Страница 202 из 217
— Донья Элена, а ведь Хиль действительно очень хороший, — заметила Беатрис, помолчав.
— Ну, хороший. Я и не говорю, что он плохой!
— И он, по-моему, вас любит.
Донья Элена вздохнула.
— Пейте лучше свой чай и молчите…
Беатрис последовала ее совету. Выпив чашку, она почувствовала, что начинает согреваться.
— Ужасно сегодня холодно, — сказала она. — Неужели Херардин гуляет?
— Да, Хиль сказал, что ему нужно гулять в любую погоду.
— Видите, у вас был бы и свой домашний врач…
— Я вас выпровожу! Не понимаю, почему женщина не может прожить одна, если у нее есть ребенок и дело…
— Но ведь Хиль вас любит. Донья Элена, а вам никогда не приходило в голову…
— Что?
— Что вы могли бы сделать его счастливым человеком.
— Возможно, Дора, — помолчав, сказала донья Элена. — Но этого ведь еще недостаточно. Когда выходишь замуж, то все-таки прежде всего думаешь о том, будешь ли счастлива сама…
Беатрис подумала и вздохнула.
— Наверное, вы правы, человек по своей природе слишком эгоистичен. Я хорошо знаю это на собственном примере. Но ведь — в принципе, донья Элена, — можно выйти замуж именно для того, чтобы сделать счастливым другого. Разве нет?
— Бывает и так. — Донья Элена невесело усмехнулась. — Не знаю только, хорошо ли такие браки кончаются. Приблизительно этого я и хотела, когда… вышла замуж за Херардо. Я считала, что так будет лучше для него. И что получилось?
Беатрис помолчала.
— А разве ваш брак… был несчастливым? — спросила она тихо. — Разве вы о нем жалеете?
— Я не жалею, Дора. Хотя бы потому, что теперь у меня есть Херардин…
— Конечно…
— Но все равно это оказалось совсем не то, вы понимаете. Ну, я не знаю… У меня все время было такое чувство, будто я навязалась Херардо и он мною тяготится. Конечно, он никогда этого не проявлял, но ведь женщина может и догадываться, верно? Я уж не говорю о том, что мне было тяжело, но ведь я видела все время, что ничего не сумела ему дать, что и ему тоже тяжело. Настоящему мужчине всегда тяжело, когда он не может ответить на любовь. А Херардо был настоящим мужчиной! Скажите, Дора… он любил вас?
Беатрис сделала усилие и посмотрела ей в глаза.
— Нет, донья Элена, — сказала она тихо.
— Странно, — сказала донья Элена, помолчав. — Мне казалось, что вас он должен был полюбить.
— Нет, — повторила Беатрис.
В передней скрипнула дверь, послышался голос доньи Марии и капризное хныканье Херардина.
— Ну вот и он, — сказала донья Элена, посмотрев на часы. — Чего это донья Мария так задержалась, ему уже пора есть…
— А почему мы хнычем? — весело спросила Беатрис, выйдя в переднюю. — Здравствуйте, донья Мария. — Она присела на корточки возле ребенка и прикоснулась щекой к его разрумянившемуся от холода личику. — Что случилось, сеньор?
— Сеньору бы все гулять да гулять, — сказала донья Мария, снимая пальто. — Ведите-ка его в детскую и раздевайте, я сейчас.
Беатрис встала и подала Херардину палец:
— Ну идем?
Малыш уцепился за палец и потащил ее к двери в гостиную.
— Мама! — сказал он требовательно.
— Нет, сеньор, — сказала Беатрис. — К маме нельзя, мама нездорова и может тебя заразить. Идем-ка лучше сюда…
Она подхватила его на руки и унесла в детскую.
— Ну, кто с тобой сегодня гулял? — спросила она, посадив Херардина на стол и расстегивая пальтишко. — Макбет был?
— Да, — сказал он, кивая белокурой головенкой. — Да, да.
— Конечно, Макбет от тебя ни на шаг. Давай-ка ручки. Вот так. А еще кто был?
— Кота, — важно сказал Херардин, немного подумав.
— О, и кошка тоже? Наверное, та, соседская. Ты ее не трогал?
Херардин отрицательно помотал головой и выставил ножку, чтобы поскорее сняли резиновый сапожок.
— Сейчас, милый. Значит, коту ты не трогал, это правильно. Они опасные, могут поцарапать. Большая была кота?
Херардин опять подумал и поднял кверху растопыренные ручонки.
— Ну, видишь! Куда это, такая громадная кота — больше тебя. Как Макбет, только Макбет добрый и чистый, а она злая и, наверное, грязная… А ну-ка ножки — не замерзли? Нет, ножки у нас теплые… Сейчас наденем ботиночки, погоди…
Переодев малыша, Беатрис взяла его на руки. Тот сразу бесцеремонно ухватил ее за ухо и повернул лицом к окну.
