смогу. Поехали в институт, что-то мне тревожно.
Мальгин беспокоился не зря. За время его отсутствия в институт поступили трое молодых парней с травмами черепа: то ли баловались с ручным управлением скоростного куттера, то ли не сработал инк машины, но она на скорости в двести сорок километров в час врезалась в ограждение орбитального лифта. Девушка, летевшая с ними, погибла сразу, а они еще жили — при поддержке аппаратов «Скорой помощи».
И Мальгин без лишних слов помчался готовиться к операции.
Только к вечеру стало ясно, что из троих выживут двое, третий из шока так и не вышел — у него было обширное повреждение лобных долей мозга, наступил церебральный паралич.