Страница 7 из 100
Конечно, никто не поверил Пашке про костюм матросский, про велосипед с двумя колесами, которые отец будто бы сулился купить в городе после продажи соленой рыбы. Какая там рыба?! Если от соседей, от тех же Краснобаевых, что перепадет или Пашка выпросит у рыбаков — вот и вся добыча. Тут не до продажи, тут, живя у воды, хотя бы не забыть, чем и пахнет свежий окунек. Так что о велосипедах и костюмах братьям Сёмкиным можно было лишь грезить, — это дозволено, это недорого стоит,— коль уж без грез ребячья жизнь не жизнь, скорбное прозябанье.
— Може, купнемся еще, а, робя? — позвал Маркен ребят, видя, как невдалеке забредают девчушки, которые всегда купались особняком, а выжимались за заплотом старой ветряной мельницы, таким щелястым, будто устроенным еще нарочно для ребячьих глаз, сверкающих испуганным, еще малопонятным азартом. Малые — годки ребят и чуть постарше — забредали в разномастных трусишках, те же, кому было что таить, — в майках либо длинных рубахах, навроде ранешних сарафанниц. Еще забредая, они с опасливым ожиданием, но, как неизбежное и веселое, поджидали, когда ребята станут на них налетать.
Краснобаевская Танька и Викторка Сёмкинская, убредя в озеро до колен, заиграли в топы-шлёпы: запричитали на все озеро, замысловато шлепая друг друга по ладоням:
Дело было в январе,
Первого апреля.
Шел высокий господин,
Маленького роста,
Весь кудрявый, без волос,
Тоненький, как бочка.
У него детишек нет,
Только сын и дочка.
Пишет он письмо жене,
Незнакомой тете:
“Жив-здоров, лежу в больнице,
С переломом поясницы.
Сыт по горло, жрать хочу,
Хоть барана проглочу.
Приезжайте ко мне в гости,
Я вас видеть не хочу…”
— Хва, робя, лежать, айда купаться, — почти приказал Маркен.
Ребятишки звонким горохом посыпались в озеро; и на песке остались четкие вмятины их тел и, запорошенные, валялись в куче шкеры и майки. Радна с Маркеном, уже позабыв недавнюю стычку, запрыгали по мелководью, поднимая после себя белые хвосты брызг, из которых вымигивались коротенькие радужки, заиграли, точно годовалые бычки-бурушата, отпущенные из стайки на вольную траву, и, что-то лихое крича, разом нырнули. За ними потянулись малыши — эти и совсем голышом, прикрывая животы ладошками, — зябко пробуя воду, стали тянуче препираться, кому в этот раз ее греть, окунаться первым.
7
На опустелом, добела выжженном песке сиротливо лежал Пашка, все еще, может быть, в мечтах красуясь в матросском костюмчике и катаясь на новеньком велосипеде. Возле него, сданные ему на руки матерью, возились трехлетние близняшки Серьга и Петька, но и те, разогнувшись, подняв извоженные глиной мордашки и увидев, что все уже в озере, поковыляли к воде.
— Петух, Серя! — спохватившись, крикнул им вслед Пашка.— В воду залезете, убью, поняли?
— Разок окунемся?.. — попросил близняшка.
— Разок?.. Ладно, на мелкоте окунитесь и всё, поняли? Утонете, домой не приходите, ясно? — подмигнул он Серьге и тут же приметил, что в озеро забредает его десятилетняя сестра Викторка со своими подружками Танькой Краснобаевой и Даримкой Будаевой.
— Викторка! — Пашка сердито окликнул сестру. — Иди смотри за ними! — кивнул головой на близняшек.— Они мне надоели.
— Смотри, смотри, — тебе мать велела, — Викторка дразняще, беззаботно рассмеялась и побежала в озеро.
— Дура! — крикнул он вслед сестре. — Мне же рыбы надо добыть, — Пашка махнул рукой в сторону бродничавших мужиков.
Тут к нему подошла Танька Краснобаева.
— Чего это наш Ванька кричал?
— Маркен его в озеро толкнул, а потом в ухо дал.
— Ну, конопатый! — прошипела Танька. — Ну, ты получишь у меня, рыжуха.. Где его майка?
— Да вон лежит.
Танька схватила Маркенову майку и, сбегав к воде, намочив, завязала узлом, который они с Викторкой Сёмкиной затянули вдвоем, чуть не порвав одёву.
