Страница 3 из 7
У меня заколотилось сердце.
Пожалуйста, только не позорь меня перед новыми друзьями…
— Пошли, — скомандовал папа, жестом веля мне встать. — Мама с Морти ждут в машине
Мне хотелось завопить. Но я заставила себя говорить спокойно.
— Я вернусь домой потом, папа.
Он покачал головой:
— Нет. Сейчас.
Я показала на свою тарелку:
— Я чизбургер не доела.
— Здравствуйте, мистер Брукс, — вмешался Нейт. — Я могу подвезти Лизу домой, когда мы поедим.
Папа, наконец, отвернулся от меня.
— Спасибо, конечно, Нейт. Но мы хотим, чтобы она вернулась домой сейчас. — Он перевел взгляд на Сэралинн и Айзека. — Сожалею, что прервал ваш ужин.
Неожиданно вид у него сделался смущенный. Как будто он понял, что слишком далеко зашел. Он вовсе не тиран. Обычно он вполне здравомыслящий.
Я решила, что лучше уж пойти с ним, пока не поднялась грандиозная буча. Что ни говори, а я действительно улизнула из дома тайком. Но вообще-то я давно в состоянии сама решать, когда мне встречаться с моими друзьями. Неужели эти благодарственные открытки не подождут день-другой?
Чертыхаясь себе под нос, я протиснулась мимо Нейта и выбралась из кабинки. На отца я старалась вообще не смотреть.
— У тебя хоть куртка есть? — спросил он. — На улице ветер.
— Ты еще будешь указывать мне, как одеваться? — огрызнулась я.
Помахала друзьям на прощание. Они бросали на меня сочувственные взгляды. Решили, наверное, что мой папа слегка с приветом, раз последовал за мной в ресторан.
В бешенстве я пронеслась мимо него к двери и выбежала на улицу. Вечер был холодный и ветреный. Казалось, на дворе март, а не апрель. А я была в топике с длинными рукавами и короткой юбке поверх черных колготок. Ветер откинул назад мои волосы.
Я нашла наш «Камри», припаркованный на углу возле тротуара, подбежала к нему и влезла на заднее сиденье. При виде меня Морти отчаянно завилял хвостом и запыхтел, как припадочный. Он наскочил на меня и принялся яросто умывать мне лицо языком.
— Морти, лежать! Отвали! — со смехом крикнула я. Лицо ужасно защипало. У него язык как наждачка. — Фу! Морти! Оставь меня в покое!
Морти — здоровенный белый пес, наполовину овчарка. Родители подарили мне его на день рождения. Куда бы мы ни поехали, он всегда с нами. Он мнит себя маленьким щеночком. Постоянно прыгает на меня и слюнявит лицо языком.
Наконец, я отпихнула его и вытерла щеки рукавом.
— Я в тебе сильно разочарована, — сказала, не оборачиваясь, мама, сидевшая передо мной.
— Эка важность, — буркнула я, чувствуя все нарастающую злость. Живот налился тяжестью. Последовать за мной в ресторан — это беспардонное вторжение в мою личную жизнь.
— Мне уже не восемь лет, — заявила я.
— Ну так и веди себя соответственно. — Мама так и не повернулась. Она всегда разговаривает очень мягко. И никогда не закатывает сцен.
Это у меня характерец будь здоров.
Папа занял место за рулем и отъехал от тротуара. Он так больше и не проронил ни слова. Взвизгнув шинами, он свернул на Парк-Драйв и покатил к дому. Живем мы на Вилледж-Роуд, в полумиле от салона, где мама работает парикмахером.
— Помедленнее, Джимми, — попросила мама.
— Не учи меня водить, — огрызнулся он.
Теперь уж мы все друг на друга рявкали. Я им, что ли, виновата?
Что-то забарабанило по крыше машины, и я увидела, что начался дождь. Прозрачные капли ярко переливались в свете фар встречных автомобилей.
— Помедленнее, — повторила мама сквозь зубы. — Дорога скользкая.
— Лиза, мы должны быть уверены, что ты заслуживаешь доверия, — произнес папа.
— Давно заслуживаю, — отрезала я. — У вас нет никакого права…
— Как прикажешь тебе доверять, когда ты врешь и выбираешься из дома тайком? — гнул свое папа.
