Не ложись поздно

В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно казалось бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.

— Мама?

Она несколько раз моргнула. В ее глазах я увидела слезы.

— Лиза? Очнулась? О, слава Богу!

Приподняв голову, я увидела, как сзади к ней подошел седой мужчина в белом халате. В одной руке он держал блокнот. На груди покачивался стетоскоп.

— Папа! — закричала я. — Позаботьтесь о папе!

Никто из них даже не обернулся. Оба смотрели на меня.

Я перевела взгляд на кровать напротив.

— Папа?

На кровати никого не было.

Мама положила руку мне на плечо.

— Лиза, почему ты кричала? — Я увидела, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи.

— Я… мне показалось, что я видела папу, — пробормотала я. Комната снова пошла кружиться. — На той кровати. Так ясно… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь лилась… и никто ему не помог. Никто.

Седовласый отстранил маму. Он смотрел на меня серебристыми глазами из-под стекол очков в черной оправе. Кустистые выгнутые брови напоминали парочку толстых белых гусениц.

— Я доктор Мартино, — представился он. — Рад, что ты так быстро пришла в себя, Лиза. Вчера вечером ты еще находилась в бессознательном состоянии.

— Я была без сознания? — Я бросила взгляд в окно. Сквозь открытую нижнюю половину лился оранжевый солнечный свет. Вечернее солнце?

— Ты получила тяжелое сотрясение мозга, — сообщил доктор Мартино. В его дыхании чувствовался запах кофе. В глазах и стеклах очков играли блики света. — Какое-то время тебя, вероятно, будут преследовать ночные кошмары и даже галлюцинации. Твой мозг пережил серьезную встряску.

Я закрыла глаза. Все болело. Все тело. Даже веки.

— Галлюцинации? — переспросила, снова открыв глаза. — То есть, как сейчас, когда я видела папу?

Доктор кивнул. Рядом с ним всхлипнула мама. И тут же умолкла. Она предпочитает не показывать чувств. Кажется, это принято называть «нордическим характером».

— Я была уверена, что вижу его, — сказала я, чувствуя, как вдруг сдавило горло. — Не могу поверить, что мне все померещилось.

— Мы подержим тебя здесь какое-то время, — сказал доктор Мартино. — Полагаю, с недельку или чуть дольше. Нельзя исключать внутреннего кровотечения. Нужно понаблюдать. Тебя также могут мучить и другие галлюцинации. Должен сразу предупредить.

Я слушала его вполуха. Он по-прежнему то появлялся, то пропадал. Казалось, его брови движутся сами по себе, будто живые.

Я повернула голову к маме.

— А… папа? Где папа? Он в порядке?

Мама закусила нижнюю губу. Прежде чем ответить, она тяжело вздохнула.

— Нет, Лиза. Я сожалею, — прошептала она. — Он… он не в порядке.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

6

Не хочу описывать неделю, проведенную в больнице. То было время тоски, головных болей, отчаяния, боли, слез и кошмарных снов. В первый раз, когда мне позволили пройти в ванную комнату на другой стороне коридора, я внезапно обнаружила, что пол превратился в болотно-зеленую жижу. Чувствуя, что липкая слизь облепила подошвы тоненьких больничных тапочек, я с ужасом смотрела, как горячая пузырящаяся жижа стремительно поднимается вверх по лодыжкам.

Я запрыгала на месте, лихорадочно пытаясь соскрести с ног зеленую слизь.

— Она не сходит! Она не сходит! — вопила я.

Мне пришли на выручку две медсестры: крепко взяв меня за локти, они водворили меня, дрожащую и бьющуюся в судорогах, обратно в кровать.

— Я всегда буду так безумствовать? — спросила я одну из них, рослую чернокожую женщину, до того крепкую, что она безо всякого труда подняла меня на руки и уложила в постель.

— Все мы чутка не в себе, — добродушно отвечала она. Голос у нее оказался на удивление высокий и мягкий. — Все у тебя образуется. Нужно время.

Не шибко-то я ей поверила.

