Стриптизерша (ЛП)

— О Господи, Доусон! — я слышу, как слова срываются с моих губ, и мой голос никогда не звучал так страстно, хрипло и женственно.

— Грей... Боже, Грей. Ты такая потрясающая. Ты идеальна, — мурлычет он над моим ухом.

И тут его прикосновение становится движением, делая нежные круги вокруг того самого места, и я приподнимаю бедра в такт его прикосновению и краснею оттого, как отвечает мое тело, но я не могу сдержаться. Ничто никогда не приносило таких ощущений, и я не могу это остановить и не хочу, даже если все это неправильно.

Его рот опускается облизнуть мой левый сосок, и на меня накатывает наслаждение, превращаясь в рассеянную череду пульсирующих взрывов в моей груди и внизу живота, и сердце бешено бьется, а дыхание превратилось в стоны и шепот его имени.

Его пальцы движутся быстро, взрывы внутри меня нарастают, и я не знаю, что делать. Я распадусь на части, я потеряюсь в урагане чувств, но он не уступает. Он покусывает мой сосок, и я слышу, что издаю практически крик, и его пальцы внутри меня находят то самое, идеальное место, он держит мой сосок меж губ, и я пьянею...

Все внутри меня распадается. Я кричу, визжу от стрел грубого экстаза, пронзающих меня. Я разбиваюсь вдребезги, бьюсь в конвульсиях, совершено не в состоянии остановить бедра, приподнимающиеся на кровати, я ищу его прикосновения, я нуждаюсь в большем, и он дает мне большее, намного большее. Он целует меня в губы, пока я рассыпаюсь под его прикосновениями, его язык у меня во рту, его губы владеют моими. Я хватаюсь за него, впиваюсь в него, мои мышцы сокращаются и расслабляются. Голова кружится и прерывается дыхание. Я слышу собственные стоны чистого сладострастия и эротического безумия.

Он убирает руку и целует мою щеку, прижимая меня к себе, пока меня пробивает безудержная дрожь.

Когда ко мне возвращается способность говорить, я поднимаю голову и смотрю в его глаза.

— Что... что ты сделал со мной?

Он не понимает, что я серьезно:

— Я дал тебе попробовать на вкус, малыш.

Ни от кого из нас не ускользнуло, что я не протестую против этого определения.

— Вкус чего? — я гадаю, стоит ли сказать ему, что я никогда и приблизительно не занималась ничем таким. Если бы его пальцы проникли чуть глубже, он бы ощутил свидетельство моей невинности.

— Нас.

Я не знаю, что сказать. Часть меня ждет, что он попросит сделать что-то для него, потому что даже будучи такой невинной, я кое-что знаю о том, как все это происходит. Но он этого не делает. Он просто держит меня, пока не унимается дрожь. И тогда на меня накатывает чувство вины и стыда.

Фактически, я до сих пор девственница, но я отдалась ему больше, чем кому-либо в своей жизни. И я до сих пор не знаю, что происходит и к чему это ведет. Я знаю, что он сказал, что он хочет меня, но... не говорил ли он это остальным? До меня их было десятки. Десятки женщин, и они знали, что ему дать, как его трогать, как его ублажить, и они знали, чего ожидать. Шептал ли он им те же слова, что и мне?

Одно я знаю наверняка: я хочу больше. Что он только что со мной сделал... мне нужно больше. Теперь я вижу, насколько это масштабно, и это было только начало. Мне никогда не будет достаточно, но я не могу взять больше. Я не могу. Потому что мне нужно большее от него. Я знаю, что мои чувства к нему выходят из-под контроля. Я знаю, потому что они берут верх надо мной.

И я не могу позволить себе в него влюбиться. Как я могу допустить такое? Как я могу ему доверять? Как я могу отдаться ему, зная его всего несколько дней, и если я влюблюсь, что потом? Я перееду к нему? Он на мне женится?

Хочу ли я вступить в брак? А он? К этому все идет?

Не для него, разумеется. А что насчет его фильмов? В них есть постельные сцены. То есть, он занимается сексом с актрисами на экране, и это видят миллионы людей. И он будет приходить домой, я его поцелую, дотронусь до него, зная, что до меня это только что делала другая женщина, даже притом, что это было для фильма и без настоящих чувств? Даже без чувств это все равно будут настоящие поцелуи, настоящий секс.

Я с трудом дышу, пока все эти мысли пробегают у меня в голове с бешеной скоростью.

Я позволяю ему дотрагиваться до меня. Я позволяю ему вызвать у меня оргазм. Его пальцы были внутри меня. Его губы касались моих сосков. Мы, по сути, занимались сексом, и я едва с ним знакома. Он может меня уволить и сделать так, чтобы я никогда не смогла работать в Голливуде. Он может сделать все, что захочет, и ему ничего за это не будет.

