Великий бог Пан

Остин твердо сжал зубы и посмотрел на Вилльерса, постепенно становясь все белее.

"Вы не сделает этого, - наконец, пробормотал он. - Вы не запятнаете свои руки кровью. Боже мой! - воскликнул он с внезапной страстью, - уж не имеете ли вы в виду, Вилльерс, что вы сами станете палачом?"

"Нет. Я предложу Элен Вогэн выбор и оставлю ее наедине с этой веревкой в закрытой комнате на пятнадцать минут. Если, когда мы войдем, она будет жива, я вызову ближайшего полицейского. Это все".

"Мне нужно сейчас же уйти. Я не могу оставаться здесь больше, я этого не вынесу. Доброй ночи".

"Доброй ночи, Остин".

Дверь за ним закрылась, но через мгновение спустя у входа снова появился мертвенно бледный Остин.

"Я забыл, - сказал он, что мне тоже есть кое-что рассказать вам. Я получил письмо от доктора Хардинга из Буэнос-Айреса. Он пишет, что ухаживал за Мейриком в течение последних трех недель перед его смертью".

"И он сказал, что же оборвало жизнь Мейрика? Это была не лихорадка?"

"Нет, не лихорадка. Согласно словам доктора, это был полный коллапс всего организма, вызванный, возможно, каким-то сильным шоком. Но он утверждает, что пациент ничего не сообщил ему, и, что, следовательно, он потерпел неудачу в его лечении".

"Что-нибудь еще?"

"Да. Доктор Хардинг закончил свое письмо фразой: "Я думаю, что это все сведения, которые я могу изложить вам по поводу вашего бедного друга. Он недолго пробыл в Буэнос-Айресе и вряд ли знал там кого-либо, за исключением лица, которое и раньше, и теперь не пользуется хорошей репутацией. Ее зовут мисс Вогэн".

Глава 8

Фрагменты

(Среди бумаг известного врача, доктора Роберта Матесона, жившего на Эшли-стрит, Пиккадилли, который внезапно умер от апоплексического удара в начале 1892 г., была найдена рукопись, покрытая беглыми карандашными записями. Эти пометки были на латыни, с множеством аббревиатур, и, очевидно, делались в большой спешке. Лишь с огромным трудом манускрипт был расшифрован, и до настоящего времени некоторые слова не поддаются усилиям нанятых экспертов. В правом верхнем углу манускрипта написана дата - XXV июля 1888 г. Следующий ниже текст является переводом рукописи доктора Матесона).

Извлекла бы наука выгоду, если бы эти краткие записи были опубликованы, не знаю, но весьма сомневаюсь. Конечно, я никогда не возьму на себя ответственность издать или предать огласке хотя бы одно слово из того, что здесь написано. Это связано не только с клятвой, свободно данной мной тем двум персонам, что упомянуты в тексте, но также потому, что подробности описываемой истории чудовищны. Возможно, после трезвого размышления, взвесив все "за" и "против", я однажды уничтожу этот документ или, по крайней мере, оставлю его на хранение моему другу Д, доверяя на его усмотрение, использовать его или сжечь - как он сочтет нужным.

Как того требовало мое сознание, я сделал все, чтобы удостовериться, что я не подвергся никаким галлюцинациям. Поначалу изумленный, я едва мог думать, но через минуту я был уверен, что мой пульс стабилен и регулярен, а чувства мои реальны и правдивы. Тогда я решительно взглянул на то, что предстало передо мной.

Хотя во мне нарастали ужас и тошнота, а тлетворный запах заглушал мое дыхание, я оставался спокойным. Мне была дана привилегия (или наказание, не решусь сказать однозначно) увидеть то, что лежало на постели и было черным, подобно чернилам. На моих глазах оно трансформировалось. Кожа, плоть, мускулы, кости - вся твердая структура человеческого организма, которая, как я думал, является неизменной и постоянной, как алмаз, начала плавиться и рассеиваться.

Я знаю, что тело можно разделить на составные элементы внешними воздействиями, но я должен был отказываться верить тому, что я видел. Здесь присутствовали какие-то внутренние силы, о которых я ничего не знаю, они вызывали разложение и преобразование.

Многократно повторяясь, этот процесс у меня на глазах создавал человека. Я видел, как первичная форма перетекает от мужского пола к женскому, отделяя себя от себя, а затем вновь воссоединяясь. Потом я видел, как тело возвращалось назад к звериному облику, из которого оно раньше вышло, и то, что прежде возносилось на уровень совершенства, низвергалось в пропасти, вплоть до исходной глубины всего сущего. Изначальные основы жизни, создававшие организм, все время сохранялись, в то время как внешняя форма непрестанно менялась.

Свет в комнате перешел в какую-то черноту - не в темноту ночи, когда объекты кажутся в дымке, и их можно рассмотреть без особого напряжения. Это было своего рода отрицание света; вещи ярко представали моим глазам, если можно так сказать, без какого-либо посредника. Это как если бы в комнате была призма, и я не мог бы видеть в ней никаких цветов.

Я продолжал наблюдать, и, в конце концов, передо мной осталась только похожая на желе субстанция. Затем в своей эволюции она вновь взошла, как по лестнице... (здесь рукопись неразборчива)... в какой-то момент я увидел Форму, сотворенную передо мной во мраке. Дальше я не буду ее описывать. Образ этой формы можно увидеть в некоторых античных скульптурах и картинах, сохранившихся под лавой, но они слишком мерзкие, чтобы говорить о них... когда ужасная и отвратительная форма, ни человек, ни зверь, преобразовалась в человеческий образ, и итогом этого была смерть.

Я, видевший все это с великим страхом и отвращением в душе, подпишу здесь свое имя, дабы подтвердить, что все, что я написал в этом документе, является правдой.

Роберт Матесон, доктор медицины.

* * *

...Такова, Раймонд, история, о которой я знаю и которую я видел. Этот груз был слишком тяжел для меня, чтобы выдерживать его в одиночку, и все же я не мог рассказать ее никому, кроме вас. Вилльерс, который в последнее время был со мной, ничего не знает о той кошмарной тайне леса, о том, что оба мы видели смерть, лежащую на гладкой мягкой траве посреди летних цветов, наполовину на солнце, наполовину в тени, и держащую за руку Рэчел. Эта тварь обращалась и взывала к своим компаньонам. Ужас, на который мы можем лишь намекать, который мы способны выразить лишь символически, обрел твердую форму на той земле, по которой мы спокойно ходим. Я бы не сообщил Вилльерсу этого, также как и о том сходстве, что, как удар, поразило мое сердце, когда я видел портрет. Оно переполнило чашу страха. Что это сходство может значить, я не осмеливаюсь предположить. Я знаю, то, что издыхало на моих глазах, было не Мэри, и все же в заключительный момент агонии глаза Мэри встретились с моими. Может ли кто-то раскрыть последнее звено в этой цепочке чудовищных загадок? Полагаю, это сделаете вы, Раймонд. И если вам известно объяснение этой тайны, за вами право раскрыть его или нет, как пожелаете.