Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 21

Кандидат наук охнул про себя. Вот и разгадка! Портреты Галилео Галилея ему, конечно, случалось видеть в разных книгах и учебниках. Другое дело, что внешность великого итальянца не столь запоминающаяся, как у Наполеона, вот и не признал сразу. Итак, еще один его сотрапезник - Галилей!

Михаил Владиславович не договорил, вздохнул, потом издал смешок.

- Впрочем, сам понимаешь, шучу! Тут такое поднимется, если кто проведает, что я у тебя водку пью! А мне мое место дорого!

Он хлопнул кандидата наук по плечу, подмигнул и стремительно исчез за какой-то боковой дверью.

Смысл состоявшейся беседы эколог даже не пытался анализировать. Ясно одно, подумал он отстраненно, эти телефоны выполняют роль переводчиков. О таких устройствах он где-то что-то читал. Кажется, засунуть электронного переводчика в мобильный телефон догадались хитроумные японцы. Говоришь на одном языке, а телефон собеседника переводит его слова на другой, и наоборот.

А еще, тут же пришло ему на ум, кем бы эти люди не были на самом деле, Гомер, как и положено ему было, изъяснялся по-древнегречески, Наполеон по-французски, Галилей по-итальянски...

Появилась и третья мысль: а за кого же тогда все эти люди принимают его самого? Сомнений нет: кто-то неведомый сбежал из этого дома в мусорном контейнере и затерялся в огромном городе. А приняли за этого неизвестного его, потому и водворили в комнату с королевской кроватью и прочим антиквариатом.

Но все эти догадки не объясняли ровным счетом ничего. Фантасмагория продолжалась: в тот же момент, взяв мобильник, к нему обратился Наполеон.

Рефлекторным движением эколог поднес к уху и свой аппарат. Все правильно, Наполеон говорил по-французски, а в телефоне звучала русская речь.

- Хочу, мой молодой друг, угостить вас своим вином, - услышал эколог. - Что-то вид у вас сегодня печальный. Правда, веселиться здесь, что и говорить, ни у кого из нас причин нет.

Наполеон сделал жест. Официант, мгновенно поняв, наполнил бокал и на подносе принес его экологу. Кандидат наук принял, отпил глоток.

Наклонив в знак благодарности голову, эколог сказал в мобильник:

- Благодарю, ваше величество!

- Как вино? - поинтересовался Наполеон.

- Отменного вкуса, - вежливо ответил эколог.

- Я не взыскателен, но доводилось пить и получше, - небрежно молвил император. - Замечательные вина мне привозят из Испании.

Неожиданно глаза Наполеона сверкнули гневом.

- А вот сама Испания мне не по душе! Нет у испанцев благородства, не хотят сражаться, как того требует честь воина. Воюет со мной в Испании не только армия, а вся страна!

5

Стена из красного кирпича, со всех сторон окружающая тесный двор, была высокой. Даже представить невозможно, что скрывается за ней. Выходя на прогулку после завтрака, император каждый раз измерял стену взглядом. Если считать в новых единицах - метрах, к которым за последние полтора десятилетия Франция уже привыкла, - получится никак не меньше четырех метров.

Император поправил треуголку, съехавшую от того, что он закинул голову высоко вверх, и вдруг поймал себя на неожиданной мысли, ранее его не посещавшей: жаль, что введение метра не связано с именем Наполеона. Если не изменяет память, специальный декрет на этот счет появился в республике в девяносто пятом году, а это даже раньше итальянской компании. Тогда Наполеон Бонапарт был всего лишь бригадным генералом. Произвели за взятие Тулона.

Он усмехнулся. Забавно: все в его власти, вот даже нелепый республиканский календарь, учрежденный Конвентом, с дурными названиями месяцев и лишними днями - санкюлотидами, отменил именно он. Один росчерк пера императора Наполеона, и с 1 января 1806 года во Франции снова стал действовать старый добрый календарь папы Григория XIII.

А если б захотел, ввел бы и свой собственный, наполеоновский. Астрономы с математиками постарались бы, подсчитали что надо, и принесли на подпись императору проект календаря, еще удобнее, чем григорианский. Ему же только взять в руки перо, и вот началась во Франции наполеоновская эра. Отсчет можно вести со 2 декабря 1804 года, дня коронации в соборе Нотр-Дам.

