Опухоль

Но люди мы привычные к удобствам с неудобствами, а по-сему, каждый устраивался, как мог, чем и был доволен. Так Юра успел занять кровать у окна и никого не пускал на соседнюю, оберегая её для своего нового знакомого. И он, конечно же, был уверен, что ему крупно повезло с кроватью и с соседом. Даже на какое-то время он забыл, с каким угрожающим диагнозом он сюда поступил. Собственно, человек ко всему склонен привыкнуть. И первая реакция на диагноз куда более сильная, чем все последующие.

И тут, среди равных себе по угрозе, вообще становится несколько спокойнее, так как не ты один в такой сложной ситуации. Это обстоятельство несколько успокаивает и утешает одновременно.

Иван Сергеевич несколько точнее представлял сложность своих проблем со здоровьем. Ещё не было окончательно, стопроцентно установлено, что опухоль его злокачественная, хотя, как принято в таких случаях, почку обычно удаляли. И он знал, на что шёл, а его возраст и разум ему в этом помогали. Он был готов уже ко всему, так как давно уже пережил своих родителей по годам: мать его умерла на 57-м году жизни, а отец на 66-м. И Иван Сергеевич давно для себя решил, что "пора и честь знать", так что он был готов ко всему и всё мог принять безропотно.

Он имел несомненный дар от природы убеждать не только других, но и себя тоже. И это помогало ему в жизни. Вот и сейчас, тот эффект, который произвела на него молодая сестричка своей внешностью, редкой и самобытной, он тут же погасил в себе заключением, что столь прекрасное явление это не по его возрасту - и все волнения внутри успокоились сами собой.

А обитатели 16-й палаты, тем временем, продолжали жить своей обыденной жизнью. Кто-то вставал, выходил, снова возвращался. В углу лежал, только что привезённый из реанимации, больной и он слегка постанывал. К нему периодически подходила процедурная сестра, проверяла капельницу и уходила, бросив на ходу какое-нибудь пошлое замечание в адрес одного из больных.

Но вот появился молодой мужчина в белом халате и с документами в руках. Он обратился к больному, понуро сидевшему на первой кровати.

- Дмитрий Васильевич, вот ваши выписные документы. Здесь направление к врачу, у которого вы будите проходить химеотерапию. Здесь же направление на комиссию - вам должны дать инвалидность. А хирургическое вмешательство не требуется - мы об этом всё написали...

И доктор удалился. Дмитрий Васильевич встал. Вид у него был растерянный. Видимо лечащие врачи его обнадёжили операцией, а хирурги просто отфутболили его обратно. Как говорится, всё ясно.

Он молчал, молчали и все остальные.

Только когда он ушёл, Иван Сергеевич неожиданно произнёс:

- Странно, почему всё это нельзя было проделать в кабинете, а не на глазах у всех?

- О, что вы захотели? - произнёс грубым голосом больной с опухолью на лице. - Это вам не старые времена - им сейчас на всё наплевать.

- Да-да! - подтвердил слабым голосом пожилой мужчина, которого привезли из реанимации. - Вас ещё не раз тут удивят, поверьте.

Юру оперировали на следующий день. Он на глазах у Ивана Сергеевича проходил все процедуры подготовки к операции. Перед обедом его увели две дежурные медсестры, и больше он не появлялся. А тем временем подошла очередь Ивана Сергеевича готовиться на завтра. Состоялась серьёзная беседа с анестезиологом - красивой молодой женщиной, но прилично заштампованной временем. Пока она уточняла отдельные детали его здоровья, он смотрел на неё и ловил себя на мысли, что никогда бы не женился на такой современной эмансипе. На ней и в ней всё было из реклам, включая, по-видимому, и её мышление. И Ивану Сергеевичу было жаль её и современных мужчин, на чью долю выпадает теперь жребий выбирать из таких.

И вот, настал день операции. Были выполнены все требования и предосторожности: надеты ластиковые чулки, Иван Сергеевич не съел ни крошки и не пил воды, да ему и не хотелось. Во всём помогала ноосферная мобилизация - это он знал точно. Она могла помочь выдержать и не такое.