В больнице у меня только время и было: время, чтобы таращиться в потолок и думать об отце. Мама установила над моей кроватью телевизор. Но в тот единственный раз, когда я включила его, рекламировали корм для собак. Я разревелась, потому что Морти выскочил из машины, и с тех пор его больше никто не видел. Выключила телевизор и больше не включала ни разу.

Друзья и знакомые присылали открытки с соболезнованиями и ободрениями. Двоюродные сестры из Вермонта прислали мне огромный букет белых и желтых лилий. Резкий аромат цветов наполнил палату, и я расчихалась. Наверное, у меня аллергия на лилии. Цветы пришлось унести.

Но какая разница?

Меня одолевали и другие горестные мысли, которые я при всем желании не сумела бы описать. Вы, возможно, назвали бы их сумрачными.

Когда сразу после выписки я сидела на заднем сидении непривычной еще новой машины, которую вела мама, все казалось слишком ярким. Я держала голову опущенной, дожидаясь, когда привыкнут глаза. Но привыкать они не хотели, и я все видела в ореоле слепящего света.

— Мам, как ты можешь вести машину одной рукой? — Голос мой был хриплым после затяжного молчания. Я потерла правое запястье. Оно ныло в том месте, где еще недавно была вживлена трубка. После нее осталась круглая гематома.

Мама не отвечала.

Я прикрыла глаза рукой. Солнечный свет тоже казался теперь слишком ярким. Я подумала, не помогут ли мне солнцезащитные очки. Мы выехали с больничной парковки и уже через несколько минут мчались по узеньким улочкам Олд-Вилледж.

Мне следовало бы радоваться. Наконец-то свобода! Я ехала домой. Но радость отняла бы слишком много сил. Я развалилась на сиденье. По телу разлилось онемение. Знаете, как бывает, когда отсидишь ногу? Так вот, я это чувствовала во всем теле.

— Мам, ты как?

По-прежнему прикрывая глаза рукой, я посмотрела в лобовое стекло — и дико вскрикнула при виде большого белого пса, трусцой пересекающего дорогу.

— Мама, стой! Останови машину! Смотри, это же Морти!

Автомобиль мчался дальше. Мама вывернула руль влево.

— Нет, мама! Ты собьешь его! Мама, тормози! Пожалуйста!

Она вдавила ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперед. Я увидела несущийся навстречу автомобиль. Темно-синий джип с хромированной решеткой, похожей на клыки. Услышала захлебывающийся вой клаксона.

А потом страшный удар сзади швырнул меня на спинку переднего сиденья.

О нет! Не-е-ет! Только не снова!

Я отлетела назад. Увидела, как мамина голова ударилась о рулевое колесо. И не отскочила. Мама так и лежала головой на руле, свесив руки по бокам.

Кровавый фонтан ударил из маминой головы, окропив лобовое стекло алыми брызгами.

Только не снова. Только не снова.

Машина вновь пришла в движение. Мама, навалившаяся на рулевое колесо, не подавала признаков жизни. Но автомобиль с ревом устремился вперед. Я ничего не могла разглядеть сквозь засыхающую на стекле кровь.

Я потянулась через сиденье, схватила маму за плечи и затрясла ее, затрясла изо всех сил.

— Очнись! Прошу! Останови машину! Ты должна остановить машину!

И тогда ее голова медленно повернулась ко мне. И я увидела, что это не мама больше. Это был мой папа, нежно улыбающийся мне, мой папа с развороченным черепом, улыбающийся мертвец…

7

Я почувствовала сильный рывок и, открыв глаза, увидела маму, трясущую меня за плечо.

— Просыпайся, Лиза. Ну же. Просыпайся, — приговаривала она напряженным шепотом.

Я увидела занавески, раздувающиеся на ветру. За ними темнело небо. Еще не рассвело.

Я несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от зрелища размозженной папиной головы.

— Опять кошмар, — покачала головой мама. Ее светлые волосы облепили вспотевшую щеку. Она разгладила свою длинную ночную сорочку. Руки ее по-прежнему лежали у меня на плечах.

Я хотела что-то сказать, но горло было до сих пор забито со сна.

Мама зажгла голубую лампу на прикроватном столике. Я отвернулась от яркого света.