Страница 1 из 20
Часть первая
ПРОРИЦАТЕЛЬ
Глава 1
Из теснины ущелья Умолкших Криков поезд вырвался на простор Серебряной долины, и взору открылся волшебный уголок не обжитой людьми природы: слева от колеи текла река Уицилопочтли, прозрачная до самого дна, справа громоздились циклопические глыбы камня, рухнувшие когда-то со стены каньона, а впереди засверкали платиновым блеском скалы Рока, в которых индейцы охраняли свои серебряные копи.
— Приготовились, — сказал сержант, погладив пушистые усы и баки, и поглубже надвинул фуражку с кокардой.
Полицейские зашевелились, проверяя амуницию, защелкали обоймами, вынимая их из револьверов и всаживая ударом обратно.
— Как дела, новичок? — обратился к Мальгину вполголоса его сосед, пожилой полицейский, на вид толстый и неповоротливый. — Поджилки не трясутся?
— Нет, — коротко ответил Мальгин, проверяя оба свои револьвера, «веблей» и «смит-и-вессон», достал из заднего кармана третий — «маузер».
Толстяк присвистнул, подмигивая оживившимся товарищам, но сострить не успел: впереди вдруг треснул выстрел, почти неслышимый в грохоте движения, и поезд тут же стал замедлять ход. Раздались крики пассажиров единственного пассажирского вагона в середине поезда, рядом с почтовым вагоном, который охраняла бригада в десять человек.
— Вот они! — крикнул один из молодых напарников Мальгина, коренастый малый с румянцем во всю щеку.
Слева и справа от железной дороги уже скакали всадники на лошадях, паля из карабинов и револьверов по вагонам и паровозу. Их было около двух десятков, все с черными повязками, скрывающими нижнюю часть лица.
— На крышу, вы оба! — рявкнул Мальгину и коренастому сержант. — Помогите Биллу и Харрису.
Мальгин хладнокровно снял выстрелом приблизившегося всадника, прикидывая, достанет ли второго, и вздрогнул от крика:
— На крышу, я сказал!
Коренастый малый по имени Марин полез из окна первым, глаза у него стали испуганно-просящими и в то же время отчаянными. Мальгин подстраховал его и ловко вылез на крышу следом, будто делал это всю жизнь.
С высоты вагона стала понятной причина остановки поезда: впереди поперек рельсов лежал огромный валун.
Всадники перегруппировались, и теперь пятеро из них атаковали паровоз, из трубы которого валил черный дым, а остальные принялись делать дуршлаг из почтового вагона. Полицейские дружно отвечали им из узких окон, но огонь их постепенно слабел.
Марин добрался до тендера, но дальше не прошел, пуля вошла ему прямо в висок. Мальгин, подобравшись ближе, несколько мгновений разглядывал его побелевшее лицо, и вдруг будто все демоны ночи проснулись в нем: гнев, боль, неистовая ярость, ненависть и жажда победы. Время словно остановилось для него, действие превратилось в кадры замедленной съемки: за секунду он успевал делать множество разных движений, различать тысячи звуков, видеть то, что не увидел бы раньше. Если до этого ситуацией управлял некто свыше, как бы диктуя ей стандартное развитие событий и закономерный финал: гибель защитников, ограбление поезда, уход банды, — то теперь управление перешло в руки Мальгина, способного предугадать любой шаг противника и ответить на удар.
Сначала он, стреляя из двух рук, поверг наземь тех бандитов, которые лезли на паровоз, угрожая машинистам. Затем, засев за кучей угля в тендере, принялся одного за другим снимать нападавших на почтовый вагон, ни разу не промазав. Бандита, который прятался за дымившей трубой и прострелил ему шляпу, Клим накормил куском угля, попав ему в зубы и раздробив челюсть.
Стрельба стала стихать. Бандиты начали оглядываться, нервничать, и наконец их главарь дал сигнал к отступлению.
