Селфи с судьбой

Ванечка и Лилечка давно умчались, Николай Иванович проследовал за Катей – на некотором расстоянии, но всё же не отдаляясь, а Илья продолжал рассматривать фотографии. Ноги в музейном тепле как будто размокли, и теперь в кедах хлюпало по-настоящему.

Наконец Зоя Семёновна вышла из двери с табличкой «Служебная» и стала торопливо спускаться по деревянной крашеной лестнице. Локтем она прижимала большую сумку, похожую на кошёлку, а другой рукой заправляла под капюшон волосы.

– Зоя Семённа!

– А! – Она испуганно оглянулась.

– Прошу прощения. Где здесь «Торговля Гороховых»? Мне бы обувь какую-нибудь купить.

Она посмотрела с сомнением:

– Тамошняя обувь вам не подойдёт, – сказала она. – Ну, ступайте за мной, я покажу.

Она придержала перед ним дверь.

День разошёлся, и тучи разошлись, выглянуло солнце, и стало ещё холоднее. Илья пожалел, что он без шапки.

Всё вокруг было залито холодным ярким светом. Колокольня упиралась золотым крестом в одинокое облако с сизым набрякшим дном. Листья, устилавшие траву, были ещё цветными, сочными. На берегу речушки с другой стороны плотины стояла большая задумчивая лошадь с мохнатыми ногами. Какие-то мальчишки прокатили на велосипедах и взвились в горку, как стайка воробьёв.

Зоя Семёновна покачала головой:

– Холод такой, а они на велосипедах. Отчаянные! Хотя им лишь бы в школу не ходить.

Илья хотел было спросить, есть ли у неё дети, но передумал и не стал спрашивать.

– Хорошее у вас село.

– Да всё Олег Палыч! Если б не он, ничего бы тут не было. С него всё началось. И работа появилась, и народ поехал!

«…Ну, это я уже слышал», – подумал Илья.

– В Доме творчества народу, прямо скажем, не очень много.

– Так ведь осень, – Зоя Семёновна на ходу пожала плечами. – Сейчас ни купания, ни ягод-грибов. И не погуляешь особенно.

– А наша повариха Клавдия за грибами ходит.

– Так ведь она знает, куда идти-то! У неё отец до снегов грибы носил, и она умеет. А я даже летом пойду, все с полными корзинами, а у меня три грибочка. Во-он «Торговля Гороховых», видите? Тут у нас всё на виду, рядышком.

– А там что? Часовня какая-то?

– Источник, целебный. Правда, правда! Спуститесь, попейте водички. Повредить точно не повредит, а то и поможет!..

– Зоя Семёновна, а правду говорят, что у вас тут недавно женщину убили?

Она остановилась. Очки сползли, и она неловко поправила их пальцем.

– Да что же это такое, а? – спросила Зоя и раздула ноздри. – Сколько ж это будет продолжаться?! Что вы все ко мне привязались?! Я не виновата, что он её убил! И не знаю, не видела!

Илья не дрогнул.

– Извините меня, – взмолился он и прижал руку к куртке, то есть как бы к сердцу. – Я только что приехал, и… ну, мне рассказали!.. Вы же интеллигентный человек и всё понимаете. Для Сокольничьего это тема номер один на много лет вперёд! Все будут спрашивать!

Упоминание об интеллигентности несколько смягчило Зою Семёновну, и профессор Субботин себя похвалил.

– А мне что делать? Пристают и пристают! Господи, уеду я отсюда, только бы не приставали! Да ещё Витька! Он мухи не обидит, а тут говорят – убил!..

– Так, может, не он убил? Как вы думаете? – осторожно спросил Илья и ошибся!..

Зоя Семёновна стала хватать ртом воздух, замахала на него кошёлкой, замотала головой и стала отступать:

– Что тебе надо?! Что ты ко мне привязался?! Витька убил! Витька убил и сидит! Он, он убил!.. И пусть сидит!

И она бросилась бежать, оставив удивлённого профессора посреди залитой холодным солнцем площади.

– И эту тоже из себя вывел? – спросили рядом. – Или ты просто её укусил?

– Где вы прятались? – осведомился профессор Субботин. – Под кустом? Я вас не заметил.

– Я не пряталась, – объявила поэтесса. – Я просто хотела тебе сказать, что всегда нужно точно знать, с кем имеешь дело! Иначе попадёшь впросак, понял? Вот ты же меня совсем не знаешь!

