История одиночества

Не поняв моего вопроса, девочка нахмурилась, потом озадаченно посмотрела на мать.

– Вы читали, не будем вам мешать, – сказала женщина.

– Вы тоже читали. – Я взял ее книгу, глянул название, потом оторвал уголок газеты и использовал его как закладку. Женщина открыла рот, словно собираясь что-то сказать, и я уразумел всю бестактность своего поведения. Кто я такой, чтобы учить ее манерам? – Извините, – смутился я, но она отмахнулась – право, пустяки, и тут Эзра зевнул во весь рот. – Похоже, он устал.

– У нас был долгий перелет. Не терпится попасть домой.

– Куда ездили?

– Навестить маму и ее мужа.

Фраза показалась странной, но потом я смекнул: мать – вдова или разведена. Вновь вышла замуж, как Беата Рамсфйелд.

– Маму и ее мужа, – покивал я. – Приятная поездка?

– Долгая. Полтора месяца. Слишком долго.

– Позвольте узнать, где они живут?

Женщина чуть улыбнулась:

– В Иерусалиме.

– Прекрасный город.

– Бывали там? – спросила она, и мне послышался какой-то неуловимый иностранный акцент.

– Нет, – сказал я.

– Тогда откуда вы это знаете?

– Я слышал, что город очень красивый. Мои знакомые в нем жили. Надеюсь, и я когда-нибудь съезжу. – Разглядывая меня, женщина кивнула, и я вдруг забалаболил: – Я вообще мало где бывал. Только в Италии. И еще в Норвегии. Только что вернулся. Расскажите про Иерусалим. Он такой, каким я его представляю?

– Откуда мне знать, что вы себе нафантазировали, – сказала она, и я засмеялся, но осекся – может, это никакая не шутка?

– Наверное, там очень тепло.

– А, вы про погоду, – кивнула женщина. – Да. Бывает тепло. Иногда сыро.

– Вы не хотите, чтобы вас отрывали от чтения? – спросил я. У меня сложилось впечатление, что, в отличие от других попутчиков, ей нет дела до меня.

– Пожалуйста, извините, – уже мягче сказала женщина, покачав головой. – Я тоже устала, вот и все. Я не хотела показаться невежливой. Долгий перелет. Семь часов.

Я кивнул на детей:

– Для них чересчур долго.

– Они-то совсем не против. Всего второй раз летели на самолете и были в восторге.

– А в первый раз куда летели?

Женщина широко улыбнулась, открыв ослепительно-белые зубы, – такая улыбка превратила бы свирепого пса в ласкового кутенка.

– В Иерусалим, куда же еще?

– Обычно я соображаю лучше. – Я смутился из-за собственной тупости.

Я побарабанил пальцами по столу, женщина смотрела на пейзаж, проплывавший за окном. Я стушевался и подумал, что лучше, наверное, продолжить чтение.

Кто-то похлопал меня по плечу. Старик с банановой кожурой и газетой.

– Я иду в вагон-ресторан, отче, – сказал он. – Принести вам сэндвич?

– Нет, благодарю. Я не голоден.

– Сэндвич вам не помешает, – не унимался старик. – С чем вы любите, с ветчиной или индейкой? Или, может, хотите тост с капелькой малинового джема?

– Перед дорогой я пообедал, правда. Вы очень любезны.

Старик кивнул и, подмигнув мне, ушел. Дама с пучком слышала этот обмен репликами; казалось, она слегка расстроена тем, что я общаюсь не с ней, а с матерью близнецов.

– У Энтони в сумке есть чипсы «Тейто», – сказала дама. – Дайте знать, если проголодаетесь.

– Нет! – в ужасе взвыл мальчик, и дама наградила его чувствительным шлепком.

– Замолчи! – приказала она.

– Что вы, не надо, – сказал я, расстроенный этой сценой. – Я не люблю чипсы, – успокоил я Энтони, который, испепеляя меня взглядом, прикидывал, стоит заплакать или нет.

– Если передумаете, отче, только скажите, – не отставала дама.

– Не передумаю. Но все равно спасибо. Вы очень добры. И ты, Энтони.

– Такое часто бывает? – немного погодя прошептала моя визави. – Вас все время пытаются накормить?

– К несчастью, да, – ответил я. – При желании я мог бы вообще не ходить за продуктами.