Гражданский, коммерческий и уголовный кодексы, определяющие правовые нормы, по которым теперь живут французы, тоже детища императора. А вот метр - не его заслуга. И очень жаль, конечно.

Он припомнил, что само слово метр было "произведено" от греческого "metron" - измеряю. И что придумали эту меру ученые Монж, Лаплас и другие. Метр - это ни что иное, как десятимиллионная часть четверти длины парижского меридиана. Память у него всегда была отменной. Помнит даты, цифры, законы. Многих своих солдат знает в лицо и по имени.

Но тут император снова усмехнулся, на этот раз невесело. Где его солдаты, офицеры, маршалы? Никогда не думал, что когда-нибудь ему придется вышагивать по двору, словно узнику на ежедневной прогулке, дозволенной начальником тюрьмы. И вспоминать от скуки и тоски все подробности, связанные с введением метра во Франции. А когда это кончится, неизвестно.

Впрочем, справедливости ради надо было признать, что двор, куда их всех ежедневно приглашали на прогулку, с тюрьмой не имел никакого сходства. Скорее крошечный парк с цветниками, кустами роз, квадратом аллей, проходящих вдоль стен, и даже маленьким фонтаном посредине. Стояли здесь кое-где и статуи античных богов, причем некоторые были неплохими копиями подлинников, хранящихся в Лувре. Розы и статуи немного улучшали настроение. Вот только стена вокруг глухая и очень высокая.

Император в третий раз обошел парк и присел на скамейку, чтобы понаблюдать за своими товарищами по несчастью. Неподалеку, от него, на другой скамейке, сидел Гомер. Древнегреческий старец поднял невидящие глаза к небу, перебирал струны лиры и речитативом очень противным голосом выкрикивал какие-то древнегреческие строки. То ли вспоминал сочиненные раньше, то ли на ходу складывал новые.

Если кто из них и чувствует себя здесь сносно, подумал император, так это, безусловно, Гомер, поскольку слепец не видит, куда попал. Похоже, вдобавок, что к старости он уже выжил из ума. А раз так, ему все равно где быть. Кормят его наверняка не хуже, чем в Древней Элладе - всегда на столе перед ним полно козьего сыра, маслин, грецких орехов, зелени, бараньего мяса, да и в амфоре что-то плещется.

Вид слепого Гомера настроил императора на философский лад. Он подумал: насколько разное у тех, кто гуляет в этом парке, положение относительно друг друга. Гомер жил раньше всех, и потому имена Наполеона или, скажем, Галилея для него пустые звуки. Тот же Галилей должен бы знать о Гомере, но не о Наполеоне. А самому императору ведомы все те, кто жил раньше него, и не ведомы, кто будет жить после.

Галилей с мрачным, как всегда, видом бродил по аллее. Вот уж с кем отношения никак не складывались. Конечно, к ученому можно быть поснисходительнее, к наукам император всегда питал некоторую слабость. Правда, Галилей итальянец, а это почти то же самое, что англичанин. Но вместе с тем даже среди англичан, удивительное дело, попадаются иной раз вполне достойные люди. Приходится это признать.

Наполеон поднялся и пошел по аллее дальше, направляясь к одному из своих товарищей по несчастью. Вид у того был какой-то потерянный, если не сказать - затравленный. Несколько дней его не было видно. Неужели и в самом деле ему удалось совершить побег, и хоть на короткое время вкусить свободы? А потом беглеца вернули на место, потому и выглядит он столь жалко.

Конечно, не к лицу императору Наполеону проявлять любопытство. Но в данном случае можно отбросить условности. В этом доме-клетке все равны, и император такой же узник, как все остальные...

***

Кандидат наук в этот момент занят был тем, что тоже, как недавно Наполеон, с любопытством рассматривал высокую стену, окружавшую двор, куда Виктория пригласила всех после завтрака на прогулку. Видимо, в безумном доме, куда он попал, был заведен размеренный распорядок дня. Стена была красного цвета, высокой, и над одной из них поднимались высокие остроконечные башенки с узкими окнами. Они вызвали у эколога смутные воспоминания о доме-особняке, который, вроде бы, он видел, борясь со сном, из окна джипа, увезшего его из комнаты милиции станции метро "Дмитровская".