В процессе работы

Фрэнк О'Коннор

В процессе работы

Перевод М. Шерешевской

Джеймсу Джойсу повезло: он избежал необходимости издавать свои рассказы в виде Собрания или Избранного. Хорошая книга рассказов, подобно хорошей книге стихов, существует сама по себе, как итог жизненного опыта писателя за определенный срок, и нарушать ее целостность или мешать с другими произведениями - только портить. "Невспаханное поле", "Уайнсбург, Огайо", "Англия, моя Англия", "Скрипка рыботорговца", "В наше время" - все это книги, которые надо читать как единое целое, и желательно в изданиях, повторяющих первоначальное. Так же надо читать "Дублинцев", и одна из причин непреходящей славы этого сборника - в его уникальности.

Джойс избежал судьбы большинства новеллистов, потому что, издав "Дублинцев", перестал писать рассказы. Почему? Характерно, что в сумбуре современных суждений о Джойсе никому из критиков, по-видимому, даже не приходит в голову, какой это важный вопрос, не говоря уже о том, как важно на него ответить. А между тем он лежит на поверхности. Ведь Джойс-новеллист куда совершеннее, чем Джойс-поэт, однако после "Камерной музыки" он не перестал писать лирические стихи, мало того - стал писать их куда лучше. Почему же после "Мертвых" он не написал ни одного рассказа?

Может быть, он решил, что не рожден новеллистом?

Или что уже сделал в этом жанре все возможное? Трудно представить себе, чтобы настоящий новеллист - скажем, Чехов, - испытавший радость завершения своего маленького шедевра, перестал писать рассказы, как невозможно представить себе, чтобы Ките перестал писать стихи. Вот на этот вопрос почему? - "Дублинцы"

должны подсказать нам ответ, и, мне думается, они нам его подскажут.

Рассказы, с которых начинается книга, и рассказ "Mepтвые", который ее завершает, явно сильно разнятся по форме, и хотя содержание сборника вряд ли выдержано в строго хронологическом порядке, оно иллюстрирует по крайней мере четыре, а то и пять ступеней в развитии современного новеллиста.

Первая группа рассказов принадлежит к разряду тех, которые редактор журнала с полным правом отнес бы к очеркам. В первом - "Сестры" - описаны две невежественные старые девы - сестры высокообразованного священника, отстраненного от должности из-за нервного расстройства. Смысл этого рассказа я до сих пор не берусь истолковать. Зато смысл следующего "Встреча",_ в котором двое мальчишек, удравших с уроков, встречают так называемого гомика, не вызывает сомнений, В третьем изображен мальчуган, который отправляется на ярмарку игрушек, именуемую "Аравия", чтобы купить подарок обожаемой им девочке, но попадает туда к закрытию.

Все три являются, по-видимому, автобиографическими фрагментами, воспроизводящими эпизоды из раннего детства писателя; любой из них вполне мог бы войти в его автобиографический роман "Портрет художника в юности" и, возможно, даже взят из чернового варианта этой книги - "Стивен-герой". Кроме типичной джеймсовской антитезы в рассказе "Встреча" - прием, который в более изощренной форме станет потом излюбленным в арсенале Джойса, рассказы эти интересны главным образом в плане стиля. Они написаны стилем, берущим начало от Уолтера Патера, но позднее впитавшим в себя многие черты стилистики Флобера. Этот в высшей степени живописный стиль не ставит себе целью заинтересовать читателя действием, а предлагает ему взамен серию образов, которые он может принимать или отвергать, но не может приспосабливать к собственному настроению или понятиям своей среды. Ни понимания, ни возмущения или сострадания, которые делают нас соучастниками действия или заставляют воспринимать его в применении к собственному характеру и опыту, здесь не требуется.

"Как-то вечером я вошел в угловую гостиную, ту, где умер священник. Вечер был темный и дождливый, и во всем доме не раздавалось ни звука. Через разбитое стекло мне было слышно, как дождь падает на землю, бесчисленными водяными иглами, прыгая по мокрым грядкам. Где-то внизу светился фонарь или лампа в окне..." [Цит. по кн.; Джеймс Джойс. Дублинцы. М., 1937] Или другой отрывок из того же рассказа:

"В высоких холодных пустых мрачных комнатах мне стало легче, и я, напевая, ходил из комнаты в комнату.

В окно я видел своих товарищей, которые играли на улице. Их крики доносились до меня приглушенными и неясными, и, прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрел на тёмный дом напротив, в котором жила она..." [Цит. по кн.: Джеймс Джойс. Указ, соч., с. 40]

"Холодное" как определение к слову "стекло" и "темный" - к слову "дом" вполне обычны для любого современного Джойсу писателя, но использование их вместе, именно таким образом и в одном предложении говорит о том, что мы имеем дело с прирожденным стилистом.

Каждое слово в приведенном отрывке единственно верное. Даже отсутствие знаков препинания в сочетании "в высоких холодных пустых мрачных комнатах" - сочетании, которое редкий писатель себе позволил бы, - заранее рассчитано и разработано на уровне эксперимента. Герой - маленький мальчик, поэтому первое, на чем задерживается его внимание - комнаты высокие, затем он осознает, что в них холодно, так как они пустые, а последним стоит эмоциональное прилагательное "мрачные", которое передает общее впечатление. Но так как впечатление это одновременно и общее, и непосредственное, здесь нет знаков препинания, обычных в словосочетаниях типа "темный, дождливый вечер".

Можно сколько угодно подбирать другие слова в этой фразе, но невозможно найти ряд прилагательных, который дал бы тот же эффект, как невозможно найти способ прочитать приведенный отрывок так, чтобы он произвел иное, чем задумано автором, впечатление. Все это результат использования слов таким образом, каким раньше они никогда не использовались - разве что Патером - не для того, чтобы описать переживание, а чтобы его воспроизвести. Даже, пожалуй, не столько воспроизвести, сколько воссоздать с помощью определенного расположения образов - заветная мечта профессионального оратора, но Джойс как раз и изучал ораторское искусство. Если описание переживания у Диккенса или Троллопа имеет целью окунуть в него читателя, заставив чувствовать заодно с автором и героем, то воссоздание переживания с помощью специальной комбинации словесных образов имеет другую цель: предоставить чин тателю свободу чувствовать так или иначе, как ему заблагорассудится - лишь бы он сознавал, что это переживание передано в тексте с исчерпывающей полнотой.