Страница 4 из 12
Человек отступает и нетерпеливо топчется рядом с Ягуаром. Он кричит мне, его голос прерывался грубым ревом уличного движения:
- Мы отыщем, где вы живете! Мой босс, он не сдается!
Я не могу удержаться и салютую своим гомбургом. Я хожу еще час, пока ощущение преследования окончательно не уходит прочь, потом, наконец-то, поворачиваю к дому.
x x x
Я растрачиваю следующий вечер в бесплодных поисках Миранды. Несколько моих обычных информаторов знают девушку, за которой следуют прирученные импы, но ни один не знает, где она живет.
- Она проводит прорву времени ниже на Кинг-Кросс, - говорит один. - Отпугивает приставал своими дружочками. Те фланируют в поисках кратковременных игр и забав, а она склоняется к стеклу и дает им почуять. Они потом мчат по дороге, с плачем и в слезах.
Похоже на то, что она пугает приставал на машинах уже несколько месяцев. Когда я спрашиваю информатора, почему он не говорил о ней прежде, он выдает нечто эквивалентное пожатию плеч и отвечает, что я не спрашивал.
- Ты должен знать, что я интересуюсь подобными ей.
- Подобными вам, вы хотите сказать.
- Наверное, да. Но я вижу всяких, мистер Карлайл, особенно в последние дни. Просыпаются твари, которые должны были давно уйти. Голодные твари. Я сейчас пытаюсь держаться сам по себе, но это не легко, даже здесь.
Мы встретились на краю пустыря. На дальней его стороне трое мужчин сидят у костерка, который они соорудили из щепок и картонных коробок, передавая по кругу бутылку сивухи.
- Бедные уроды, - говорит мой информатор. Он тонок, как струйка дыма, и клонится под углом, словно на большом ветру. - Довольно скоро они присоединятся ко мне.
Я делаю свое ритуальное предложение отправить его на покой, он так же ритуально отвечает отказом. - Мне все еще интересно, что происходит, мистер Карлайл. В тот день, когда это станет не так, я, возможно, прибегну к вашему сервису, и вы развоплотите меня или что вы там делаете, чтобы заставить подобных мне исчезнуть. Но сейчас я никоим образом еще не готов.
Я настраиваю себя на поиски на шумных улицах района Кинг-Кросс, терплю неудачу, и иду вверх по холму в Айлингтон. Хотя и здесь мне нет счастья найти Миранду, и под конец я сдаюсь и возвражаюсь домой. Три утра. На сей раз не видно ни следа кроваво-красного Ягуара, а когда я достигаю улицы, где стоит мой дом, то понимаю почему. Все препоны, что я установил, нарушены, пронзительно вопя у меня в голове, словно обычные сирены от воров. Более века я никогда не чувствовал необходимости запирать переднюю дверь, однако теперь, когда я вступаю в знакомый мглистый хаос моей прихожей, я запираю ее за собой.
Три духа, что делят со мною дом, куда-то отступили. Я выволакиваю шелкодела-гугенота, но он заявляет, что не видел ничего, и скрывается на чердаке как только я его выпускаю. Я зажигаю свечу и отправляюсь по лестнице за ним. Я уверен, что знаю, кто вломился в мой дом, это довольно очевидно, потому что несколько дюжин книг моей маленькой библиотеки эзотерики сброшены со своих полок и валяются грудой на истертом турецком ковре, который покрывает большую часть почерневшего от времени дубового пола, словно трупики целой стаи пораженных молнией птиц. Я зажигаю газовые светильники и через несколько минут определяю, что недостает одной единственной книги.
Это та самая книга, которую желал приобрести человек в красном Ягуаре, конечно, самая редкая, самая ценная и самая опасная из моей коллекции. Я купил ее на публичном аукционе всего двадцать лет назад, завершив наконец восстановление библиотеки, которая была уничтожена вместе со столь многими еще при несчастном случае, когда погибли мои родители.
