Страница 2 из 69
Он тяжело вздохнул и как-то по-театральному, трагично махнул рукою.
"Ну, майор, понесло тебя, — с тревогой подумал я, глядя в его осоловевшие глаза. — Сейчас либо меня запугает, либо сам испугается и замолчит."
Возникла опасность так ничего и не узнать, и я решил срочно форсировать события.
— Вы все говорите вокруг да около. — обиженно произнес я. — Может быть раскроете простому наивному обывателю свои карты.
Майор натянуто улыбнулся:
— Надеюсь, ты помнишь, что восемьдесят третий год был годом Андропова?
Я кивнул головой: "Еще бы я не помнил!"
— Его приход к власти, — продолжал Зотов, — очень многим пришелся не по душе, и это вполне соответствовало планам нового генсека. Конечно, Андропов знал, на что идет, но переоценил свои силы и недооценил силы противника. Грандиозный план, который Юрий Владимирович начал претворять в жизнь, ударил прежде всего по нему самому. Но автор готов был пожертвовать собою ради победы своих идеалов. Даже свою собственную смерть Андропов предусмотрел в том чудовищном замысле, что стал затем продолжать его ученик, а ныне Великий президент и реформатор. Причем преемник и понятия не имел, что является обычной, хотя и центральной куклой спектакля.
— Кого вы имеете в виду: Горбачева или Ельцина? — перебил я.
— Они оба стоят друг друга и оба тщательно готовились на свои роли. Миша подбирался на роль "хитрого", а Борис на роль "прямолинейного".
Пока мне были неясны эти определения, но я не. стал задавать вопросов, надеясь найти им объяснения по ходу рассказа.
— Корни этой истории уходят глубоко в прошлое, но ветки ее дотягиваются до сегодняшних дней и будут тянуться далее, пока до конца не выполнят заветов Андропова. Он был великим человеком и страшным человеком!
Майор замолчал, наблюдая как содержимое рюмки переливается в свете цветных лампочек бара. Затем, как бы продолжая ход своих витиеватых мыслей, спросил:
— Ты думаешь, "новые" будут лучше "старых"?
Я уж и не знал, что ответить. Зотов скорчил кислую мину:
— А ты уверен, что через энное время гэкачепистов не возведут в лоно святых мучеников? Ты уверен, что они не окажутся августовскими декабристами 20 века? А-а, то-то!..
Майора снова понесло на философию, а время шло. Я еще раз попытался вернуть его к исходной точке.
— И все-таки, мне пока не ясно, что заставляет вас так думать. Вы боитесь разглашать?
— Мне уже нечего терять, кроме своей, никому не нужной головы, — возразил майор. — А ты можешь здорово пожалеть. Хотя…
— Любопытство сильнее страха. У нас же гласность, — хмыкнул я.
— Не будь наивным, — майор не уловил моей интонации. — Гласность только тогда, когда это выгодно. Запомни это.
— Я слушаю…
Дмитрий Николаевич несколько минут сидел молча, собираясь с мыслями и пролистывая страницы своей жизни. Затем вдруг усмехнулся:
— Скажи, сержант, ты до сих пор считаешь, что охранял секретную радиоточку?
— А разве это не так?
— Нет, не так. Я расскажу тебе, но только то, что видел собственными глазами и с того момента, когда начал принимать активное участие в развивающихся событиях. Выводы делай сам.
И я их сделал…
1
Доктор Елена Николаевна Бортник находилась в расцвете женской красоты. Институтские мужчины, независимо от семейного положения, сходили от нее с ума.
Стройная и длинноногая, с пышными каштановыми волосами, с высокой грудью и обезоруживающими доверчивыми глазами, она с явным удовольствием и кокетством частенько говорила про себя, что если бы не ушла в медицину, то обязательно стала бы супермоделью.
Энергичная Бортник одинаково хорошо умела как подчиняться сама, так и подчинять других. Она умела быть сильной и слабой, мудрой и по-детски наивной.