Он трогал меня. Целовал меня. Он заставил меня почувствовать так много, так много.

Проливаются слезы, слезы смущения, отчаяния и страха.

Он замечает их:

— Грей? Что... что такое?

— Я... прости. Я не... я не могу... — я отстраняюсь от него, встаю с кровати и иду в ванную.

В животе все бурлит, сумбурные эмоции превращаются в тошноту, как и всегда. Правда, меня не рвет. Я чувствую, как тошнота подступает к горлу, и подавляю ее. Доусон по ту сторону закрытой двери; я чувствую, что он там. Я знаю, что должна поговорить с ним. Я открываю дверь, и он стоит там, огромный и великолепный, и явно расстроенный.

— Грей, что не так? Я думал, мы...

Я качаю головой.

—— Доусон, я... Боже, я запуталась.

Я хочу, чтобы эти руки обхватили меня, потому что даже когда он расстраивает меня, он может меня успокоить. Я не могу этого допустить, потому что я снова потеряю себя в его объятиях.

— Я так запуталась, и я не знаю, что между нами, что мы... я ничего не знаю.

— Ты... ты не хочешь быть со мной?

— Я не знаю! С тобой все так сложно! Ты трогаешь меня, и я ничего не могу понять. Ты можешь иметь любую, многих, и я не смогу я этим тягаться. И ты кинозвезда. Ты снимешься в «Унесенных ветром», будешь целовать Роуз. И, учитывая то, что режиссер Джереми, у вас будет постельная сцена. А как же мы? Я должна с этим смириться? К чему все это идет? И то, чем мы сейчас занимались... это было... потрясающе, но я не могла остановить все это. Это было слишком, так быстро, я не знала, что это...

— Ты хочешь сказать, ты чувствовала себя так, будто я тебя принуждаю? — в его голосе звучит что-то острое.

— Нет! Я говорю про себя... я хотела этого, но я не должна... это не было... — я не хочу признавать, что я девственница. Я не знаю, как он отреагирует, что скажет или сделает. Что это будет значить для наших отношений, или что там между Доусоном и мной. Я прохожу мимо него, собирая свою одежду.

— Просто... мне надо домой. Мне надо подумать. Все происходит так быстро, и я растерялась...

— Ты опять сбегаешь, — он в равной степени злой, покорный и печальный.

— Нет!

— А как это еще назвать? — его глаза серо-голубые, и он отходит от меня в сторону.

— Я не знаю. Я просто говорю, что мне нужно время.

— Время на что? Либо ты хочешь меня, либо нет.

— Все не так просто, Доусон...

— Тогда объясни мне, — он поворачивается ко мне, встает надо мной и пристально смотрит на меня, в мою душу. — Хотя бы раз скажи мне правду.

— Я хочу тебя так сильно, что это меня пугает, — я не могу смотреть на него.

— Почему это тебя пугает?

— Потому что так много навалилось, и я не знаю, что с этим делать. Я не знаю, что происходит между нами.

— Романтические отношения, Грей. НЕ так уж все и сложно. Ты нравишься мне, я нравлюсь тебе, мы проводим время вместе. Мы занимаемся любовью. Мы говорим друг другу правду о себе.

— Тогда ты скажи о себе правду.

Он проводит рукой по лицу и волосам.

— Ладно, хорошо. Ты до сих пор не сказала мне ничего правдивого, ничего искреннего. Я знаю, что ты боишься, это не секрет. Но я покажу тебе, что я имею в виду под правдой. Я — сын Джимми Келлора. Моя мать — Эми Липманн. Ты занимаешься кино, так что знаешь, кто они.

Я знала. Разумеется. То, что Доусон — сын Джимми, открытая информация. Но каким-то образом я никогда не думала, какие это влияние оказало на Доусона. Джимми Келлор был — и до сих пор является — одним из самых обожаемых режиссеров все времен. Он известен тем, что с ним трудно работать, требовательный, педантичный и ушлый, но он был блестящ. Сейчас он практически на пенсии и известен своим отшельничеством. Никто не знает, где он живет, но иногда он консультирует по съемкам прямо из дома, по почте или телефону. Эми Липманн была актрисой в романтических фильмах 70-80-х. У нее была репутация дикой штучки, и ее отношения с Джимми Келлором стали огромным скандалом того времени, так как он был 40-летним женатым мужчиной с детьми. Эми едва исполнился 21. Джимми бросил жену и детей ради Эми, и они прожили вместе почти 20 бурных лет. Таблоиды фиксировали каждое обвинение Джимми в измене и каждый срок, который Эми проводила в реабилитационных клиниках. В конце концов, с Эми случилась передозировка кокаина в середине 90-х. Последний фильм Джимми вышел в год ее смерти, и с тех пор он ничего не снимал.