— Гага, — сообщил он деловито, показывая на сидящего снаружи на подоконнике мокрого воробья.
— Да, да, такая же, как ты, милый… — Беатрис крепко зажмурилась и прижалась лицом к теплому тельцу ребенка. Сердечко его билось четко и быстро, как у пойманной в ладони птички. — Мой маленький, — шептала Беатрис торопливо, чувствуя, как слезы текут по ее щекам, — мой маленький, моя радость…
С конца июля события в Египте приковали к себе всеобщее внимание. Слова «Суэцкий канал», «Насер», «Ближний Восток» запестрели в газетных заголовках, начались разговоры о возможности войны. Второго августа в Англии была объявлена частичная мобилизация резервистов, четвертого из Портсмута вышел курсом на Мальту авианосец «Тезей» с парашютной бригадой на борту. Беатрис опять начала читать газеты.
Однажды, перед концом рабочего дня, к ней в комнату вошел Пико.
— Послушай, — сказал он, морщась от дыма сигареты, — ты так и собираешься умереть невеждой?
— Не хотелось бы, — ответила Беатрис. — А что?
— Кончай свои дела, и я тебя свезу в одно место. Будет говорить твой приятель, Хуарес.
— О чем, о канале? — Беатрис выразительно вздохнула. — Я за эти дни столько наслушалась о Египте…
— Не беспокойся, Хуарес будет говорить не о канале.
— Дело в том, что сейчас все митинги в основном по поводу канала, — все еще недоверчиво сказала Беатрис. — А когда слишком много говорят про одно и то же, это уже просто не воспринимается…
— Я тебе говорю, собрание по другому поводу! Собирайся, иначе опоздаем.
Собрание происходило далеко — в Боке, возле рыболовного порта. Автобус долго вез их по грязным улицам с высокими тротуарами и странными домами, обшитыми гофрированным железом и окрашенными в неожиданно яркие цвета — синий, оранжевый, фиолетовый. Когда они приехали, большой зал с низким потолком был уже набит битком и основательно прокурен. Пико взял Беатрис за руку и потащил сквозь толпу; на них недовольно оглядывались, но, увидев девушку и однорукого парня, теснились и уступали дорогу.
— Будем стоять здесь, — сказал Пико, добравшись до двери с надписью «Запасной выход». — В случае чего, выскакивай сразу.
— А какой может быть случай?
— Всякий, — неопределенно ответил Пико.
На эстраде уже кто-то говорил, но было шумно, и Беатрис плохо разбирала, о чем идет речь. Потом в зале началось движение, перед Беатрис оказался высокий плечистый мужчина в комбинезоне, пахнущем чем-то машинным; поднимаясь на цыпочки и выглядывая из-за его плеча, она увидела на эстраде Хуареса.
Он начал говорить, но первых его слов Беатрис не услышала. Потом кто-то крикнул: «Громче!!» — и Хуарес повысил голос.
— Если можно, немного тишины, компаньерос, — сказал он. — Помещение большое, а микрофонов у нас нет. Тише, прошу вас!
В зале стало немного тише. Хуарес достал скомканный платок и отер лоб.
— Так я продолжу, компаньерос. Конечно, нельзя не согласиться с тем, что здесь говорил только что уважаемый доктор Арау, но и ограничиться этим было бы большой ошибкой. Большой и очень опасной ошибкой, компаньерос! Положение серьезнее, чем считает доктор… или, во всяком случае, делает вид, что считает!
— Я попросил бы уважаемого оратора воздержаться от… — прервал Хуареса чей-то возмущенный голос, очевидно принадлежащий уважаемому доктору Арау. Беатрис развеселилась — политический митинг начинал очень уж смахивать на один из так хорошо знакомых ей университетских диспутов. Ей даже показалось, что она где-то слышала фамилию уважаемого доктора.
— Прошу прощения, — очень вежливо отозвался Хуарес, — я далек от мысли обвинить вас в намерении сознательно ввести слушателей в заблуждение. Просто иной раз случается, что заблуждаемся мы сами и, чувствуя это, пытаемся убедить в обратном самих себя… ну, а заодно и окружающих. Еще раз прошу меня извинить. Так вот, компаньерос! Уважаемый доктор Арау несомненно прав, говоря о тенденции некоторых наших предпринимателей вернуться к допероновским временам в смысле свободы действий по отношению к рабочим. Не будем закрывать глаза на тот факт, что трудовое законодательство Аргентина получила, в основном, при свергнутом режиме…