Страница 57 из 217
— Сладкое, сеньор? — спросил подошедший мосо, убирая хлеб и тарелку.
— Нет, не хочу, — не сразу ответил Жерар, оторвавшись от своих мыслей. — Сколько там с меня?
Да, волосы как у нее, очень похоже. Он подавил вздох. Что ж, так ты ничего и не придумал, старик… А что тут придумаешь? Предоставить все времени — единственное, что остается. Хорошо бы вдруг испариться на какой-то срок, чтобы дать Элен полную свободу выбора без всякого давления. Впрочем, давление все равно будет — со стороны Ларральде. Еще бы, этот мальчишка только обрадуется — понятно, как же не воспользоваться такой роскошной оказией: соперник, муж, вдруг взял и испарился, тут только и действуй…
Он закурил, посидел еще несколько минут, слушая приятную радиомузыку, потом рассовал по карманам газеты и журналы и вышел на улицу. Выглянувшее было солнце опять спряталось, было прохладно, ка Авенида-де-Майо непривычно для города пахла свежестью омытая дождем листва платанов. Жерара вдруг охватила острая тоска по природе — не по тому «лону природы», о котором обычно мечтают горожане и которое так идеально представлено в «Бельявисте», а по настоящей природе, вдали от железных дорог и автострад. Ведь Аргентины он совершенно не знает, хотя живет здесь уже четвертый год. А здесь, наверно, есть что посмотреть, еще бы! Взять хотя бы Анды, или северные провинции с их субтропическими джунглями — Чако, «зеленый ад» Верхней Параны, развалины древних иезуитских построек в Мисионес, водопады Игуасу, да мало ли что еще. Уехать бы сейчас, забраться в самую глушь и пробродить там несколько месяцев, как когда-то бродил по Камарге. Да, это было бы здорово… Во всех отношениях здорово, даже в свете этой проклятой задачки, навязанной ему мальчишкой-медиком…
Захваченный неожиданно пришедшей мыслью, Жерар долго бродил по улицам. На Ретиро он пил пиво в шумном и чадном матросском кабаке, где, не дожидаясь вечера, уже подстерегали клиентов девчонки в боевой раскраске и между столиками шлялись небритые личности, вполголоса предлагая порнографические открытки. Когда мимо окон проходил патруль морской префектуры, проститутки исчезали с неестественной быстротой, словно растворяясь в воздухе, а вместо открыток появлялись бритвенные лезвия и шнурки для ботинок. Полгода назад в одном из подобных мест Жерар целый день пропьянствовал в компании каких-то сутенеров и своих земляков, матросов с «Лавуазье»; кончилось это веселье мрачно: сутенеры свистнули у него часы и бумажник, подбили глаз и, если бы не матросы, ловко отбивавшиеся бутылками, наверняка оставили бы его под столом с навахой в боку. Сейчас он сидел трезвый и сосредоточенный, дымил трубкой и потягивал пиво, в сотый раз взвешивая все «за» и «против» своей новой затеи.
— Скучаем, rubio?[33] — хрипловатым контральто спросила, подбоченясь перед его столиком, хищного вида брюнетка с грубо намалеванным ртом. — Могу развлечь, я пока не занята!
— Сомневаюсь, что тебе это удастся, — не выпуская из зубов трубки, ответил Жерар. — Сама усохнешь от скуки…
— Ты думаешь? — Брюнетка прищурила глаз. — С настоящим мужчиной я не соскучусь, будь покоен!
— Еще бы, — кивнул Жерар, окутываясь дымом. — С настоящим мужчиной никто не соскучится, что за вопрос. Но я-то уже не настоящий.
Брюнетка поглядела на него оценивающе:
— Что-то рановато, рубио.
— Зато есть что вспомнить, — подмигнул Жерар.
— Andá! — решительно сказала брюнетка. — Об этаких вещах не говорят таким тоном. Скажи лучше, что у тебя нету пятидесяти манго[34].
Жерар достал бумажник и выбросил на стол зеленую кредитку:
— Забирай свои пятьдесят манго и отчаливай. Будем считать, что твоя сегодняшняя программа выполнена.
Брюнетка молниеносным движением спрятала кредитку за чулок и только после этого изумилась:
— Ты это серьезно? А она настоящая?
— Не знаю, красотка, я ее не делал, — пожал плечами Жерар. — Есть еще вопросы? В таком случае, адиос.