В любви Елена Николаевна придерживалась свободных взглядов, однако никто из местных представителей сильного пола так и не завоевал сердце женщины. В институте решили, что у Бортник любовник на стороне. Замужем она не была, за исключением одной неудачной попытки еще в студенческие годы.
Потом все как-то не получалось: хорошие мужики были заняты, а плохие и даром не нужны. Но она была женщиной и хотела обыкновенного бабьего счастья, уютного теплого дома, любимого и любящего мужа, послушных веселых и симпатичных детей.
Господь Бог дал ей все: красоту, положение в обществе, здравый ум и материальные блага, но лишил самого главного — семьи. Все хорошо не бывает, но Елена Николаевна, будучи натурой сильной и волевой, твердо верила, что рано или поздно и на ее улице будет-праздник.
В лаборатории стояла полная тишина, и лишь изредка брякали колбы и пробирки в руках лаборанток.
Затрещал телефон. Ассистентка сняла трубку.
— Елена Николаевна, вас…
Выслушав говорившего, доктор направилась к двери.
— Девочки, закончите без меня. Вызывают наверх — и она ткнула пальцем вниз.
Секретарь директора, нацепив вежливую улыбку, открыла дверь:
— Проходите пожалуйста, вас ждут.
Елена Николаевна вошла в кабинет. Директор был не один: за столом напротив восседал человек среднего телосложения, темноволосый, с приятными чертами самодовольного лица. Невооруженным глазом было видно, что он любит покрасоваться перед всеми и прежде всего перед самим собой, что он любимец женщин и начальства.
Неизвестный был в штатском, но по тому, как он держался, по незначительным штрихам присущим только офицерам, Елена Николаевна поняла, с кем в действительности имеет дело. Что-то в облике этого человека показалось ей очень знакомым, но — Бортник не смогла вспомнить, где видела его раньше.
Между тем директор, поспешно подошел к ней и поцеловал руку:
— Разрешите представить: краса и гордость нашего института — Елена Николаевна Бортник. А это товарищ из Комитета государственной безопасности.
Товарищ встал и вежливо поклонился:
— Петр Александрович Саблин.
— Очень приятно, — она кивнула в ответ. — Чем обязана такому вниманию к моей скромной персоне?
Петр Александрович улыбнулся:
— Скромные нас не интересуют…
Он красноречиво посмотрел на директора и тот, якобы вспомнив о неотложном деле, вышел из кабинета. Елена и Саблин сели за стол.
— Вы знаете, — начал Петр Александрович, — я, честно говоря, представлял вас несколько иначе и приятно удивлен, увидев такую обаятельную и красивую женщину. К сожалению, ум и красота очень редко уживаются в одном лице, но вы — очаровательное исключение.
— Разве в моем личном деле нет фотографии?
— Ну-у, — Петр Александрович развел руками, — разве маленькая фотокарточка может дать истинное представление о женщине?
Бортник улыбнулась:
— У вас там, в КГБ, все такие галантные кавалеры?
— В присутствии такой женщины любой им станет, — комитетчик еще раз вежливо поклонился.
— Простите, Петр Александрович, — неожиданно спросила Бортник. — Не сочтите это за бестактность, но мы раньше нигде не встречались? Ваше лицо мне знакомо.
— Увы! — Саблин развел руками. — Эту минуту я бы запомнил на всю жизнь.
Он, конечно, соврал. Ознакомившись с личным делом доктора, Саблин очень долго вспоминал, где раньше он мог видеть эту женщину. Но память не спешила открывать свои кладовые. Информационный центр также не дал ответа и вопрос остался непроясненным.
— Ну что, начнем? — спросил офицер.
— Смотря что… — ответила женщина, лукаво блеснув глазами. Но, несмотря на приятное начало разговора, Бортник чувствовала настороженность.
"Ах ты кокетка! Жалко упускать тебя из Москвы", — подумал Петр Александрович, а вслух произнес:
— Пока начнем лишь беседу, уважаемая Елена Николаевна. И прежде всего хочу вас предупредить, что независимо от принятого решения, эта беседа должна остаться между нами.
— Не волнуйтесь, мне об этом говорят с тех пор, как я связалась с вами.
Комитетчик принял деловой вид.