— Тайком не должна была, — признала я. — Но почему я ускользнула тайком? Потому что вы невыносимы. Вы опозорили меня перед друзьями. Вы об этом-то хоть подумали?
— Джимми, ты проскочил на красный свет, — вмешалась мама. — Сосредоточься на вождении. Семейный совет можно провести и дома.
— О нет, — простонала я. — Не будет никаких семейных советов. Я…
Я умолкла. И вдруг как заору:
— Поворачивай! Поворачивай! Я оставила на столике телефон! — Я заколотила кулаками по спинке папиного сиденья. — Поворачивай назад!
Папа крутанул руль. Машина развернулась.
Мама завизжала.
В лобовом стекле вспыхнул ослепительный свет.
Я увидела искрящиеся капли дождя. Словно драгоценные камни, сияющие в ярком свете.
Я почувствовала мощный толчок. Меня швырнуло вперед, потом назад.
Вслед за ним пришел грохот. Оглушительный треск бьющегося стекла и скрежет металла.
В ярком свете я видела, как папина голова дернулась вперед. Видела, как он треснулся лбом о рулевое колесо.
Мы по-прежнему разворачивались. Машина все еще двигалась. Свет, казалось, окружает нас отовсюду, швыряет нас из стороны в сторону, словно океанские волны.
Я видела, как мотнулась папина голова. А потом услышала треск, и поняла, что это треснул его череп. Я знала это. Я знала.
Я слышала, как его череп раскололся, видела его рассеченный лоб, видела, как ударила фонтаном темная кровь и хлынула вниз, заливая лицо.
Моя голова мотнулась вбок. Задняя дверца распахнулась. Я услышала вой налетевшего ветра. И увидела, как Морти выскочил из машины.
Морти, вернись…
А потом на меня обрушилась боль. Боль прострелила тыльную сторону шеи. Боль захлестнула меня. Грудь… ноги… голову… Ослепляющая боль.
Я ослепла… Нет… Я умерла.
Яркий свет уходил ввысь. А я тонула… тонула в бездонной мгле.
4
Потом — свет возвращается.
Бледный, водянистый свет, в котором парят темные формы. Движущиеся пятна. Словно глядишь в камеру со сбившимся объективом.
Я слышу ропот голосов, близкий, но слишком тихий, чтобы можно было разобрать слова. Смотрю в колеблющийся свет, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за прозрачной завесой.
Когда я щурюсь или моргаю, боль нарастает. Голова раскалывается. Чувствую пульсирующую ломоту в висках. Пытаюсь повернуть голову, но режущая вспышка боли заставляет меня замереть.
— Нужно прибавить? — доносится откуда-то сзади женский голос. — Там и так почти на максимуме.
Лишь теперь я соображаю, что нахожусь в постели.
Лежу на спине на больничной койке.
Свет вздымается, пульсируя, и начинает меркнуть. Накатывает волна. Над водой розовеет вечернее небо.
Я лежу на берегу, любуясь закатом.
Нет. Все не так. Мысли путаются…
Я лежала на спине, наблюдая за кругами света на потолке. Да. Усилием воли я сосредоточила взгляд.
И теперь я видела толстую оранжевую трубку, погруженную в мое запястье. И узенькое окошко с наполовину опущенными жалюзи. Собственные руки, вытянутые вдоль тела и покоящиеся на белоснежной льняной простыне.
Не обращая внимания на боль, я повернула голову и увидела кровать, стоявшую напротив. И ахнула, когда в поле зрения возник отец. Да. Теперь я вспомнила автокатастрофу. Грохот и звон сминающегося металла и бьющегося стекла, и страшный удар.
Я вспомнила автокатастрофу. Теперь я смотрела на отца, сидевшего на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то становился виден отчетливо, то расплывался мутным пятном. Его голова… она накренилась вперед. Алая кровь струилась по лицу.
А рулевое колесо…
…стержень рулевого колеса был вбит ему в лоб.
Руль торчал из его головы. Кровь забрызгала все вокруг и собиралась в лужицы на полу.
Он не двигался. Просто сидел на постели, наклонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы.
Где же медсестры? Где доктора?
Я отвернулась. Я не могла смотреть. Разинув рот, я в ужасе заревела:
— Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему!
5
От отчаянных криков разболелось горло. Комната дико закружились вокруг меня.