Страница 90 из 217
— Нет, что ты…
— Ну, положим. Вся беда в том, беби, что мне не встретился в жизни такой человек, как твой Херардо. А в нашем положении кто сказал «а», должен рано или поздно сказать и «б». Ты просто вытащила счастливый билет… Только не умеешь им пользоваться.
— Линда, — укоризненно сказала Беба, указав взглядом на камеристку.
— Она почти не понимает по-испански. Смотри, беби, ты слишком много начинаешь требовать от жизни… На твоем месте я не задумываясь вышла бы за него замуж. В конце концов, что делается у него на сердце — не все ли равно…
— Представь себе — нет! — вспыхнула Беба.
— Ладно, я не так выразилась, не придирайся. Я хочу сказать, что если он относится к тебе так, как ты рассказываешь, то глупо с твоей стороны отказываться от свадьбы только потому, что он, видите ли, не пылает любовью! Где ты ее в наше время видела, эту любовь?
— Я не хочу его связывать, — упрямо сказала Беба, — не хочу, чтобы он когда-нибудь пожалел о своем решении.
— Ладно, это ты мне уже говорила десять раз. И я тебе тоже скажу, в одиннадцатый: смотри, как бы о своем решении не пришлось жалеть тебе…
Оглядев себя в зеркале, Линда встала и сбросила халат, оставшись в костюме арабской танцовщицы, сделанном из прозрачного газа и очень небольшого количества блесток. Сказав что-то по-португальски своей камеристке, она вместе с ней прошла за ширму и стала переодеваться. Беба увидела на туалете нарядную коробку и открыла ее, щипчиками перебирая конфеты.
— Пока не жалею… — сказала она задумчиво. — А дальше… Не знаю, мне почему-то кажется, что сейчас у нас с Херардо все пойдет иначе… Он и сам мне это сказал, когда я уезжала. А я ему верю, просто так он бы этого не сказал…
— Ты поживи-ка здесь подольше, вот что, — сказала Линда, выглянув поверх ширмы. — Пусть он соскучится. А то хорошо разыгрывать безразличие, когда достаточно протянуть руку…
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнула Линда.
В сопровождении двух незнакомцев вошел Перейра — невысокий плотный брюнет с усиками и напомаженной головой, благоухающий и нарядный, как шулер. Всякий раз, когда Беба его видела, ей становилось почти неловко при виде этих постоянно меняющихся фантастических галстуков, золотого браслета в дюйм шириной, перстней и бриллиантов. Впрочем, здесь, в Рио, мужская мода вообще не отличалась строгостью.
— Я одеваюсь, — сказала из-за ширмы Линда, — развлекайте пока мою беби, она сегодня не в духе…
Перейра склонился перед Бебой и произнес длинный цветистый комплимент, который та поняла лишь наполовину, настолько силен был акцент в испанской речи дона Жозе. Потом он представил ей своих приятелей: один оказался сотрудником «О Глобо», другой работал вместе с доном Жозе в концерне. Журналист дон Розалво Соарес, хорошо владеющий испанским, стал расспрашивать Бебу об аргентинских делах. Перейра с сослуживцем отошли к ширме, любезничая с невидимой Линдой.
Беба отвечала своему собеседнику немногословно. Она никогда не интересовалась политикой и не любила о ней говорить, но кроме этого еще одна особая причина делала этот разговор очень неприятным.
Неделю назад ей позвонили из аргентинского консульства и пригласили зайти для какой-то отметки в паспорте. Беба отправилась и была принята одним из секретарей; человек с партийным значком в петлице листнул ее паспорт, поинтересовался целями путешествия и кругом местных знакомств и посоветовал избегать всяких разговоров о внутреннем положении Аргентины. «Здесь распространяют много нелепых слухов о нашей стране и о перонистской партии, — сказал секретарь, похлопывая по столу темно-вишневой книжечкой с вытисненным на переплете золотым гербом Республики. — И одним из источников этой дезинформации, к сожалению, часто являются наши же туристы, чересчур болтливые или просто не умеющие взвешивать свои слова… Скажем так: неосторожные. А вы очень неосторожны, сеньорита Монтеро, в Буэнос-Айресе это ваше качество однажды уже сослужило вам скверную службу. Тогда к вам отнеслись снисходительно, но всякий рецидив… Вы сами понимаете… Одним словом, надеюсь на ваше благоразумие. Ясно?»
