Страница 75 из 217
— Прошу, сеньорита, — сказал он, — так вам будет удобнее. Хотя шейка у вас и длинная, но вы рискуете ее вывихнуть.
Ушко заалело еще ярче. Девушка оттолкнула от себя вырванную страницу и повернулась к Жерару:
— Если я вам помешала, кабальеро, то это еще не дает вам права говорить грубости. Бармен, счет!
Услышав зов, бармен взглянул в их сторону — Жерар перехватил его взгляд и, свирепо сдвинув брови, едва заметно отрицательно качнул головой. Тот понимающе усмехнулся и отошел к дальнему концу стойки, занявшись своей сложной никелированной аппаратурой.
— Простите, мадемуазель, — примирительно сказал Жерар, — я не хотел вас обидеть. Вероятно, я употребил не совсем корректный оборот речи, но дело в том, что я иностранец — как вы сами можете слышать.
— Иностранцу тем более следует считаться с правилами поведения в чужой стране, — заносчиво сказала она.
— О-ля-ля, какая строгость! Прежде чем критиковать поведение других, нужно уметь следить за своим собственным, сеньорита.
— Потрудитесь не читать мне нотаций! — вспыхнула она. — Я в них не нуждаюсь.
Жерар, не торопясь, выпил свой коньяк и раскурил погасшую трубку.
— Если хотите знать мое откровенное мнение, сеньорита, — сказал он наконец, — то вы нуждаетесь кое в чем поэнергичнее, чем простая нотация. Еще как нуждаетесь! А с нотациями лучше подождать до тех пор, пока вы достигнете более разумного возраста. Согласны? Ну вот, а теперь ступайте домой и не откажите в любезности передать мои слова своим родителям или тому, кто занимается вашим воспитанием. Если вообще такое лицо существует, в чем я сомневаюсь. Энрике! Сеньорита просила счет.
— Я уйду, когда мне захочется, — отрезала девушка. — Бармен, еще один «строуберри».
— Э, послушайте, — нахмурился Жерар, вынув изо рта трубку. — Довольно вам ребячиться, два подряд — это для вас много. Эти коктейли — предательская штука.
— Не ваше дело, сеньор.
Бармен, отмерив в шекер разноцветные жидкости и добавив туда же колотого льда, закрыл его и принялся трясти с ловкостью жонглера, пританцовывая под музыку. Воспользовавшись тем, что девушка внимательно разглядывала лежащую перед ней страницу с модами, он взглядом указал на нее Жерару, одобрительно подмигнув — заслуживает, мол, внимания. Тот пожал плечами с равнодушным видом — мало ли, мол, таких бегает.
Тройная порция крепкого мартеля уже давала себя чувствовать, голову начинал заволакивать туман, слегка заглушавший музыку и ресторанный шум: это было то — самое приятное — состояние начинающегося опьянения, когда одни мысли и ощущения как бы притухают, гаснут, а другие, наоборот, приобретают необыкновенную легкость и яркость. Джаз в слегка замедленном темпе играл «Три монетки в фонтане». Жерар достал карандаш и стал набрасывать на полях фигурки музыкантов — саксофониста, ударника.
— Простите, что значит слово «эшантийон»? — спросила вдруг соседка, продолжая рассматривать заинтересовавшие ее моды.
— Не ваше дело, сеньорита, — непринужденно ответил Жерар.
— Благодарю вас, вы очень любезны.
— Следую вашему примеру.
Девушка не удостоила его ответом, продолжая разглядывать моды.
Жерар искоса поглядывал на нее, безуспешно пытаясь определить ее общественное положение. Ее полувечернее платье было хорошо сшито, но сумочка — хотя и приличного качества — не соответствовала последней моде и носила следы долгого употребления. Больше всего, пожалуй, поразило его полное отсутствие косметики на ее лице — и это здесь, в Аргентине, где любая девчонка начинает краситься с пятнадцати лет. И никаких украшений, если не считать широкого золотого колечка на левом мизинце, — колечка того типа, что носят в память какого-нибудь события или как знак участия в каком-нибудь обществе. На правом указательном наклеена полоска лейкопласта. Вообще руки — белые и хорошо вылепленные — могли свидетельствовать о трудовом образе жизни; покрытые бесцветным лаком ногти были коротко острижены, чего никогда не сделает ни одна уважающая себя бездельница.