— Адиос, рубио, миллион спасибо! — Брюнетка обольстительно улыбнулась и отошла, одергивая на бедрах чересчур узкую юбку.
— Иди с-сюда, Лола, поболтаем, — заплетающимся языком позвал ее из-за соседнего столика пьяный стивидор.
— Иди сам в … — непринужденно бросила она, проходя мимо.
Трубка Жерара погасла. Он сидел опустив голову, машинальными и точными движениями вычерчивая аттический меандр по окружности картонной подставки со штампом «Лучшее пиво называется Кильмес». Галдеж и кухонный чад от вертела нисколько не мешали ему думать, в этой обстановке он даже чувствовал себя лучше, чем в гнетущей тишине Аллановой квартиры. Чем больше он обдумывал свой план — уехать на пару месяцев попутешествовать, предоставив Элен полную свободу действий, — тем более разумным он ему казался. С Ларральде, надо полагать, она будет встречаться; если парень не слишком уж растяпа — за два месяца он либо добьется своего, либо получит окончательную отставку. В то, что Элен способна стать любовницей другого, продолжая прежние отношения с ним, Жераром, он не верил. Ну, а если… Что ж, в таком случае он смог бы порвать с ней без всяких угрызений совести.
«Короче говоря, — сказал себе Жерар, продолжая чертить орнамент, — ты хочешь от нее избавиться и ищешь наиболее удобный предлог».
Что ж, верно. Именно так и обстоит дело. Но избавиться от нее он хочет ради нее самой, и правильнее было бы назвать это избавлением Элен от него, Жерара. Ошибка — большая, непоправимая ошибка — была допущена им в самом начале, в тот вечер, когда она приехала к нему, получив написанное в истерическом состоянии письмо. Ведь он уже тогда чувствовал, что ответить на любовь по-настоящему никогда не сумеет…
Он повертел украшенный меандром кружок. Да, нужно уехать на некоторое время. Пусть они узнают друг друга получше, присмотрятся, привыкнут… Знакомы ведь они, очевидно, совсем недавно, иначе были бы на «ты». А там видно будет.
На Британской башне пробило семь, когда Жерар вышел из кабака. В увеселительном парке Ретиро уже гремела ярмарочная музыка, где-то за вокзалом перекликались паровозные гудки, на территории порта лязгали и погромыхивали буфера маневрирующего состава. В очищенном южным ветром небе, пламенея в лучах догорающего солнца, бежали на север последние обрывки туч. Над зеленой лужайкой, полого поднимающейся к разбитому на площади Сан-Мартин скверу, врезанная в огромное оранжево-бирюзовое полотно заката, высилась уступами тридцатиэтажная бетонная призма Эдифисио Каванаг — высилась надменно и непоколебимо, как форпост другого Буэнос-Айреса, города зеркальных витрин и вылощенных авеню, господствующего над грязью, нищетой и пороком, над чадными кабаками портовой зоны и беспросветным рабством заводских предместий.
«Сейчас семь, — соображал Жерар, сверив свои часы с курантами Британской башни. — Заехать за вещами — и сразу на вокзал… Если не перехвачу луханский автобус, можно поездом до Морено, а там что-нибудь найду…»
Автобус взревел мотором и ушел в ночь, волоча за собою хвост дизельного перегара и быстро утихающий гул. Жерар достал карманный фонарик, который догадался купить на Пласа Онсе, осветил мостик через кювет и столб с покосившимся указателем: «Кинта «Бельявиста» — 3 км. Приватная дорога, проезд воспрещен».
Здесь, очевидно, дождь лил основательно; покрытое гравием полотно «приватной дороги» было сухим, но в кюветах блестела вода. Опьяняюще пахло эвкалиптами, свежестью полей и мокрой землей, остро сияли крупные умытые звезды. По правую руку, подобно свету встающей луны, разливалось в небе электрическое зарево столицы.
Жерар шел, бодро размахивая легким саквояжем, с удовольствием прислушиваясь к сонному шепоту эвкалиптов и хрусту гравия под ногами. Теперь, когда решение было принято, он верил в его правильность, в то, что все устроится к лучшему. Если раньше каждое напоминание об Элен было для него почти мучительным, то сейчас он думал о ней с искренней нежностью и давно не испытываемым нетерпением. В этот вечер, в тишине омытых весенним ливнем полей, он чувствовал себя моложе на десяток лет.
33
Блондин (исп.). — фамильярное обращение.
34
Andá! — Иди ты! Манго — песо, денежная единица в Аргентине (жарг.).