Мальгин не стал дожидаться новой атаки. Спрыгнув на каменистую насыпь, он в два приема отвалил камень, лежащий на рельсах и весивший не менее трехсот килограммов, но не успел махнуть рукой машинисту, чтобы тот дал ход вперед, как вдруг со всех сторон донесся звон, а в небе вспыхнул алый шар и развернулась надпись: «Сбой программы! Сеанс отменяю».
Все вокруг застыло, словно превратилось в нарисованные декорации: поезд, летящие птицы и даже хлопья дыма и пыль; люди и кони окаменели, превратились в скульптуры.
Мальгин посмотрел на револьверы в руках — их барабаны были пусты, — бросил на землю, потом поступил так же и с третьим, в котором оставалось еще четыре патрона. Повернулся спиной к паровозу и пошел к нагромождению скал, за которыми скрылась изрядно поредевшая банда Черного Джека.
На седьмом шаге он вошел в свою спальню, в одних плавках, без фуражки и костюма полицейского конца девятнадцатого века.
На столе подмигивал оранжевым глазом хрустальный куб пси-сопора, только что выключившего КПР сенсфильма по мотивам рассказов Брет Гарта.
— В чем дело? — осведомился Мальгин, расслабляясь окончательно.
— Вы нарушили программу, — сухо ответил компьютер проектора.
— Каким образом? Я же подчиняюсь законам игры, законам фильма, как и все его персонажи. В любом случае, если ограбление было запланировано удавшимся, оно должно было состояться! Меня кто-то обязан был пристрелить или на худой конец ранить.
— Я не увидел такой возможности. — Проектор пси-сопора потух, комп отключился. Он не был инком высокого класса и не мог проанализировать случившееся.
Мальгин принял душ, посидел на диване с бокалом непли, размышляя о своих возможностях, и пришел к выводу, что все идет нормально.
Спектр выбора действующих лиц в сенсфильмах был весьма широк. В зависимости от темперамента и агрессивности, воли и желания зритель-участник мог стать кем угодно — от пророка до убийцы, но Мальгин еще ни разу не становился отрицательным — по стандартам и нормам цивилизованного поведения — персонажем. Это обстоятельство обнадеживало, хотя резерв психики и влияния «черных кладов» на личность хирург еще не выяснял. Конечно, стоило попробовать погулять в мирах пси-сопора еще раз, убедиться в точности собственных оценок, однако особого желания к иллюзорным приключениям Мальгин не испытывал.
Позвонив в институт, он поговорил с Зарембой, выяснив новости, потом со Стобецким, сообщив ему о желании отдохнуть «за пределами профессии», и остался наедине с собой, не зная, что делать дальше. Он отлично осознавал, что для службы безопасности он представляет объект, требующий пристального внимания, а для психологов он еще и потенциальный больной с внутренней, не осознаваемой им самим патологией, но считал, что способен справиться с собой сам, без вмешательства иных сил. А еще Клим вдруг резко захотел сменить поле деятельности, найти такую работу, которая не оставляла бы ему ни времени, ни возможности, ни желания уходить в самокопание, в хандру, в мир отрицательных эмоций и жестких желаний.
Мальгин связался с инком районной инфотеки и попросил представить информатуру по закалке воли. Через полчаса он имел в «сейфе» — голове «домового» — список из двухсот наименований, с удивлением обнаружив в нем романы Достоевского, поэмы Гёте, драмы Шекспира и Шиллера и пьесы Островского. Хмыкнув, Клим ознакомился со списком, отобрал для начала труды психологов и социологов, как современников, так и классиков, и дал задание «домовому» получить заказанное. Затем плотно поужинал на кухне, хотя ел недавно, часа два назад, и устроился в кресле для очередного сеанса по добыче «черного знания». «Кладов» осталось не так уж и много, десять или одиннадцать, большинство из них Мальгин уже распечатал, перевел в оперативную память и ради перестраховки записал в память «домового», но многого из записанного не понимал. Требовалась большая работа по расшифровке записей, особенно в тех областях знаний, о которых Мальгин знал только понаслышке.