Уже после обеда пришли за ним сёстры. Они привели Ивана Сергеевича в процедурную и сделали какой-то укол. Затем они, все вместе, пошли в операционную, где, в небольшой комнатке, он разделся, сложил всю одежду в пакет и отдал сёстрам. Затем его уложили на каталку и накрыли простынёй. Сёстры о чём-то переговаривались..., дальше он уже ничего не помнил....

Через три дня все шесть человек в палате были прооперированы. И Жизнь в ней сразу стала другой. Шесть выживающих мужчин в одном помещении. Прибавьте сюда храп, стоны и невольный мат, сопровождающий стоны и вздохи, когда больной меняет позу. У санитарок это тоже проскакивает, но они стараются все маты оставлять за дверь, когда их каждые полчаса вызывает сигнал в одну и ту же палату.

Но операции у всех тяжёлые. У двоих удалён желудок, у двоих по одной почке. У них швы такой величины, что нарушена нейронная система половины организма. Пока-то это всё срастётся и восстановятся нейронные каналы, если ещё восстановятся. Видимо отсюда пошло изречение: "Тут помню, а тут - нет...". Словом, картина в палате удручающая. Да ещё у каждого стоит капельница - тоже не особенно-то повернёшься, чтобы поудобнее лечь. В таких, правда, случаях выручают обезболивающие уколы. Они несколько снижают болевые ощущения, но, если, конечно, больной их переносит.

У Ивана Сергеевича, как раз, ситуация такова, что его "блокадный букет" не позволял длительное употребление подобных инъекций. Сразу переставали действовать поджелудочная железа и печень. Совершенно пропадал аппетит. И это всё он старался объяснить своему врачу, но тот не внял его предостережениям.

Но Иван Сергеевич не был бы самим собой, если бы позволил делать с собой всё, что кому-то вздумается. Так что ему пришлось вступать в нежелательные "переговоры" с медицинской сестрой.

- Вы меня просто поражаете, - заявила она, когда Иван Сергеевич не дал делать обезболивающий укол. - Это же назначено врачом - он-то больше вашего понимает, что вам нужно, что вам можно, а что и нет?

- Вы всё правильно говорите, но со мной особый случай. Я - блокадный ребёнок и у меня такой букет заболеваний, что приходится балансировать, чтобы не навредить другому органу.

- Зачем же вы тогда делали операцию?

- Очень хороший вопрос, но и на него у меня есть свой ответ. В науке даже отрицательный результат - тоже результат. Меня уговорили те же врачи, убедили, если хотите.

- Но ведь вам же будет больно. Специально делается такой укол перед сном, чтобы вы, хоть ночь поспали.

- Ну что ж, поделаешь, придётся потерпеть. Во фронтовых госпиталях далеко не каждому делали такие уколы, кому было больно. И люди терпели. А чем мы их лучше?

- Нет, это просто поразительно! Другие больные просят, настаивают, чтобы им сделали этот укол, а вы...?!

- Вы же знаете, что в семье - не без урода. Вот так и считайте.

- Так я запишу в журнал, что вы отказались.

- Так и запишите.

Разговор этот состоялся в пятницу вечером, а в субботу Иван Сергеевич отказался от капельницы с глюкозой. Была другая медсестра и пришлось ей снова объяснять причины отказа, хотя доказательство обоснованности отказа было, вроде бы, налицо. Дело в том, что после получаса, как поставили капельницу, Ивану Сергеевичу стало плохо. Он метался по подушке и, прибежавшая сестра сразу не знала, что делать. Тогда он велел ей тут же отключить капельницу. Потом она сделала ему укол и постепенно всё стало проходить.

Когда ощущение дурноты стало утихать, Иван Сергеевич спросил сестру, что ему вводили через капельницу.

- Ничего особенного, - ответила она, - глюкозу. Мы всех больных подкармливаем, у кого плохой аппетит, чтобы процесс заживания не затухал.

- Понятно, - ответил Иван Сергеевич, - но у меня организм почему-то плохо реагирует на глюкозу. Это уже второй раз так случается.