— Пусть теперь попробует развяжет… Ржавый, — засмеялась Танька.—Да мы еще в воде ему покажем…
Танька лихо кинулась воде, высоко вскидывая острые коленки, за ней бросилась Викторка, а Пашка прилёг и, откинувшись на упертые в песок локти, стал смотреть сквозь ленивый прищур, как Радна с Маркеном понарошку, чтобы испугать девчонок, тонули, орали лихоматом:
— Спа-аси-и-ите-е-е!..— эхо подхватывало голос и носило его над озером. —То-ону-у-у!
Дав наперегонки небольшой круг, подвернули к девчонкам, которые, сцепившись в хоровод, подпрыгивая над водой, дружно и голосисто выводили:
— Ба-ба сея-ла го-рох… о-ох!.. — после протяжного оха все разом садились в воду, потом долго смеялись, отфыркивались и опять затягивали «бабу».
– Шур дутэ, самолетэ эсэсэре!.. – дурашливо запела Танька бурятскую песенку, какую зимой разучивала в школьном хоре, не толмача ее смысла; повторила еще раз, запнулась, пала в воду и, вынырнув, протараторила на все озеро:
Самолет летит,
Пропеллер крутится,
А мой миленький,
В школе учится!
Но вот, колошматя руками по озеру, поднимая пенистые буруны и визг, кинулись девчушки врассыпную, — это Маркен поднырнул под кого-то и ущипнул, потом неожиданно вынырнул с ревом прямо в середине хоровода. Когда девчоночий визг спал, послышался истошный вопль Маркена, то вспыхивающий, то пропадающий — это уже Викторка с Танькой зажали Маркена и — будто клокчущую курицу, не ко времени надумавшую парить яйца, выводить цыплят, — окунали в озеро с головой, не давая, бедному, путем отдышаться. Тяжелехонько бы пришлось Маркену, если бы на помощь не подоспели Радна с Сохатым. Они захлестали по воде ладошками, окатывая Викторку с Танькой, и те опомнились, утихомирились, оставили в покое измученного Маркена, который уже так матерился, что и самый заскорузлый мужик диву бы дался.
Пашка лег на спину, кинув руки в изголовье, и стал обморочно, сквозь опущенные ресницы скрадывать низко кружащего коршуна, — похоже, высмотрел в приозерной ограде цыплят ли, утят ли, — и опять припомнилась парнишке жутковатая сказка про небесных удильщиков, отчего он тут же беспокойно глянул на братьев. Серьга с Петькой, искупавшись, нашли себе доброе заделье, — оттопырив голые заднюшки, посмеиваясь, покряхтывая, засыпали песком ребячью одёжу.
— Коршун, коршун, гузо сморшил! — Пашка привычно подразнил варнаковатую вещунью и, поднявшись, отряхнув песок с трусов, крикнул в озеро:
— Сохатый! Эй ты, Сохатина, вылазь!.. Смотри за пацанами… — он хотел было прибавить «чтоб коршун не утащил», но смекнул, что пустое. — Сохатый, я пошел… Серя, одень фуражку, кому говорю! Опять бошку напечет…
Серьга даже ухом не повел и тогда Пашка отсыскал кепчонку, вытрусил из нее песок и напялил на Серьгину голову, затем, подумав, надернул до самого носа. Парнишка тут же сел на песок, захныкал и стал обеими ручонками, ухватившись за козырек, снимать тесную кепчонку.
— Не снимай, понял, — погрозил ему кулаком брат.— И в воду не лезь. И ты, Петух, еще в воду сунешься, шею отверну.
У Пашки зародилась в голове хозяйская мыслишка, и, еще раз окликнув Сохатого, заставив его присматривать за ребятами, побрел в сторону бродничавших рыбаков.
8
По песку ползли крылья бродника, и в ячеях среди блескуче зеленого шелковника, бурой листовой травы и жидкой тины, как в ознобе, дрожали редкие окуньки, а квелые против окуня чебаки уже засыпали, безжизненно волоклись по песку, растопырив красные перья, взблескивая и зеркалясь на солнце боками; и только щучки-шардошки отчаянно бились, подпрыгивали на песке, разевая зубастые пасти. Два рыбака, молодой и бывалый, вытягивали крылья бродника, проваливаясь незагорелыми, жилистыми ногами в глубокий песок, при этом азартно косились в сторону мотни, высматривая там рыбу, даже и не отмахиваясь, не отдуваясь от черно облепившей мошки. Переговаривались изредка, почти шепотом, точно боясь спугнуть рыбу да и сам фарт.