Позже я всякий раз вспоминал этот эпизод, слыша байку о Джеке Чарлтоне, который за все покупки расплачивался чеком. Кто же предъявит к оплате автограф знаменитого футболиста? Нет, его обрамят и повесят на стену. Джек вообще обходился без денег. Но вот соседка моя покачала головой, словно хотела сказать: с какой стати людям так себя вести? Этакая незаинтересованность была мне внове, она меня даже заинтриговала. Что-то не видно почтения, о котором писал Том Кардл, тут скорее недоверие.

А в 1980-м кто имел хоть малейший повод не доверять священнику?

– Вы считаете его родиной? – спросил я, вдруг охваченный желанием одолеть разделявшую нас преграду.

– Простите?

– Я об Израиле, – пояснил я. – Это ваша родина?

На секунду женщина задумалась.

– Мать считает его родиной, – сказала она. – И отчим. А я, пожалуй, нет. Я была там всего два раза. Нелепо называть его родиной.

– Не любите туда ездить?

– Авиабилеты очень дорогие. Мне не по карману.

– Понятно.

– На эту поездку я долго копила. Чтобы Эзра и Бина повидались с бабушкой.

– Бина. – Я улыбнулся, глядя на девочку, которая, по примеру брата, уснула. Вообще-то мальчик привалился к моему плечу, и я поерзал, отстраняясь. – Красивое имя.

– Оно означает «разум», – сказала женщина. – И еще «мудрость».

– А вас как зовут? – спросил я.

– Лия. Что, похоже, означает «усталость».

– Одран. – Я ткнул себя пальцем в грудь. – Честно скажу, я понятия не имею, что это означает. Мне всегда хотелось побывать в Израиле. – Я слегка лукавил, поскольку об этом особо не думал. – И в Сиднее. Мечтаю увидеть Австралию. Н у, может, когда-нибудь удастся.

Лия рассмеялась, и дама с пучком ожгла ее взглядом: надо же, флиртует со священником.

– Это очень разные страны, – сказала Лия.

– Согласен, – кивнул я. – Но образ Австралии чем-то меня привлекает.

– Иногда образ лучше реальности. – Лия помахала рукой, словно разгоняя мираж. – Вот об этом мы спорили с мамой. Мечта выше реальности.

– Маму не переспоришь, – сказал я. – Уж я-то знаю, поверьте.

– Не переспоришь.

– Значит, образ еврейской родины вас не прельщает? – заинтересованный, я подался вперед.

– Моя родина здесь. Ирландия. Да, родилась я в другом месте, но после войны мы с мамой приехали сюда.

– А отец? – Я сам не понимал, почему спрашиваю о том, что меня не касалось. – Ваши родители познакомились здесь? Да нет, что я, ведь вы уже родились.

– Мама выжила, – просто сказала Лия, глядя мне в глаза. – Отец – нет.

– Я таки взял вам, отче, булочку с ветчиной и сыром. – Старик, вернувшийся из вагона-ресторана, положил прозрачный сверток на столик. Я недоуменно вытаращился, все еще переваривая слова Лии. – И бутылочку «Севен-ап». Вы любите «Севен-ап»? Меня от него пучит, но я пью, не могу удержаться. И вот еще чипсы «Кинг». «Тейто» не было. «Тейто», конечно, лучше, но у них только «Кинг».

– Я же сказала, у нас есть «Тейто», – влезла дама с пучком.

– Ну пусть съест и то и другое.

– Энтони, угости отче чипсами.

– Нет! – заорал мальчик.

– Сейчас я с тобой поговорю.

– Моё! – не сдавался Энтони.

– Кушайте, отче, – сказал старик. – Может, еще принести шоколадку?

Сам того не ожидая, я грохнул кулаком по пластиковому столику. Вышло не хуже, чем у мамы, шестнадцать лет назад злобно колотившей кастрюлей о стол.

– Я же сказал, не надо еды! – рявкнул я. – Я поел перед дорогой. Вы меня не слышите, что ли?

Опешивший старик попятился; он так растерялся, словно я дал ему тумака. Дама с пучком буравила его взглядом, как будто во всем виноват он один. Лия молча наблюдала за сценой. Испуганные дети ее проснулись. Я закрыл глаза и выдохнул.

– Извините, – сказал я, глянув на старика. – Прошу прощения. Мне очень жаль, правда.

– Все в порядке, отче. – Старик смотрел в пол, избегая взглядов других пассажиров. – Не переживайте.

– Сколько я вам должен?

– Что вы, ничего.

Я не настаивал.

– Простите, – повторил я.

Старик улыбнулся и, тряхнув головой, сел на свое место.