Страница 167 из 176
Гюго защищал амнистию и разоблачал скандальный контраст между репрессиями, которым подвергали людей Восемнадцатого марта (то есть коммунаров), и снисходительностью, проявленной к участникам Второго декабря: "Пора успокоить потрясенную совесть людей. Пора покончить с позором двух различных систем мер и весов. Я требую полной и безоговорочной амнистии по всем делам Восемнадцатого марта"... [Виктор Гюго. Речь об амнистии в Сенате 22 мая 1876 г. ("Дела и речи", "После изгнания")] Предложение Гюго поставили на голосование. Оно собрало десять голосов. Все остальные сенаторы голосовали против. Но толпы парижан приняли его лучше, чем парламент, и бросали поэту цветы.
Жюльетта Друэ - Виктору Гюго, 23 мая 1876 года:
"Если бы публика имела право голосовать, сразу же была бы провозглашена амнистия и тебя бы с триумфом понесли на руках за то, что ты так великодушно и так прекрасно потребовал ее. Но волей-неволей эта ватага жестоких дураков должна будет провозгласить амнистию".
Разочарованная этим поражением, она жалела о годах изгнания, о счастливом острове Гернси. "Птицы уже порхают, преследуя друг дружку, как видно, чувствуют приближение весны. У меня самой ожили воспоминания о нашей молодой любви, и старое мое сердце бьется сильнее при мысли о тебе. Как хорошо было бы любить друг друга на Гернси, когда в моем садике расцветают цветы, составляющие твой вензель, а море тихо плещется под моими окнами. Ах, с какой бы радостью я променяла Версаль и его дворец, его Сенат и всех его бездушных и безмозглых ораторов на мой маленький домик "Отвиль-Феери" и на честный лай нашего Сената во дворе "Отвиль-Хауз"..."
Тысяча восемьсот семьдесят седьмой год был годом политических битв. Председатель совета министров Жюль Симон, завсегдатай дома Гюго, еврей с характером римского кардинала, тщетно пытался договориться с Мак-Магоном, не переносившим антиклерикализма Гамбетты. "Нам с ним больше невозможно идти вместе, - сказал президент Жюлю Симону, - я предпочитаю, чтобы меня свергли, чем держали под началом господина Гамбетты". В глазах маршала это было вопросом иерархии. Он заявил, что воспользуется правом, предоставленным ему конституцией, и распустит палату депутатов с согласия Сената. Гюго собрал у себя вожаков левых депутатов, чтобы воспрепятствовать осуществлению этого замысла.
Записная книжка Виктора Гюго, 19 сентября 1877 года:
"Манифест Мак-Магона. Человек бросает вызов всей Франции..."
За несколько дней до этого он принял у себя на улице Клиши в девять часов утра дона Педро, императора Бразилии, и тот держал себя с ним как с равным, - именно такого отношения добивался когда-то Гюго от королей Франции. Войдя, император сказал:
- Приободрите меня, я немножко робею. - Затем пошутил: - У меня есть честолюбивое желание - представьте меня, пожалуйста, мадемуазель Жанне.
Гюго сказал девочке:
- Жанна, представляю тебе императора Бразилии.
Она с разочарованным видом пролепетала:
- А почему он не так одет?..
Когда поэт сказал:
- Представляю вам своего внука, ваше величество, - император ответил:
- Здесь только одно "величество" - Виктор Гюго.
Дон Педро принял приглашение прийти к поэту на обед во вторник - в качестве простого путешественника, наравне с обычными гостями, бывавшими у Гюго в этот день.
Сенат напоминал потревоженный, гудящий улей. Виктор Гюго, главный вождь врагов Мак-Магона, поставил в комиссии существенный вопрос: "Если президент распустит палату депутатов и все же будет побит, подчинится ли он воле нации?" Присутствовавший на заседании министр г-н де Мо не осмелился ответить. Двадцать второго июня Виктор Гюго произнес большую я прекрасную речь против роспуска палаты:
"Я очень хотел бы поверить клятвам в верности, но я помню, как однажды мы уже поверили им... Не моя вина, что я это вспомнил. Я вижу сходство, которое весьма меня беспокоит, и беспокоюсь я не за себя, ибо мне нечего терять в жизни, а в смерти я обрел бы все, - я беспокоюсь за свою страну. Господа, прислушайтесь к словам седовласого старика, уже видевшего то, что вам, быть может, тоже придется увидеть, - у которого нет на земле других интересов, кроме ваших, и который дает все вам, друзьям и врагам, советы с полной искренностью, ибо он уже так близок к вечной истине, что неспособен ни ненавидеть, ни лгать.
Вас втягивают в авантюру. Так послушайте же того, кто уже пережил ее. Вам предстоит столкнуться с неведомым. Послушайте же того, кто говорит вам: "Я это неведомое знаю". Вам предстоит взойти на корабль, чей парус уже колышется на ветру, и скоро этот корабль отправится в большое и как будто многообещающее путешествие. Послушайте же того, кто говорит вам: "Остановитесь! Я уже испытал кораблекрушение!.."
[Виктор Гюго. 16 мая, II. Роспуск ("Дела и речи", "После изгнания")]
Левые горячо аплодировали ему. На следующий день восьмилетняя Жанна, войдя в его комнату, спросила:
"Ну как, в Сенате хорошо прошло?"
В Сенате прошло очень хорошо - но речь убедила лишь тех, кто и прежде был убежден в правоте оратора.
Роспуск палаты был принят незначительным большинством: сто сорок девять голосов против ста тридцати. На новых выборах республиканцы прошли в подавляющем большинстве: триста двадцать шесть мест против двухсот. Мак-Магон не смог теперь сохранить свои позиции. "Надо или подчиниться, или удалиться", - сказал ему Гамбетта. Он подчинился, а потом удалился подал в отставку. Роль Виктора Гюго в победе левых была ограничена его преклонным возрастом и тем, что он уже отошел от дел, но она была бесспорной. Теперь он "стал в Третьей республике олицетворением патриарха и учителя".
У патриарха была не одна-единственная Руфь. Каждый день после завтрака он уходил из дому, из "адского своего дома", где Локруа, которого полюбила Алиса, держал себя как фрондирующая власть, а мрачно настроенная Жюльетта постоянно обследовала карманы, потайные ящики, интимные записки Гюго. Он то отправлялся к Бланш, то навещал Мари-купальщицу, так как "жизнь не задалась" у вианденской ундины и в письмах к Гюго неудачница вновь просила о помощи. Она проживала на Крымской улице, неподалеку от парка Бют-Шомон и авеню Германии [в 1914 г. было переименовано в авеню Жана Жореса (прим.авт.)], куда можно было доехать на трамвае - Площадь Звезды Монтолон - Тронная площадь. В записных книжках Гюго 1875-1878 годов слова: Крым, Шомон, Германия и Star - Month [Звезда - Монтолон (англ.)] обозначали Мари Мерсье. Из записей видно, что он возил Мари в Бют-Шомон на "пряничную ярмарку" и на кладбище Пер-Лашез. "Я обычно пользуюсь трамваем, имеющим маршрут от площади Звезды до Тронной, и омнибусами - линии Батиньоль - Ботанический сад, - писал Виктор Гюго по случаю нового, 1878 года президенту правления Генеральной компании омнибусов, - позвольте мне передать через ваше посредство кондукторам и кучерам обеих линий пятьсот франков..."