— Вы учили французский, сеньорита? — неожиданно для самого себя спросил Жерар.
Девушка холодно взглянула на него, чуть приподняв брови:
— Почему это вас интересует?
— О, просто так… Я заметил, что вы правильно произнесли то слово. Не учи вы французского, непременно сказали бы «эчантильон».
— Да, я французский учу, — кивнула девушка и, отвернувшись от собеседника, поднесла к губам стакан с торчащей из него соломинкой.
— Вы спросили тогда, что оно означает, — спустя минуту снова сказал Жерар. — Оно означает «образчик». Это во-первых.
— Благодарю. А во-вторых?
— А во-вторых, я должен попросить у вас прощения. Забудем о глупостях, которые мы друг другу наговорили. Согласны?
— Я незлопамятна, кабальеро. — Девушка пожала плечами и бросила на собеседника быстрый взгляд.
— Мне так и казалось, — кивнул Жерар, движением пальца подзывая бармена. — С таким лицом нельзя быть злопамятной. Энрике, вы обо мне забываете, у меня пусто. Не спешите, сеньорита, эта клубничная шипучка не такая невинная вещь, верьте слову. Может быть, потанцуем?
Девушка взглянула на него с изумлением.
— Кабальеро, в этой стране с незнакомыми не танцуют. Вы принимаете меня за «такси-гёрл»? — спросила она высокомерно.
— Что вы, сеньорита, — возразил Жерар. — Я просто… Действительно, этого я не учел. Во Франции к этому относятся иначе, простите, пожалуйста. Я не хотел вас обидеть. Кстати, мое имя — Жерар Бюиссонье. Можно узнать ваше?
— Мое? — Девушка на секунду растерялась. — О, конечно. Меня зовут Лопес, Беатрис Лопес.
— Очень приятно познакомиться, сеньорита Лопес. Что вы, я и не думал принимать вас за «такси-гёрл»… Я как раз смотрел и пытался отгадать, чем вы занимаетесь и кто вы вообще такая.
— Отгадали? — улыбнулась сеньорита Лопес, снова прикладываясь к своей соломинке.
— Нет. Я только смог определить, что вы работаете. Это верно?
— Совершенно верно. В юриспруденции.
— Черт возьми! — невежливо изумился Жерар. — Вы юристка?
Девушка слегка покраснела.
— Нет, я неправильно выразилась, если вы могли так понять. Я работаю у одного юриста секретаршей. Вообще-то я еще учусь, сеньор Бюиссонье, а работать поступила на время каникул.
— А, это другое дело. Учитесь в колледже?
— Да… Собственно, в лицее. В частном лицее.
— И что же, названия коктейлей не входят в учебную программу? — улыбнулся Жерар.
— Названия коктейлей? Ах да… — Сеньорита Лопес опять покраснела — смутить ее, как видно, было совсем нетрудно. — Вы очень наблюдательны, сеньор. Впрочем, я тоже! Хотите, угадаю вашу профессию?
— Валяйте, — разрешил он.
— Вы имеете отношение к искусству. Правильно?
— Более или менее. Как вы угадали?
— Ну, во-первых, эти человечки. — Она кивнула на изрисованную по полям страницу «Иллюстрасьон». — И потом ваша манера одеваться…
— Манера одеваться?
— Да, без галстука и вообще. И волосы у вас растрепаны — а вы заметили, у нас мужчины ходят напомаженные? Кошмар, все эти помады и брильянтины — просто национальное бедствие. На вашу голову я сразу обратила внимание, но, разумеется, это еще ни о чем не говорит — в конце концов, вы европеец, многие европейцы одеваются так… свободно. Но когда я увидела, как вы рисуете этих человечков… Вы художник?
— Да.
— О, как мило. Впервые разговариваю с художником. И вы… модернист?
— Нет.
Сеньорита Лопес кивнула с еще более довольным видом:
— Это лучше, я не особенно люблю современную живопись… некоторых направлений. Впрочем, я, вероятно, ее просто не понимаю. Вы, например, понимаете абстрактную?
— Абстрактная живопись не рассчитана на «понимание». Ее просто воспринимаешь или не воспринимаешь. Это как с музыкой.
— С музыкой? — задумчиво переспросила сеньорита.
— Ну да, возьмите додекафоническую. Некоторые от нее в восторге, а…
— Боже мой, — она сделала пренебрежительную гримаску. — Шенберг! Кто может его слушать?