Страница 37 из 90
— Мне Инну Васильевну.
— Она на работу ушла.
Вот хорошо-то! Встречаться с Гончаровой-старшей мне сейчас меньше всего хотелось.
Наверное, девчонка за мной в глазок наблюдает. Может, и узнает — ведь видела когда-то…
Раздался лязг замков — и дверь открылась.
Эту рыжую я где-то видела. Еще до отъезда. Нет, не помню где. Но пусть зайдет — чего на весь подъезд переговариваться. Хиленькая, в случае чего я ее по стенке размажу. И потом — я уже почти ничего не боюсь. Ну что еще со мной произойти может?
Открыла я дверь, впустила ее.
— Вы — Ира?
— Ну?
— А я — из клуба знакомств.
Вот где я ее видела! И смотрит так виновато — боится, я скандал сейчас затею. И чего ж тебе надо, рыжая, — извиняться или откупаться? Поглядим. Пока что отвечаю коротко:
— Я вас помню.
— Ира, нам надо поговорить.
— Проходите.
Проводила ее к себе в комнату. Смотрю — нервничает. Это что же, меня она так боится? И бледная, через пудру видно. Даже жалко стало.
— Кофе выпьете?
Через миг только и сообразила: я ведь уже не там, и она не на работе.
— Если можно, — говорит. Голос чуть окреп, но все равно еще не в себе леди. Не леди! Гражданочка…
— Сейчас чайник поставлю.
Ночью, во время своего приступа сумасшествия, мамулька порадовала меня, что в клубе была, скандал там закатила. Еще хвасталась, что нашла какого-то журналиста сволочного. Что сволочного, это я сама сообразила, у моей мамульки ненаглядной связи могут быть только такие. Пока отец был жив, она себя как-то получше вела, а потом… Там, в Магомабаде, я тыщу раз думала, как это меня угораздило так вляпаться. И по всему выходило, что если б не моя драгоценная мамулька, не торопилась бы я ни замуж выходить, ни за границу уезжать…
Вода закипела, и я старта заваривать кофе. Нахваталась я там разного-всякого, кофе с утра — это, считай, совсем пустяк… Отнесла кофейник в комнату, разлила по чашкам. Поставила на стол пепельницу, положила пачку «Кэмела» — пара штук там еще оставалась, надо будет купить, если тут продают… Продают-то, конечно, только где денег взять? У мамульки одалживаться неохота, ладно, перекантуюсь первое время, продам побрякушку-другую, а там найду что-нибудь. На самый крайний случай есть новая специальность, вы-со-окая квалификация… На хорошие мысли наводит прием в родимом доме…
А гостья моя незваная говорит:
— Меня зовут Анна Георгиевна, но вы, Ира, можете Асей меня называть, я ведь вас тоже по имени зову…
— Отвыкла я уже от своего имени, Ирэн звучит привычнее.
Закурила.
А она продолжает:
— У нас в клубе была ваша мама…
— Да знаю уж, — говорю. — Наслышана. Ладно, давайте сразу, чтоб не было неясностей: к лавочке вашей я претензий не имею, тем более подписочку давала, все помню. Там все тыщу раз в памяти перебрала, каждый пустяк вспомнила… Короче, Анна Георгиевна, можете не суетиться, не будет вашей конторе от меня неприятностей…
Смотрю — вроде как я ей по морде залепила: ссутулилась вся, уголки рта вниз поехали. Черт ее знает, может, в самом деле порядочная баба, может, совесть ее достает? Против воли мне ее жалко стало, мы там привыкли друг дружку жалеть. Я ей уже помягче:
— Да ладно, Ася, бросьте убиваться — ну в самом деле, откуда вам было знать, что за гнида этот Исмаил? И вообще, это по-нашему он гнида, а там — уважаемый человек, бизнес семейный продолжает. У него, против других, еще грех жаловаться — и чисто, и врачи постоянно, над девочками не измывается и платит прилично. Даже посылки домой разрешал отправлять из своего заработка. Письма — нет, а посылки разрешал… Ладно, таких дур, как я, иначе не научишь.
— Ирочка, не надо! Кончилось уже все!
— О’кей, может, и правда не надо. Вспоминать не надо — и забывать не надо. Ладно, я все ясно сказала: претензий к фирме не имею, в суд жаловаться не пойду. Вы же за этим пришли?
— Извиниться я пришла… Хотя толку в моих извинениях… Разрешите, я тоже закурю?