Бебе стало ясно, что федеральная полиция ни о чем не забывает и что ей и в самом деле лучше держать язык покрепче за зубами, если она не хочет снова очутиться в камере, откуда ее на этот раз так скоро не выпустят…
— Я, право, ничего не знаю, — вздохнула она в ответ на очередной вопрос неугомонного Соареса. — Я ничего не понимаю в политике, никогда ею не интересовалась… Если вы меня спросите, какие сейчас в Буэнос-Айресе моды и что там ставят в театрах, — я вам отвечу. А относительно того, что думают и что говорят по поводу самоубийства Хуана Дуарте…
Она пожала плечами и демонстративно потянулась за лежащим на столике номером «Крузейро» в яркой обложке. Журналист, не смущаясь, тотчас же бесцеремонно отобрал у нее журнал и свернул его в трубку.
— Но ведь вам известно, — сказал он, — что покойный брат Эвы Перон занимал крупный пост в ИАПИ[46] и, в частности, ведал выдачей лицензий на импорт американских автомобилей по официальному курсу доллара? Вы ведь принадлежите к привилегированным кругам общества, донья Элена, неужели вам ни разу не приходилось слышать разговоров на эту тему?..
— Уверяю вас, сеньор Соарес…
— А вы сами никогда не думали, что самоубийство сеньора Дуарте было инсценировано и его убрали как человека, бывшего слишком в курсе «семейных дел» вашего диктатора…
— Я никогда не слышала ни о каких семейных делах Перона, у меня есть свои семейные заботы, и чужие меня не интересуют. Я знаю только, что генерал пользуется поддержкой всех аргентинцев и является нашим лидером…
Соарес бросил журнал и с досадой махнул рукой.
— Каррамба, вы говорите в точности как один турист из Доминиканской Республики, с которым мне недавно случилось побеседовать. Тот тоже твердил: «Его превосходительство генералиссимус доктор Леонидас Трухильо пользуется единодушной любовью доминиканцев, заслуженно почтивших его титулом Благодетеля Отчизны…»
Беба беспомощно пожала плечами. На ее счастье, из-за ширмы появилась Линда, и неприятный разговор оборвался.
— Ну что, едем? — спросила та, натягивая перчатки. — Дон Розалво, вы совершенно замучили мою беби политикой. Это ваш всегдашний метод обращения с хорошенькими женщинами? — Она погрозила ему пальцем и укоризненно покачала головой.
Нарядный бело-оранжевый «де-сото» стоял у служебного подъезда театра. Перейра сел за руль, Линда с ним рядом, Беба поместилась между двумя мужчинами на заднем сиденье. Машина бесшумно тронулась с места, обогнула Ларго-де-Кариока и вылетела на авениду Рио-Бранко.
Беба щурилась на мелькающие мимо огни реклам и витрин и огорченно думала об испорченном вечере. Эти приемы у журналистов уже были ей известны. Опять будут расспрашивать об Аргентине, наспех говорить комплименты, заставлять пить в надежде развязать ей язык…
— Ты слышишь, беби? — Голос подруги вывел ее из задумчивости. — Дон Жозе предлагает съездить на той неделе в Сан-Пауло. Я буду свободна три дня. Поедем?
— Это ведь далеко?
— Всего четыреста километров по автостраде, — не оборачиваясь, сказал Перейра. — И дорога красивая, в Аргентине таких нет.
— Четыреста шестьдесят, — поправил Соарес.
— Почему же шестьдесят?..
— Как почему — отсюда до Таубатэ сколько, триста? Ну и оттуда до Сан-Пауло ровно сто шестьдесят.
— Ладно, пускай четыреста шестьдесят. Зато дорога какая… В Аргентине, говорю, таких не увидите.
— В Аргентине очень красивые дороги, — ревниво возразила Беба. — Поезжайте в Мендосу…
— Не спорь, беби, здесь красивее, — вмешалась Линда. — Вот поедем — сама увидишь.
— Никуда я не поеду, — сердито сказала Беба. — Где это мы сейчас? — спросила она у журналиста.
— Руа Мексико, — ответил тот. — Видите впереди этот громадный белый куб? Это наш АБИ, мы туда и направляемся.
— Что это — АБИ?
46
IAPI — созданный во время диктатуры Институт внешней торговли, контролировавший международные экономические связи Аргентины.