Страница 22 из 27
Но та лишь горделиво вскинула голову и продолжила глядеть в окно, точно и не слышала вовсе.
- Эй, чума, - позвал контролер. - А ну, пошли. Выметайся. Через две минуты к станции подъедем. Ссажу тебя.
Но старушка и бровью не повела, как сидела с лицом, выражающим оскорбленное достоинство, так и осталась сидеть. Не выдержав подобного пренебрежения, контролер сделал шаг вперед, схватил за розовый меховой локоть и рывком сдернул с сидения.
Вот, тогда-то она заголосила громко, испуганно и жалобно, о том, что сын наказал ей ни в коем случае домой не возвращаться, а ездить по всей стране и нести правду в народ.
- Сто раз слышал, - проворчал контролер, с усилием вытягивая её в проход.
Тогда она раскрыла свою лакированную сумку, резким движением выхватила оттуда стопку порванных прямоугольными кусками газет и, с криком: "Это речь моего сына. Это речь моего сына. Вчера судили политических, он был среди них", принялась разбрасывать их вокруг себя.
Мы смотрели на всю эту комичную и одновременно неприятную сцену с разинутыми ртами и широко распахнутыми глазами. Неожиданно Герасимов встал и, осторожно подергав кондуктора сзади за жилет, тихим, конспиративным голосом спросил:
- Почем билет?
- А тебе куда?
- До конца.
- Двести тридцать девять рублей и сто рублей сбор. Короче, триста сорок рублей, - подытожил контролер.
Герасимов сосредоточенно поковырялся в кармане, отсчитал три сотки и сорок рублей мелочью.
- Пусть едет, - он кивком головы указал на притихшую и вполне осознанно наблюдавшую за его манипуляциями старушку, а затем вернулся на своё место, надвинул бейсболку на глаза, скрестил на животе руки и снова отгородился от всех.
Контролер недоуменно пожал плечами, сложил деньги в сумку на животе и после каких-то манипуляций с электронным аппаратиком, вручил сумасшедшей её билетик. Ещё раз бросил настороженный взгляд на Герасимова, точно заподозрив и его в сумасшествии, и двинулся дальше по проходу.
Мы осторожно поглядывали на старушку, она будто бы тоже пребывала в некотором замешательстве. А затем, решительно застегнув сумку, мелкими шажками подошла к Герасимову, приподняла ему бейсболку и неожиданно поцеловала в лоб. От чего Герасимов моментально вскочил на ноги так, что чуть было, не повалил её на нас.
- Береги себя! - сказала она и горделиво отправилась вслед за контролером.
Глупо моргая, Герасимов ещё немного постоял, приходя в себя, как после пережитого стресса, а затем с облегченным вздохом свалился на сидение. Прямо посреди лба у него красовался ярко-пурпурный отпечаток губной помады, и мы с Амелиным, не удержавшись, одновременно зашлись в диком истерическом хохоте.
==========
Глава 9 ==========
За городом оказалось гораздо холоднее. К тому же небо окончательно затянуло бледно-серыми тучами, и поднялся порывистый ветер. Мы вышли на перрон и, когда громыхающий поезд мерно покачиваясь, умчался в мутную даль, оказалось, что кроме нас вокруг больше нет ни одного человека.
По другую сторону от железнодорожных путей простиралось снежное поле: сумрачно-белая бесконечная простыня, сливающаяся с пасмурным тоскливым небом в невнятное единое ничто, без верха и низа.
Местный магазинчик больше напоминал разбитую и выброшенную на пустынный берег лодку, обстановка внутри была столь же безрадостной. Один прилавок с малюсенькой морозилкой, где вперемешку были накиданы: желтые курицы, вишневые куски мяса в вакуумной упаковке, пельмени, готовые котлеты, мороженое. Обрадованный нашим появлением продавец то ли киргиз, то ли узбек начал настойчиво предлагать изюм, орехи и курагу из больших грязных мешков под прилавком. Но мы и сами не знали, что нам нужно, поэтому опять начались разногласия и препирания. И спорили мы минут десять, до тех пор, пока все парни кроме Якушина не вышли на улицу.