— Пожалуйста. Берите.
— Спасибо, я полегче люблю.
Достала свои. Курим. Молчим. Потом эта Ася заговорила — чувствую, к делу наконец подбирается.
— Знаете, Ира, я тут в вашем деле покопалась — понимаете, когда мама ваша рассказала, мы все просто в ужас пришли. Я потом много думала, советовалась с… одним понимающим человеком… Вы не боитесь, что вам угрожать начнут? Молчать заставят?
Та-ак… На дороге не вышло, теперь эту подослали? Хитрую. Тонко все так, если б пришел жлоб здоровенный, так я б его и в дом не впустила, тут же милицию бы вызвала, а так — и придраться не к чему, все деликатно, тоненько, как вроде она обо мне только и заботится…
Хитрая ты? Ничего, я теперь тоже хитрая, научили. Выкатила глазки голубенькие, невинненькие, ресницами хлоп-хлоп:
— А чего мне бояться? Если б я захотела скандал устроить, на фирме вашей отыграться за собственную глупость — ну, еще можно понять, фирме надо лицо сохранить, может, и попробовали бы припугнуть или там откупиться… Но я же говорю: сама во всем виновата, претензий ни к кому не имею, а звонить на всех углах — себе дороже. На черта мне этот позор, мне жить по-человечески хочется!
— Ира… Послушайте… Мне самой жутко такое думать, но… В общем, может оказаться, что все обстоит сложнее… и страшнее. Что у этого Исмаила есть здесь сообщники. Понимаете, я сама ничего не знаю, только одни смутные подозрения, с ними в милицию не пойдешь… Скажите, вы маме письма писали?
— Так бы он мне и дал оттуда писать!
— А здесь вашей маме регулярно письма приходили по электронной почте, она отвечала и даже платила фирме за услуги по переписке.
Какие письма, она что, совсем тупая? Погоди, а ведь мамулька тоже что-то такое бормотала, мол, я не писала толком…
— Что-то вы путаете. Не писала я никаких писем. Может, это Исмаил писал за меня?
— В том-то и дело, что не Исмаил. И писали их не там, а здесь. Я это сумела выяснить, и мне теперь самой страшно: если кто-то узнает, что я доискалась, то мне несдобровать. А уж вам-то — точно. Я еще, может, в тени останусь, кроме вас об этих письмах я только одному человеку говорила, надежному… моему другу… А вот вас они в любом случае в покое не оставят. И хорошо, если только пугать будут…
Вот теперь я села.
Ну, то я так просто сидела, а тут будто выдернули из меня все подпорки. То я опасалась, что у Исмаила руки длинные, а тут она факты конкретные выкладывает — и сама боится, я уж за этот год научилась определять, когда человек по-настоящему боится, особенно баба.
Затянулась пару раз сигаретой поглубже — не отпускает. Встала кое-как, поглядела у мамульки в серванте, нашла коньяк недопитый. Глотнула из горла, подумала — наверное, этой Асе тоже не помешает. Взяла две рюмки, отнесла. Села, налила.
— Слушай, Ася, — говорю, — это ты точно сказала, что не оставят в покое, я уж знаю. Знаю, что будут угрожать. Знаю, что попытаются заставить молчать. Уже начали…
Короче, рассказала я ей о нападении на шоссе. Стала рассказывать — и снова все перед глазами, как на видео, все я, оказывается, запомнила. Даже марку машины, ну той, которая поперек дороги стояла.
Ася эта слушает, глаз с меня не сводит — и чем дальше я говорю, тем в этих глазах страху все больше. А мне и без нее жутко, не каждый день у тебя на глазах людей убивают — а тем более, как выясняется, из-за меня.
И ее тоже здорово пробрало — сидеть не может, вскочила, мечется по комнате туда-сюда.
— Вот что, Ира… — и снова замолчала.
И я молчу. Рассказывать закончила — а дальше в голове пусто, один только страх.
— Скажите, Ира, вы все точно запомнили? И машину, и людей?
— Как сейчас все вижу.
— Ну, тогда нам разговоры разговаривать некогда. Я-то извиниться пришла, предупредить, на всякий случай… А сейчас, вижу, не предупреждать вас надо, а спасать.
— От кого?
— А от тех самых, кто напал.
— А ребята, которые меня привезли, говорили, что это просто грабеж. И они же их и постреляли…