Мой отец разыскал и приобрел большинство книг той библиотеки, но в большинстве случаев он руководился инструкциями моей матери. От своей матери она унаследовала наш фамильный интерес и талант к делам умерших, и хотя, как всякий обычный человек, отец был слеп к ревенантам, он был счастлив помогать ей чем мог. Он был низкорослым, стройным человеком, в чем-то денди, знаменитым своими костюмами из жатого вельвета и тщательно вырезанными курительными трубками (я не могу миновать табачный магазин на Черинг-Кросс-роуд без того, чтобы не остановиться и не вдохнуть земной запах, напоминающий мне о нем). Когда я стал достаточно взрослым, чтобы сопровождать его в беспорядочных блужданиях по Эдинбургу, я быстро понял, что он на короткой ноге с каждым от уличных подметальщиков до мэра, и знает каждый мрачный закоулок и уголокдревнего города. Хотя у него было много друзей, никто не был близок к нему, и большинство принимали его за какого-нибудь поэта. Поэтом он не был, но был выдающимся писателем писем, и среди своих регулярных корреспондентов числил Байрона и Китса. Почти каждый вечер я находил его в излюбленном кресле, завернувшимся в шелковый халат, в колпаке с кисточкой, пишущим письмо на письменной лоске, положенной на колени, трубка дымит в уголке рта, стаканчик виски стоит у локтя.
Хотя столь многое я унаследовал от нее, я меньше помню свою мать. Она была практичной, быстро принимающей решения женщиной, рассеянно нежной, занятой своими клиентами или в своей лаборатории с ее резкими химическими запахами, исцарапанным деревянным рабочим столом и стеклянными колбами ручной работы, пятнистыми фарфоровыми тиглями, очагом из огнеупорного кирпича и запутанными диаграммами, начертанными на беленой стене черным мелом и гематитом. Она обеспечила меня хорошим фундаментом в семейном бизнесе и, гораздо больше, она давала мне настоящие уроки каждое утро моего детства, а когда я стал постарше, позволила присутствовать на сессиях со своими клиентами. Лучше всего я запомнил ее острый напряженный взгляд и ее стройные руки с обкусанными ногтями, царапинами, ожогами и химическими пятнами.
Мои мать и отец были так же различны, как мел и сыр, но они любили друг друга больше, чем я способен описать. Они вместе участвовали в экспериментах по увеличению природных способностей моей матери, и они погибли вместе, когда их последняя и наиболее продуманная работа высвободила нечто хищное, бесконтрольно мощное. Они знали об опасности и приняли предосторожности, отослав меня помогать клиенту в Сент-Эндрюс, тем самым сохранив мне жизнь. С тех пор я чту их память.
Я как раз заканчиваю расставлять упавшие книги, когда слышу где-то в доме звук, легкий стук в переднюю дверь чуть громче мышиного царапанья. Я вынимаю свой клинок, беру свечу и спускаюсь по лестнице, потом отпираю дверь и открываю ее на скудной цепочке. Там стоит Миранда, ее бледное лицо под козырьком бейсбольной шапочки кажется каменным.
- Я знаю, кто ее взял, - говорит она.
x x x
Она выдает свою историю за чашкой горячего шоколада в моей кухне. Это продуманное представление, но, хотя я убежден, что почти все, что она мне рассказала, было ложью, хотя я едва контролирую свой гнев и свою тревогу, я невольно восхищаюсь ее хладнокровием. Она рассказала, что вчерашней ночью крутилась возле кафе, пока я не вышел, и последовала за мной, когда я направился в сторону дома. Она наблюдала стычку с Ягуаром и ухитрилась остаться у меня на хвосте, пока я двигался длинной витиеватой спиралью, чтобы оторваться от любых преследователей.
- Я становлюсь беззаботным, - замечаю я. - Несколько лет назад я обнаружил бы тебя немедленно.
Миранда пожимает плечами. Она сидит за струганным сосновым столом в моей полуподвальной кухне, с бейсбольной шапочкой на коленях, сдвинув капюшон со своих грубо подстриженных светлых волос. Мелкими брызгами акне усеяно ее бледное, острое лицо, слабые усики шоколадной пены остались на верхней губе. Она обрабатывает свою третью сигарету, выпуская уголком рта тонкие струйки дыма, стряхивая нарастающий пепел указательным пальцем в подставленное мною блюдце.
- Я хорошо умею следовать за людьми, - говорит она просто, словно называя свой рост или цвет глаз.
- И сегодня вечером ты снова следовала за мной.