Раздумывая, что могло так напугать Зою Семёновну, Илья отрицательно покачал головой.

– Не знаешь, – подтвердила поэтесса. – И не узнаешь никогда! А мне, может, просто скучно жить!

…Витька, судя по всему, и есть тот самый алкоголик Петрович, бывший муж экскурсоводши. Почему она закричала – Витька убил и сидит?.. А до этого сказала – он мухи не обидит? Что из этого правда? И почему так важно, что сидит этот самый Витька?

– Я решила, что всем и всегда буду говорить правду. Вот ты часто говоришь правду? Или тебе плевать?

Зоя Семёновна скрылась за углом, пропала из глаз. Илья перевёл взгляд на поэтессу, которая топталась рядом.

– Почему вы называете меня на «ты»? Что за амикошонство? – осведомился профессор Субботин.

Деваха фыркнула, её дреды колыхнулись. Она сунула в них палец с розовым ногтем и энергично почесалась.

– Какие он слова знает! Сколько тебе лет, умник?

– Э-э… тридцать пять.

– Так ты ещё молодой! – И она с силой стукнула его по плечу. – Я думала, ты старше! А я всех молодых называю на «ты». Я терпеть не могу притворства!.. Зачем люди называют друг друга на «вы»? Затем, что они притворяются вежливыми! На самом деле всё сводится к тому, что никто никого не уважает, в грош не ставит! А зачем тогда выкать?! Ты историю русского крестьянства читал?

Илья ещё постоял немного, раздумывая, и пошёл в сторону «Торговли Гороховых».

– Так вот там написано, что на «вы» обращались только к барину, да и то к чужому! Понимаешь? Крестьяне были от земли, от самого корня жизни, они не умели притворяться!

– А почему вы привязались именно ко мне? – поинтересовался профессор Субботин. – Почему не к Матвею?

– Я к тебе не привязывалась! – вспылила деваха. – Ты просто вёл себя, как классная дама! И я решила с тобой поговорить. Может, ты ещё не совсем потерян! Может, в тебе есть нечто человеческое и с тобой можно договориться!

– Договориться со мной нельзя, – перебил Илья. – Как вас зовут? В паспорте что написано?

– Ангел, – сказала деваха, и у неё покраснела шея. – Тебе что, паспорт показать?

– Ни в коем случае! – возразил профессор Субботин. – Вы разразитесь речью о бесполезности документов и о том, что у русского крестьянства вовсе не было паспортов. Зайдём?..

Он распахнул и придержал перед ней крашенную коричневой краской дверь в «Торговлю Гороховых».

В лавке было полутемно и сильно пахло укропом, тмином и ещё чем-то, принадлежавшим к соленьям и маринадам. С правой стороны тянулась длинная конторка со старинными весами – две чашки на длинных цепях, в чашках гирьки. Под сводчатым амбарным потолком висели непонятного назначения ткани, а вдоль стены стояли сундуки и бочки. В бочках громоздились, придавленные камнями, разбухшие деревянные круги.

За конторкой никого не было.

– И где тут могут быть сапоги? – сам у себя спросил Илья. – Кирзовые или хотя бы резиновые?

– Какие сапоги? Ты чего, коллекционируешь сапоги? Или ты с ними фотографируешься?

– Я ношу их на ногах, – сообщил профессор Субботин. – Как русское крестьянство. Об этом написано в книге, которую вы читали?

…Он вовсе не собирался её дразнить! На самом деле не собирался! Отчего-то ему было жаль нелепую деваху с её голой замёрзшей шеей, синими руками и слишком огромной и неудобной курткой с дурацкой магазинной биркой! Нельзя было поддаваться жалости, и он старательно не поддавался.

– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, – налегая на «о», пропела толстая бабка в платке, вынырнувшая из задней двери. – Вам чего, родненькие? Огурчиков, капустки?

– Говорят, у вас сапоги бывают?

– Сапоги-и? – протянула бабка тоже как-то округло. – Есть, как не быть! Резиновые, есть и кожаные. Поглядите?

Она вывалилась из-за конторки, они посторонились, подкатилась к тёмному буфету, открыла дверцу, упористо стала на колени и зашарила внутри.

– Вот одни сапожки, резиновые, а вот ещё… щас… кожаные…

Из буфета вывалились огромные уродливые штуки – «сапожки резиновые», а потом ещё что-то. Поэтесса ткнула пальцем в кучу: