Страница 10 из 27
- Там просто отсвечивает, - пояснил он.
Так что "придурком" в этой ситуации оказалась я.
- Ты знал, что Кристина собирается сделать? - пока он, сидя на корточках, возился с компьютером, я тихонько вернула свой стул в прежнее положение.
- Конечно, знал. Мы все друг о друге про это знаем.
- Кто это мы? - не понял Герасимов.
Амелин поднял голову, и какое-то время смотрел на него, словно подбирая слова:
- Вот, ты любишь дискотеки, дни рождения и прочие праздники?
- Терпеть не могу, - признался Герасимов.
И это было правдой, потому что он всегда сбегал со всех массовых мероприятий, и уж насколько я их недолюбливаю, Герасимов от любой вечеринки шарахался как от огня.
- Ну, а теперь представь, что тебя силой притащили туда, нарядили в колпак, дали в руки дудку и велели всех веселить. Что ты будешь делать?
- Ничего, - фыркнул Герасимов. - Пошлю всех и уйду домой.
- Всё правильно, - кивнул Амелин. - Потому что праздник жизни - это не для всех.
- Ни хрена не понял, - Герасимов вопросительно посмотрел на меня.
- Суицидники, - пояснила я и он, скорчив пренебрежительную гримасу, с отвращением фыркнул.
- Рад, что у тебя всё хорошо, - Амелин заулыбался такой смущенно-умудренной улыбкой, какая бывает у взрослых, когда они отвечают детям на примитивные вопросы. - Мы познакомились с Кристиной на одном форуме, и только потом выяснилось, что обитаем в одном районе.
- Раз ты её так хорошо знал, то можешь объяснить, что именно её не устраивало? Раньше же она была нормальная, - сказала я.
- Раньше всё было по-другому, - улыбаться Амелин не перестал, и от этого каждое его слово звучало, как издевка. - Когда маленькому ребенку больно, он истошно орет, но его учат терпеть боль и не жаловаться. Поэтому повзрослев, он уже кричит молча, беззвучно, внутри себя так, чтоб никто не услышал.
- Но всегда же есть какая-то основная причина, - у меня было стойкое ощущение, что он морочит нам голову.
- А если тебя спросить, почему ты любишь того, кого ты любишь, ты бы смогла назвать всего одну причину?
Мало того, что от каждой его фразы несло чистейшей показухой, я вообще терпеть не могу подобные разговоры. Особенно если они касаются меня. Понятное дело, что я люблю родителей, потому что они родители. Но для этого не нужна никакая причина. Да и с какой стати я должна обсуждать это с каким-то придурком, которого вижу в первый раз в жизни?
- Я никого не люблю.
- Всего одну причину?
В какой-то момент мне даже показалось, что он просто насмехается.
- С первого раза плохо понимаешь?
- Просто хотел объяснить, что не бывает никакой "одной" причины.
Вся эта чушь постепенно начинала меня бесить, Герасимов тоже не скрывал неприязни.
- Ладно, кончай нам мозги полоскать. Плевать на все твои тупые философии. Я только хочу знать, какого хрена мы попали в этот ролик.
- Ну, это не ко мне, - Амелин поднялся. Джинсы у него были потертые, застиранные, в уже совсем белесые на коленках, об их первоначальном цвете можно было сказать только по ярким черным полоскам от подворотов в самом низу штанин. - Вы просили рассказать про Кристину. Я думал, вас интересует она.
- Мне интересен только я сам, - в серых глазах Герасимова застыла упрямая непоколебимость. - И меня бесит, что с какого-то перепугу какая-то сумасшедшая решила навесить на меня свои заморочки. По мне, если бы вы всей толпой сиганули с высотки или утопились, нормальным людям дышать стало бы значительно легче.
Амелин изобразил удивление. Именно изобразил, потому что в голосе слышалась ирония.
- Ты же, Влад, добрый. Помню, в детском саду как-то принес коробку карандашей двадцать четыре цвета, и все подходили к тебе и просили дать карандашик, потому что детсадовские были все сточенные и погрызенные, а у тебя новенькие и блестящие. И ты давал. Каждому. Так, что потом у самого только коробка осталась. Все дети стали рисовать, а ты сидел один, просто смотрел на них и ни капли не обижался. Не знаю почему, но мне очень запомнился этот момент. И я тогда подумал, что вот это и значит быть добрым.
Герасимова прямо-таки физически передернуло от этих слов.
- А теперь я недобрый. Потому что задрало всю жизнь без карандашей оставаться.
Наконец, Амелин развернул к нам ноут, и мы увидели там открытую страничку. Хозяин профиля - Линор Идзанами.
Я её знала. Не лично, конечно, но этот персонаж был у меня "в друзьях". Этакий случайный сетевой друг, какие бывают у всех. Очень много схожих мыслей и взглядов, общее мироощущение. Единственный, наверное, человек, с кем я была довольно откровенной именно потому, что не была знакома в реале. Ведь как можно быть откровенным с теми, с кем встречаешься в обычной жизни? Это всё равно, что дать им в руки нож и сказать: прирежь меня.
В первые секунды на лице Герасимова совершенно отчетливо отобразилось узнавание, а потом он снова сделал "морду кирпичом":
- И что?
И тут вдруг Амелин пристально глядя на нас своим темным глубоким взглядом, медленно и негромко проговорил стих. Не читал, не декламировал, а именно говорил, точно это были его собственные слова:
- Лжецы! Вы были перед ней -- двуликий хор теней.
И над больной ваш дух ночной шепнул: Умри скорей!
Так как же может гимн скорбеть и стройно петь о той,
Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой,
О той, что дважды умерла, невинно-молодой?
А когда закончил, то вся пугающая зловещая серьёзность мигом слетела, словно сорванная страшная маска, под которой вдруг обнаруживается ребенок. И прежде, чем мы успели прийти в себя после такого выступления, он поспешно произнес.
- Линор - это Кристина.
- Как? - я чуть со стула не упала.
- Вот, блин, - выругался Герасимов.
- Видите, жизнь полна разных сюрпризов, - необычайно радуясь произведенному впечатлению, сказал Амелин. - И, как правило, не очень приятных.
- Я не знал, что это баба, - как-то странно попытался оправдаться Герасимов.
- Что? - большего тормоза я не встречала. - Ты думал, что переписываешься с парнем по имени Линор? Герасимов!
- Отвали.
И тут меня осенила догадка:
- Это значит, что Линор есть в друзьях и у Петрова, и у Сёминой, и у Маркова?
- Именно, - подтвердил Амелин.