В итоге, взяли два килограмма странной мягкой картошки, три батона белого хлеба, колбасу, две замороженные курицы, три пачки пельменей, макароны, сыр, пакет гречки, риса, консервные банки с лососем и тушенкой, сосиски, чай, семь сникерсов, три двухлитровые колы, молоко, кофе, арахис, чипсы, сухарики и бутылку коньяка.
Причем из-за последнего у Сёминой с Якушиным разгорелась нешуточная ссора. Настя сказала, что если они будут пить алкоголь, то она никуда не пойдет. На что Якушин сначала отшучивался, мол, на её долю тоже хватит, но она упёрлась, как баран, и неожиданно раскричалась на весь магазин, угрожая продавцу полицией, если он продаст Якушину что-нибудь хоть на градус крепче колы. То, что Сёмина умеет так верещать, оказалось полнейшим сюрпризом. В итоге, коньяк нам не продали, и Якушин, обозвав Сёмину малолеткой и дурой, потребовал, чтобы она ехала обратно в Москву.
Когда же мы вышли на улицу, остальные парни, кроме Амелина, который сказал, что идеологически поддерживает позицию Сёминой, тоже начали ругаться на неё так, что довели до слез, и мне пришлось вступиться.
Хотя, по правде говоря, я считаю, что в нашей ситуации было всё равно кто и что собирается делать. Ведь, каждый сам за себя, к тому же мы сбежали из дома, а это значит - никаких поучений, запретов или принуждения.
Но постепенно все успокоились и пошли в деревню через густой мрачный хвойный лес.
В лесу было безветренно и пронзительно тихо, только где-то в глубине страшно поскрипывали замерзшие деревья. И, если бы не жизнерадостная болтовня Петрова, умудряющегося в одной рукой нести пакеты с продуктами, а другой снимать всё вокруг, то было бы, пожалуй, даже жутковато. Но он, воодушевленный дикой природой, бегал, как счастливый пёс на прогулке, и, то обгонял всех, увидев на ветке какую-то птицу, то заглядывал под ёлки, чтобы собирать шишки, то сходил с тропинки и лез по снегу, чтобы художественно запечатлеть уродливо искривленные стволы деревьев.
Семина, вся заплаканная, с черными подтёками под глазами, кое-как волоча свою сумку, обиженно плелась самая последняя и выглядела убийственно несчастной. Даже со мной разговаривать не хотела. Но когда с неба посыпался мелкий, колючий снег, мы все стали не менее грустными и несчастными. Особенно Амелин, который в своём лёгком коротком пальто и кедах, дрожал как осенний лист. Однако, когда я бросала на него вопросительные взгляды то, в ответ он растягивал посиневшие губы в извиняющейся улыбке и кивал, дескать, "всё хорошо". Но всё равно было понятно, что нехорошо. Так что в один момент даже пришлось взять его за руку и потащить за собой. Сначала он вроде бы обрадовался и сказал "спасибо", но потом принялся ёрничать, что его никто никогда не водил вот так за руку, и тогда я решила вообще больше никому не помогать.
Снег усиливался, и вскоре вместо мелких острых снежинок, повалили крупные липкие хлопья, так что ребята, идущие всего в нескольких шагах впереди, маячили лишь тёмными бесформенными силуэтами. А когда я в очередной раз обернулась, посмотреть на Сёмину, то неожиданно оказалось, что сзади её нет. Пришлось вернуться.
Настя сидела, неудобно скрючившись на своей сумке. Её плечи, изгибы рук, колени уже прилично замело.
- Обалдела? - закричала я на неё, и мой голос тут же был поглощен снежной звуконепроницаемой стеной.